Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Праздник оказался таким же шумным и опасным, как и игры: так же гостей развлекали музыканты, танцоры, глотатели огня, гадатели; так же славословили императора; так же разносили угощения и вина. Но теперь оставаться трезвыми было не нужно – и вино лилось рекой. Слышался смех, крики; Феодора видела, что начались непристойности, тем паче, что все господа лежали. Ей уже хотелось уйти – но она не видела никого, кто мог бы проводить ее.
И тут славянка увидела, что к ней подобрался один изрядно опьяневший гость. Она хотела вскочить, убежать; но не успела, он схватил ее
Где ее господин? Где Метаксия?.. Ромей попытался зажать ей рот; и тогда Желань словно воспряла, укусила его пальцы и что было сил ударила коленом.
Насильник заорал, согнувшись пополам и кляня ее; но когда славянка попыталась отползти, он изловчился поймать ее за волосы. Желань рванулась - и свалилась на пол, пребольно ударившись животом и грудью; попыталась откатиться в сторону и наконец смогла позвать на помощь.
Она увидела, задыхаясь от страха и боли, как насильника кто-то поднял и отшвырнул, да так, что тот перелетел через два ложа с бесчувственными гостями. Прибежал ее хозяин! Потом Фома бросился к ней, с искаженным от гнева и страха лицом; спросил что-то, и Феодора замотала головой. Нет, ее не обесчестили. Она одернула платье – и тут почувствовала, как у нее резко и больно сжалось в животе; вскрикнув от стыда, Феодора обхватила руками колени. А потом она ощутила кровотечение.
У ее господина вырвался стон ужаса; кто-то вскрикнул рядом – Метаксия. Потом Фома Нотарас поднял ее. Феодора обняла его за шею, но руки не держали.
Метаксия пощупала ей лоб. – Она горит как в аду! – воскликнула гречанка.
“Где ты была?..” - подумала Феодора.
В животе было пусто, тяжко; и так же пусто, тяжко было на душе. Господин бегом понес ее в спальню. Кровь текла и текла; он окутал наложницу своей одеждой.
Потом ее уложили в постель, Феодора закрыла глаза – и ее наконец все отпустило; и ей больше не нужно было держаться.
Она уже не понимала, когда и чьими усилиями остановилась кровь, - только осознала, что Фома Нотарас целует ей руку и плачет. Рабыня попыталась усмехнуться.
– Бог управил, - прошептала Желань. Потом отвернулась к стене и впала в забытье.
* Возлюбленная (ит.).
* Главный форум Константинополя, на который выходил Большой императорский дворец.
* Воины дворцовой стражи в Византии.
* Уже в античной Греции и Риме женщины носили род бюстгальтера – повязку, поддерживающую грудь.
========== Глава 7 ==========
Патрикий сидел с нею, должно быть, еще долго – открыв глаза снова, Феодора увидела его у своего ложа; глаза ее господина окружили тени усталости. Он улыбался ей с нежностью и горечью – а Феодора вдруг похолодела, поняв, что во сне могла звать, кликать тех, кого никогда не поминала при нем. Фома Нотарас еще ни разу не оставался у нее, когда она спала.
Увидев, что наложница смотрит на него, он вздохнул и опять поцеловал ей руку.
– Какое счастье, что ты жива, - сказал он. – Немало женщин умирают, когда теряют ребенка.
Желань улыбнулась, и в улыбке была спокойная ненависть, с которой она не могла совладать.
– Ты знал много таких женщин?
Он кивнул: да.
Потом встал и поцеловал ее в лоб; потом в обе щеки. Затем перекрестил.
– Лежи. Метаксия будет при тебе. Мне нужно…
Серые глаза патрикия обратились куда-то поверх лежащей рабыни, на что-то, ей недоступное.
– Я позабочусь, чтобы этого варвара примерно наказали. Он больше никогда не подберется к тебе.
Феодора не знала - и боялась спросить, кто напал на нее и чем это теперь обернется для них всех; но уже понимала, что вокруг нее поднялся шум, которого не стоит рабыня. Но она никогда не забывала, кто она есть, и не позволяла ромеям это в себе затоптать…
Фома хотел уйти, но она окликнула его, остановила. Белокурый патрикий обернулся в изумлении.
– Метаксия – она ведь большая госпожа, - проговорила Желань. – Что с ней случилось, почему она теперь в таком положении, потерялась в гинекее? И почему никто при дворе не удивляется этому?
По лицу патрикия прошла тень. Он устремил на больную взгляд, полный неприкрытой угрозы.
– Если ты обмолвишься о ней лишний раз…
– С чужими? – приподнявшись, спросила славянка. Голос ее окреп, глаза блеснули. – Мой господин знает, каковы русы! Мы не предаем своих!
Он кивнул.
– Своих… да…
После долгого молчания патрикий улыбнулся.
– Можешь спросить об этом саму Метаксию.
Ромей вышел, а Феодора осталась лежать, слишком усталая, опустошенная для каких-нибудь новых мыслей.
Своих! Разве не враги ей все кругом – считая и ее любовника? Господи, вернуться бы домой…
Но она не узнает отчего дома, даже если и случится такое чудо, - и ей никогда уже не быть той, что была прежде. Как Микитке.
Вошла Метаксия, опустив глаза; она несла букет благоухающих белых роз. Поставила его в вазу на столике у ложа – и сама села рядом. Не улыбнулась.
Гречанка казалась почти такой же усталой, как сама Феодора.
– Не спишь? – спросила она, тронув лоб пленницы. – Не спится?
Феодора покачала головой.
– Ты полюбила его? – вдруг спросила Метаксия.
Феодора растерялась; она не ждала такого вопроса и не знала, как на него ответить.
– Не полюби его слишком, - предостерегла ее Метаксия. – Тебе будет плохо и ему тоже. Мы, женщины… мы должны быть умны, даже когда мужчины глупеют.
Она подняла глаза на славянку.
– А женщинам, приближенным к престолу, следует быть вдвое умнее обыкновенных. Мы не можем позволить себе следовать сердцу безоглядно, как простонародье и рабы.