Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Метаксия одобрительно пожала ей локоть.
Они стали рассаживаться, следуя указаниям служителей; конечно, низкие женщины, не имевшие чина и звания, - наложницы и служанки, - садились отдельно. Желань посмотрела вокруг себя и скоро отыскала благородных господ, среди которых были и мужчины, и женщины. В числе их был и ее хозяин, сейчас со смехом переговаривавшийся с какой-то красавицей. Желань вдруг что-то укололо в сердце.
У знатных греков было столько чинов и званий – Метаксия пыталась учить ее, но Желань скоро запуталась и только замотала головой, отказываясь слушать дальше. Ей это аристократство представилось какой-то сверкающей
Но теперь ей больно было видеть, как ее господин наслаждается обществом таких же, как он сам, утонченных, всевластных мужчин и женщин; ей хотелось в эти минуты быть среди них…
Метаксия похлопала ее по плечу.
– Не зазевайся – а то как раз лошадь растопчет, - с усмешкой проговорила гречанка. – Никуда не уйдет твой Нотарас! Ты повисла у него на шее - и этим пленила его куда сильнее, чем те, кто ему не принадлежит!
Желань ахнула и закрылась покрывалом от стыда. И только тут осознала, что Метаксия тоже шла с ними, с наложницами; и нисколько не смущалась этим. А ведь была, несомненно, далеко не из простых – только теперь девушка из Руси, начавшая понимать ромеев, начинала это понимать.
Узницы гинекея сели рядом на скамью, толкаясь коленями, и Желань ощутила восторг, который испытывали ее соседки, жившие одним днем. Она засмеялась вместе с ними; тот же недобрый блеск появился в глазах.
Напротив них появился прислужник, предложивший женщинам засахаренные фрукты и пирожки, и Метаксия без стеснения схватила угощение и поделилась со своей подопечной. Желань посмотрела в лицо юному греку, стоявшему опустив глаза, – и вдруг спросила себя, не евнух ли он…
Надкусив сладкий пирожок, она осмотрелась. Большой дворец порою казался Желани пустым, город – обезлюдевшим, особенно в те знойные часы, когда ей дозволялось покинуть стены своей тюрьмы; но ипподром оказался битком набит, влиятельными и простыми людьми всех родов, какие Метаксия тщетно пыталась заставить ее выучить. Весь амфитеатр, казалось, дышал единой грудью - но пестрел всеми красками, приятными глазу. Знать была роскошно одета – в яркие желтые, алые, голубые шелк и бархат; Желань впервые увидела и изумилась особому роду византийского искусства - многие платья, хотя и глухие и тяжелые, были затканы и вышиты изображениями святых, а то и целыми сценами из Священного Писания, отделанными драгоценными камнями. Осиянные нимбами лики взирали с грудей - и даже со спин счастливых приближенных василевса; и на одни из икон господа Византии сейчас садились, помещаясь на мраморных скамьях, а другие образы, скорбные и негодующие, остались взирать на бесовскую потеху со своих высоких мест.
Желань покачала головой и перекрестилась, невзирая на недовольство Метаксии. Нет: на Руси никогда бы не попустили такому беззаконию…
Потом Желань увидела, как все встают; Метаксия подхватила ее под руку и поставила на ноги прежде, чем славянка осознала, что происходит. Появился император в сопровождении самых доверенных приближенных; в числе их был тот самый человек, который продал Желань во дворец. Как и тогда, его голову сжимал золотой обруч, и он посматривал по сторонам с горделивой и веселой наглостью. С василевсом шли также несколько священнослужителей – он сам сейчас походил на священнослужителя своим тяжелым парчовым облачением.
– Многая лета императору! Многая
Зрители усердно рукоплескали. Иоанн поднял голову – и воздел руку в ответном приветствии. Цирк чуть не разорвался от восторгов; горячие греки топали ногами, потрясали кулаками, кричали.
Император еще раз вскинул руку – и воцарилась тишина.
Нет, не полная – в цирке еще, ряд за рядом, умирал возбужденный гул; но зрители уже садились обратно, благоговейно замирая.
Император обвел взглядом притихший цирк, его голубые глаза остановились на обитательницах гинекея – Желани показалось, что точно на ней…
Потом василевс проследовал на почетное место, где воссел со своей свитой и своими святыми отцами. Желань заметила кое-где также яркие оранжевые облачения и такие же шапочки, покрывавшие стриженые головы: Метаксия еще раньше объяснила ей, что так одеваются католические священники.
– Сколько святых людей, - прошептала московитка, подразумевая, что в цирке им вовсе не место. Метаксия досадливо вздохнула, поняв ее превратно.
– Ах, как жаль, что ты не бывала в Большом цирке прежде, в дни его славы! Уж тогда-то здесь было на что посмотреть!
Перед ними снова остановился отрок-служитель, предложивший женщинам прохладительные напитки; и Метаксия снова оделила питьем себя и свою подопечную.
Потом взяла ее руку себе на колено и сжала в своей – было так странно смотреть на белую тонкую руку, которую сжимала смуглая и сильная, с накрашенными ногтями.
– Теперь смотри! – приказала гречанка.
Желань увидела, как на посыпанную песком арену в четыре ряда выехали возницы в разного цвета одеяниях: сильные и красивые греки, которые сверкали белыми зубами, улыбаясь зрителям. Славянка привстала со скамьи, увидев, что колесничие правят квадригами: страшно было даже смотреть на то, как один человек удерживает четырех коней, а уж каково оказаться на его месте… Породистые лошади нетерпеливо ржали, мотая головами, увенчанными плюмажами; и такими же породистыми и нетерпеливыми, исполненными животной силы были возницы.
– Как хороши! Божественны! – воскликнула Метаксия; многие женщины рядом тоже пожирали глазами колесничих и не скупились на замечания. Метаксия стиснула руку Желани. – Да поможет тебе Аполлон, Димитрий! – проговорила она, глядя на мощного возницу в зеленом одеянии, с гривой каштановых волос, струящихся из-под посеребренного шлема с пучком зеленых же перьев.
– Я стою за зеленых, - вполголоса заметила она Желани, как будто той это могло что-то сказать; а может, Метаксия потому и говорила, что славянка не знала ничего и никому не могла ее выдать. – Я не ставлю на них, потому что низкие женщины не участвуют в играх… но всем сердцем надеюсь, что мой Димитрий победит! – прибавила гречанка.
– А на кого ставит Фома? – тихо спросила Желань, впервые назвав так своего господина. Метаксия рассмеялась.
– Несравненный патрикий со мною заодно, - сказала она. – А вот император стоит за голубых*, как и его доместик схол*!
Она кивнула в сторону благородного работорговца в золотом венце.
Желань понимала, что эти партии означают больше, чем просто игру; но дальше этого ее ум зайти не мог. Забава для гречина легко перетекала в смертельную вражду; и вражда была игрою…