Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Родич Никифора, которого он убил, - кивнула Феофано. – Критянин, мореход без подданства, а значит, морской разбойник… в Европе таких, как он, называют корсарами. И он хотел бы владеть тобой безраздельно, но оставит тебе свободу, потому что любит тебя!
Феодора грустно рассмеялась.
– А как будешь ты? Ведь у тебя тоже ничего не осталось?
– Кое-что осталось… и у тебя осталось, - заметила Феофано, касаясь амулета на шее подруги. – И если не хватит моего богатства, я возьму ссуду у Леонарда, - совершенно
Феодора взглянула на белую прядь, змеившуюся в черных волосах Феофано; и вдруг, охваченная нежностью и страхом, пересела к гречанке на ложе и обняла ее.
– Я так боюсь тебя потерять!
Феофано прижала подругу к себе и, уложив ее голову на свое плечо, чуткими пальцами повторила изгибы ее тела. Она чувствовала, как ее московитке этого хочется. Никакой мужчина не научится такой женской любви и взаимопроникновению.
– Я всегда буду с тобой, - прошептала гречанка. – Нас ничто не разлучит! Мы существуем, лишь пока отражаемся в глазах друг друга!
Они поцеловались – сначала по-христиански, потом в губы, долгим томительным поцелуем. Феодора ощутила дрожь и жар желания. Феофано немедленно передались ее чувства, и гречанка улыбнулась.
Феодора встала с ложа, справляясь с собой; переведя дух, она выглянула за занавеску. Там Микитка что-то рассказывал ее старшим детям, а Магдалина сидела с младшим на коленях. Феодора отпустила занавеску и села обратно к своей покровительнице.
– Метаксия, я не знаю, как быть с моими сородичами.
Феофано пожала плечами.
– Кто-нибудь из нас возьмет твоих тавроскифов к себе – или я, или… вы, - сказала она. – Какие могут быть вопросы? Мы приставим их к делу, как было здесь.
Феодора застыла, глядя на нее.
– И я буду… госпожой, боярыней над Евдокией Хрисанфовной?
– А что тут такого? – сказала Феофано. – Ты рассказывала, что в вашей стране даже знатные люди издавна попадали в рядовичи и закупы*, - Феофано говорила по-русски, и совершенно свободно: но в ее устах старинные названия прозвучали чуждо и враждебно. – Это различные формы рабства, из которого можно выкупиться по-разному… у нас проще: или свободен, или раб. А ты без всякого ряда или купы будешь благодетельницей для своих, у вас подобное тоже не редкость!
Феодора потрясла головой. Они с Феофано говорили чаще по-гречески, но нередко и по-русски; однако Феодора так и не привыкла к русской речи в устах Феофано – царица строила фразы совершенно не так, как московиты, и употребляла совершенно другие, чужеродные, слова: это был какой-то новый язык, враждебный русскому, с латино-греческим костяком. Язык, время для которого не наступило… и уже никогда не наступит: Константинополь пал!
Феодора и сама давно
– Мне их взять к себе – совсем другое дело, - сказала Феодора.
Конечно, Феофано прекрасно понимала, почему “совсем другое дело”, но ничего не ответила. Жизнь жестока; и даже тем, кто совсем к этому не склонен, приходится изменять себе.
Феодора опять встала с ложа и прошлась по ковру, с наслаждением и тревогой всем телом ощущая качку.
– Несчастный Фома, - сказала она, сцепив руки. – Я все время думаю о нем!
Феофано отвернулась.
– Уверена, что этого мой братец и добивался.
Лакедемонянка легла, согнув и разогнув сначала одну сильную ногу, потом вторую. Потом она выгнулась на своей постели, сцепив руки над головой.
– Ты помнишь, что в моей Лаконии издревле для мальчиков из благородных семей существовало военное воспитание, - сказала царица. – Из них делали мужчин, отсылая далеко от дома и подвергая суровым испытаниям! Может быть, мой брат наконец сделает из себя мужчину!
Феодора замерла.
– Так ты рада тому, что случилось.
Она почти ожидала этого.
Феофано опустила длинные черные ресницы.
– Случилось то, что должно было случиться. Плохо, когда двое мужчин делят женщину, особенно подобную тебе!
Феодора кивнула.
– Это произошло бы все равно, рано или поздно, - произнесла она. – И слава богу, что распря началась не в плавании!
– Моя умница, - ласково сказала Феофано.
И Феодоре стало жутко. Многие мужчины хотели обладать ею; но сильнее их всех ее ревновала и хотела ею владеть эта женщина. Подобные Феофано женщины постоянны и страшны в своей любви.
Феодора отвернулась, прикрыв ладонями пылающие щеки. Хотя чего, казалось бы, ей еще осталось стыдиться наедине с Метаксией Калокир!
– Я рада, что ты так думаешь о брате, - сказала московитка. – Если ты думаешь, что Фома собирается воевать с нами как мужчина, а не как политик!
Глаза Феофано стали пустыми, и на лице тоже выразилась тревога.
Она встала, потом вдруг подтолкнула Феодору сильными руками наружу, вон из их алькова.
– Иди проведай детей и своих московитов.
Казалось, Феофано не терпелось остаться одной, чтобы обдумать кое-что наедине с собой. Феодора низко поклонилась царице и покинула ее.
Она покормила сына, радуясь тому, что не забеременела снова; поговорила с Вардом, который опять спросил ее, где отец. Старший сын уже спрашивал об этом на Проте – и когда мать сказала, что отец уехал и вернется нескоро, Вард скривился, точно взрослый, которого пытаются провести, считая за глупца. Может быть, теперь мальчик надеялся услышать правду.