Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
“Но у меня есть другие достоинства – честолюбие, в совершенстве в нас оно становится добродетелью… находчивость, отвага, пусть не на поле брани, но отвага бывает разной! Верность – своей семье… и… тебе! Но моих добродетелей ты не заметил!”
(Фильм “Гладиатор”. Коммод – своему отцу Марку Аврелию.)
Фома Нотарас в самом деле не погиб.
Хотя он выглядел больным до самого крушения, в действительности ему полегчало раньше. Сестра подумала о нем, спасаясь, и жена тоже; но, конечно, они предпочли спасать детей и себя самое. И так
Хотя помнила ли его жена, что он мужчина и муж ей, когда прыгала в море в обнимку со своим поклонником? Фома успел увидеть это; а потом остался один, совсем один.
Он привык к одиночеству… к любви, приправленной презрением. Уже то, что он вынужден был плыть на корабле, названном именем его жены, - и все вели себя так, точно иначе и быть не могло! А этот наглец, Флатанелос, приплыл сюда на “Василиссе Феодоре”, нисколько не заботясь о том, что может выдать всех таким императорским именем!
И сейчас, когда буря угрожала разметать корабль в щепы, патрикий Нотарас вдруг понял, как действовать, чтобы заставить всех этих людей по-настоящему считаться с собой. В первый раз за его жизнь они все будут считаться с ним, негодовать или бояться – но никакого больше презрения!
Фома улыбнулся, выпрямившись навстречу ветру: он понял, что не погибнет.
Он вернулся в венецианскую беседку и прибрал немало ценностей, забытых его родственниками. “Василиссу Феодору” заливало, и темный плащ патрикия промок и тяжело обвис; плавал Фома не слишком хорошо, но он твердо знал, что не погибнет. Выбравшись снова на палубу, патрикий присел около бочек с каким-то вином или, может быть, фруктами и вцепился в канаты, все еще связывавшие их; теперь низкий борт галеры загородил ему обзор, и Фома перестал понимать, куда несет корабль. Но он и так знал, слышал!
– Галера треснется о скалы и развалится, - пробормотал Фома: он уже видел, как от судна отлетают куски; смыло в море обе мачты. – Но меня она успеет донести до места!
Может быть, еще кто-то на корабле спасался так же, как он; патрикию было не видно. Он сидел за бочками, продрогнув и промокнув до костей в своем плаще; корабль мотало, “Василисса Феодора” уседала все глубже - но держалась на плаву. А потом вдруг резко накренилась вправо, и все, что ни оставалось на палубе, поехало прямо на Фому. Фома вскрикнул и выпустил канат; тот лопнул, и бочки покатились на патрикия. Тот едва успел увернуться. Одна бочка, ударившись о борт, расселась, и из нее посыпались апельсины, оранжевые, как рясы кардиналов…
Фома взмахнул руками и вывалился за борт.
Уйди он сразу ко дну, неизвестно, выплыл ли бы; но, ударившись об воду, Фома вместе с этим ударился о что-то деревянное, и вцепился в этот предмет обеими руками. Это была разломанная бочка, и она оказалась достаточно велика и прочна, чтобы патрикий мог держаться за нее, не окуная головы в воду; он подгребал ногами, с ликованием помилованного видя совсем близко берег Прота. Но потом бочка все-таки вывернулась у него из рук, и Фома ушел под воду; он сумел выплыть, яростно и неумело биясь, и продержался на поверхности несколько мгновений. Его накрыло снова; и притопило так, что патрикий задохнулся бы, если бы не ударился наконец о берег.
Полумертвый от такого испытания, он, дергаясь и стеная, пополз вперед, ничего
Очнувшись – он не знал, сколько прошло времени, - патрикий Нотарас обнаружил, что по-прежнему один. Все тело болело, и шевельнуться было так тяжело, точно он лежал на самом дне.
Но над ним было небо, пусть и свинцовое от туч; море все еще шумно плескалось за спиной, но достать его уже не могло. Сделав над собой большое усилие, патрикий сел и, встряхнув головой, осмотрелся.
Он увидел вокруг только желтые скалы и море; потом, окинув взглядом пустынный берег, заметил разбросанные там и сям куски дерева, останки галеры Флатанелоса. На миг его охватил ужас: а что, если он единственный, кто спасся?..
Но, призвав рассудок, Фома понял, что такого не может быть. Скрипнув зубами, он поднялся на ноги, стряхивая с плаща налипшие песчинки. Приставив руку к глазам и прищурившись, патрикий осмотрелся.
И наконец увидел их. Он увидел матросов Флатанелоса, которые ходили по берегу далеко от него; и, кроме их коричневых фигур, - грубой одежды и грубых загорелых тел, - различил на песке темный патрицианский плащ и белую рубашку, алые шаровары… это была Феодора! А рядом с ней темное монашеское платье – итальянка, Магдалина!
Фома быстро опустился на песок и отполз за скалу, чтобы никто из них не заметил его; патрикий сам еще не успел осмыслить, зачем все это делает, но знал, что поступает верно. Он вглядывался в далекую жену так, что заболели глаза. И наконец дождался – увидел, как Феодора обнимает старших детей и берет на руки младшего…
Фома улыбнулся; но не этого он ждал больше всего. Он смотрел и смотрел на свою московитку, пока не увидел, как к ней подходит Леонард Флатанелос.
Патрикий отпрянул за скалу: он увидел все, что хотел. Остальное он мог дорисовать в своем воображении так же верно, как если бы наблюдал своими глазами!..
Фома оглядел берег снова: в этот раз высматривая укрытие, где его драгоценная семья и великий герой не найдут его как можно дольше. Патрикий не очень хорошо умел прятаться в диких местах, как вообще не умел достигать согласия с природой, - но, может быть, усталые глаза обманут людей Флатанелоса?
Или среди людей Флатанелоса окажутся такие, кто не побежит к нему сразу докладывать… кто не слишком любит комеса. А такие недовольные должны быть, такие бывают всегда! И куда чаще, чем можно подумать, они попадаются в тени героев!
Фома прятался до темноты – он знал, что всегда может вернуться к своим, которые примут его с прежней полупрезрительной любовью; но на это он пойдет, только если не останется никакого выбора. А выбор был – пока патрикий выжидал, в его уме подспудно созрел план. Этот план подсказала ему счастливая находка, которую он сделал: Фома заприметил спрятанную за камнями лодку, которую, по-видимому, никто не охранял…
И даже если охраняли – в темноте все эти матросы неотличимы друг от друга.
Патрикий Нотарас улыбался, глядя на море, любовно сливавшееся с небом, - как, наверное, уже слились воедино его жена и комес! Он заприметил не только лодку, но и троих матросов, которые сидели вместе и не возвращались к Флатанелосу, о чем-то разговаривая: им не спалось.