Стая бешеных
Шрифт:
– Понимаете, ото всех приходится скрывать, кто я, – доверительно сообщал он Гордееву, – а знаете, обидно. Ведь на самом деле патологоанатом – самый честный перед Богом человек. Вот клянусь вам, что за всю историю медицины из-за патологоанатомов никто не умер. А возьми любого участкового терапевтишку – так непременно десяток народу уморил. Как пить дать. У нас даже такое понятие существует – «кладбище». У всякого доктора есть свое «кладбище» – ведь пока не уморишь нескольких пациентов, приличным врачом не станешь. Это тайна профессиональная, об этом не принято говорить. Но ведь так и есть! Неправильно поставленный
Саввов достал нужное дело, порывшись в кафедральном архиве. Он надел очки и приобрел комически-серьезный вид. Проборматывая слова, он стал читать заключение, явно досадуя на необходимые длинные казенные формулировки, не имеющие прямого отношения к делу.
– Вот, – радостно огласил он находку, – слушайте, тут все понятно: "Вследствие удара острым тяжелым предметом подвержено тотальному разрушению левое глазное тело. Разорвана нижняя склера, меймбомиевая железа, имеется обширная гематома в районе нижней прямой и наружной прямой мышцы таких-то размеров… Обширная гематома в районе нижней косой мышцы… Разрушение большого крыла основной кости в районе foramen opticum, верхней глазничной щели. Прободение в область головного мозга составляет три и семь десятых сантиметра. Смерть наступила вследствие органического нарушения коры головного мозга, обширного кровоизлияния в мозг и выхода серозного вещества…
Саввов еще с упоением прочитал с полстраницы медицинских терминов, стараясь расширить кругозор Юрия Петровича.
– Разрушена основная кость, что это значит? – осведомился Юрий Петрович, стараясь скрыть невежество.
– Не основная кость, костная стенка глазницы. Да ничего, – сказал Саввов, пожав плечами, – ломом били, наверное.
– Как, то есть, ломом?
– Ну а чем еще? Острый тяжелый предмет. Лом. Что же еще?
– Скажите, а вы присутствовали при составлении акта?
– Нет. Юридически, конечно, присутствовал, но вскрытие производил профессор Кормилин со студентами. Не буду же я проверять деятельность такого светила, как Кормилин? Он был моим научным консультантом, он порядочный человек, что бы там про него ни говорили…
– А что про него говорят?
– За глаза и царя ругают, – сухо ответил Саввов.
– Скажите, а такую рану можно нанести каблуком? – спросил Гордеев, чувствуя неладное, какую-то ложь, затесавшуюся среди медицинских терминов в акте экспертизы.
– Конечно. Если двенадцать сантиметров каблук, наступить этим каблуком на глаз человеку, попрыгать, то можно. Но лучше приставить каблук к глазу, и жахнуть по нему пару раз молотком. Тогда точно.
– Спасибо, – произнес Гордеев, чувствуя, что получил неоценимые сведения. – А может получиться так, что упал человек, ударился затылком и умер?
– От ЗЧМТ? – удивился неосведомленности Гордеева врач. – Да сколько угодно.
– От чего?
– От ЗЧМТ – закрытая черепно-мозговая травма. Инсультик – и лежишь под образами. Но что вам закрытая, у вас тут открытая – у трупа глаза нет, а вы спрашиваете, не ударялся ли он затылком. Тут про затылок никто и не вспомнил.
– А если мне все-таки потребуется узнать, была ли получена жертвой еще и черепно-мозговая
– Эксгумация? Ну, это уж слишком… На эксгумацию решаются в крайних случаях, по особому распоряжению прокуратуры. Да нет, вам лучше поговорить с профессором Кормилиным. Хотя, я думаю, он скажет вам то же, что и я. Ну вот, глядите, он же вам все подробно описал, даже гиперподробно. Он такой педант…
Гордеев покинул оптимистичного патологоанатома с чувством сорвавшейся надежды. С одной стороны, значимо было то, что каблуком невозможно было нанести описанного в деле увечья, с другой – не была зафиксирована закрытая черепно-мозговая травма, вероятный инсульт, от которого, видимо, а вовсе не от каблука Ирины, наступила смерть. Было ли это упущение профессора Кормилина, или на составление акта судмедэкспертизы повлияли иные обстоятельства, но Гордеев покинул морг в убеждении, что с сегодняшнего дня патологоанатомия уже не так чиста нравственно перед человечеством, как описывал доктор Саввов.
Глава 30. РОТА.
Голова с самого утра болела просто невыносимо. И ведь не пил особенно…
Завтрак в горло не полез. Только бутылка пива кое-как втиснулась в изнасилованный желудок. Стало немного легче. Пошатавшись немного по двору, повалился на неизвестно как тут оказавшуюся визгливую раскладушку, Сынок закрыл глаза и тут же задремал.
Проснулся он от того, что кто-то поливает его водой. Противной холодной водой. И еще хихикает при этом.
Сынок дернулся, чтобы схватить обидчика, но тот резко отскочил в сторону, громко рассмеявшись.
Это была Людочка.
– Что, головка бо-бо? – спросила она, снова наклонив чайник.
– Кончай. – Сынок с трудом сел. – Чего надо?
Странно, но Людочка, хоть и пила вчера не меньше, чем Сынок, сегодня выглядела как огурчик.
– Мне ничего от тебя не надо. Константин Константинович к себе зовет.
Сынок закурил сигарету, от чего во рту стало еще противнее, поднялся на ноги и побрел за Людочкой.
Но пришли они не в главное здание монастыря, а в огромное помещение, похожее на спортзал.
– Я на тебя поставила, – загадочно сказала Людочка и исчезла.
В спортзале кроме Константина Константиновича были еще люди. Восемь человек качались на тренажерах. Всех их Сынок изредка видел в монастыре, но никого из них не знал лично. Они держались как-то особняком, даже бугры старались обходить их стороной. В «академгородке» эти ребята тоже не жили.
Когда Сынок вошел, все прекратили занятия и замерли, пристально рассматривая его.
– Вот, ребятки, прошу любить, натурально, и жаловать! – Константин Константинович легкой пружинистой походкой подбежал к Сынку. – Как звать?
– Сынок, – немного растерялся тот.
– Нет, раньше как звали? – засмеялся старик. – Мама тебя как называла?
– Так и называла, сынок. – Сынок пожал плечами.
– Слышали?! – хохотнул старик.
Зал грохнул.
Константин Константинович отшагнул в сторону, а из-за его спины вдруг кто-то резко подпрыгнул и ногой ударил Сынка в грудь.
Зал замер. Любой другой от этого удара отлетел бы метров на пять. Но Сынок только отступил немного в сторону.
– Ни хрена себе, – удивленно произнес бивший.