Стечение обстоятельств
Шрифт:
Алексей сел на своего конька: масоны, мировое правительство, секты, глобализм, саентология, заговоры, протоколы сионских мудрецов, власть хазар, крах капитализма. Они перестали поглядывать в телевизор, пили пиво, курили, беседовали. «Зенит» проигрывал.
Откуда-то появившийся лупатый «качок» с детской чёлкой на лбу присел без приглашения за их стол и, буравя друзей глазами, прогундосил:
– Здесь, между прочим, болеют за «Зенит».
– Мы это видим, – хмыкнул Алексей.
Кажется, ответ был неправильным – «качок» напрягся, стал разбухать.
Толкнув локтем в бок, чуть не поперхнувшегося пивом Фёдора, указывая рукой на «качка», Алексей,
– Инкуб.
– Чё? – хрустнув шеей, вытаращил глаза фанат «Зенита».
– Я ему сказал, что ты фанат футбольный. Это на их фене. Товарищ не рубит по-русски. Он филистимлянин с острова Пасхи. Гость наш. В России первый раз. Ему переводить приходится.
– Ты ему скажи, что здесь болеют за «Зенит», – расслабленно осел фанат.
Алексей повернулся к Фёдору и произнёс какую-то абракадабру на английском со словом «Зенит», а Фёдор, подхватил его игру, с серьёзным видом, уважительно цокая языком, воскликнул:
– Вау! О, ес, ес! «Зэн-ни-и-т»! Вери, вери гуд! Супер!
Лицо «инкуба», стало молодеть, превращаясь в мордашку довольного ребёнка, получившего конфету.
– Я пивка сейчас принесу, – бросил он.
С болельщиком выпили ещё по две кружки за его счёт.
На улице накопленный смех вырвался наружу, как истомлённое шампанское из тёплой бутылки. Досмеяться вволю им не дал полицейский патруль. Бурые от мороза лица полицейских, были похожи на морды голодных охотничьих псов, Фёдору казалось, что ноздри их подрагивают, и они голодно принюхиваются. Он предъявил права, Алексей – просроченную справку о регистрации. Бегло просмотрев документы, полицейский вернул права Фёдору, открыл рот, чтобы что-то сказать Алексею, но тот опередил его, ёрнически произнеся:
– Нужно проехать в отдел, для выяснения личности.
Полицай крякнул удивлённо, быстро глянул на своих коллег.
– Вот, дядя Фёдор, я тебе уже говорил, что инкубы оккупировали города, – сказал Алексей и повернулся к полицейскому.
– Старшой, умоляю, не лепи горбатого. Мы ж не гастарбайтеры. Дадим пятихатку, довезите, служивые, нас с другом до метро.
В воронке было холодно, полицейские слушали Михаила Круга, курили. В метро друзья, крепко обнявшись, распрощались – они ехали в разные концы.
Дорога к дому шла на подъём, было скользко, и Фёдор решил идти через дворы, – так было ближе. Неожиданно, будто по приказу пошёл крупный пушистый снег, ветер стих, стало теплее.
Он шёл медленно, вспоминая все перипетии сегодняшнего дня, чувствуя, как подступает тяжёлое тоскливое состояние, переходящее в гадостное неосознанное мучительное состояние, будто он сделал что-то непотребное стыдное, преступное, но конкретика не выплывала. Где-то глубоко в тёмной дыре, спрятанный в лабиринтах подсознания слабо мерцал этот маячок, посылая тревожные сигналы, которые пока не доходили до центров расшифровки. Эти сигналы порождали неосознанный страх. Фёдор стал трезветь.
«Ну, день, как день, – думал он, – не хуже и не лучше других дней. С некоторыми, конечно, вариациями. Утро, друг-перфоратор над головой, дорога, пробка, офис, скорбящие морды Петуховых, бар, менты, метро, ночь, дорога домой. Одна из комбинаций дней жизни. Следующая комбинация, уже не раз повторялась. Она наступит завтра, поиски нового места работы, интернет, рассылка резюме, встречи с хитромудрыми работодателями. Буду переводить на новом месте или инструкции плееров, чайников, тостеров и кофеварок, спецификации оборудования подводных лодок для индийцев, или памятки по употреблению лекарств. Будут уикенды, субботы, праздники, воскресенья и однообразные будни, офис, комп, словари, Петуховы в разном обличье, они могут быть Ахмедовыми, Георгадзе, Ивановыми, Петровыми, Лифшицами и даже Абу Нассерами. В январе сатурналии, в мае – рассада. В августе турецкая или египетская неделя, если там новых революций не будет. Потом снова комп, словари, офис, Петуховы… ».
Неожиданно невидимый компьютер среди множества фраз выделил его фразу «одна из комбинаций дней жизни» и ясный голос произнёс: «Не жизни – ежедневного переворачивания песочных часов. И в часах этих количества жизни-песка с каждым переворотом незримо уменьшается; дни, сутки, года становятся короче, это только кажется, что в сутках по-прежнему 24 часа. Однажды песок в этих часах с дыркой закончится и время остановится».
Он остановился, громко проговорив: «Да, что ж так тяжко-то, Господи?». Закурив, он поднял голову, глянул на беззвёздное небо, шепча:
«Какие они звёзды? Всё вниз смотрим, вниз. Факап подобрался незаметно, всё позади. В офисе будут коллеги-пофигисты, скучные разговоры о кредитах, политике, о всякой белиберде. Зачем я читал Драйзера и Диккенса на языке авторов, зачем долбил латынь, науки, осваивал языки? Время стало не горячим, не желанным, не хочется в нём задерживаться, остановиться, полюбоваться секундами бытия, ни на чём не задерживаются с удовольствием глаза. Если бы были на самом деле круги сансары, и можно было бы попросить того, кто этим заведует, исполнить желание, я бы попросил, чтобы меня сделали опять пятилетним мальчиком Федей, а жизни я испросил бы себе в этой другой жизни только до одиннадцати, нет, пожалуй, до десяти. После я согласился бы стать червяком, ежом или прорабом. Зачем доживать до разочарований в людях и жизни? Ничего! Ничего уже не возгорится. Костёр угасает. А горел ли он? Что-то не припомню…»
Он брёл к дому, безвольно опустив голову.
Из припаркованной у тротуара «девятки» с тёмными стёклами, к нему метнулись две тени. Резкий рывок за руки, разворот, болезненный тычок лицом в крышу машины, нож у горла, хрип: « Тихо! Не рыпайся, жив будешь». Пуговицы пальто полетали в снег, быстрые руки бесцеремонно обшарили карманы, разворот за волосы, удар чуть пониже шеи, рёв дырявого глушителя.
Когда он, застонав, поднялся с земли, и с вялой надеждой залез в карман, в котором лежал бумажник, понимая, что его там быть не может, то осознал и «приятное»: в бумажнике кроме денег лежали права и техпаспорт, после пришла и ещё более «приятная» мысль: завтра срок очередной выплаты кредита за машину.
Трясущимися руками он закурил, поднял голову к небу, кисло улыбнулся.
– Привет, Боже. У тебя, случился сбой компьютера или всё идёт по плану? Ты меня ни с кем не спутал – это мой сюжет?
Ветер разогнал облака, в очистившейся вышине светила, помаргивая, одинокая звезда. Фёдор смотрел в небо, будто ждал ответа. Небо молчало и он, проговорив: «Связь с небом никудышная», – массируя шею, продолжил путь, но почувствовав какой-то скрытый страх, замедлил шаг. Оставалось перейти проспект, за ним светились окна его дома. Остановившись, он оглянулся: десятки одинаковых двадцатипятиэтажных домов щурились светящимися окнами позади него и с боков. Ему стало казаться, что он стоит в центре пятачка, окружён домами-монстрами, от них исходит тяжелая злобная энергия, а дома бесшумно сдвигаются, сжимают пространство, в котором он одинокий и беззащитный стоит дрожа.