Стечение обстоятельств
Шрифт:
Они с Юлдуз любили друг друга, и постель их была горяча, но жена не беременела. Когда несколько экспертиз окончательно подтвердили его бесплодие, родственники жены стали сначала слёзно просить, а после и требовать развода. Он уступил, понимая горе родителей жены, лишённых радости нянчить внуков, и муку жены, страстно мечтавшую о детях, выплакавшую свои прекрасные чёрные глаза. Уступил, с сердцем, обливающимся кровью.
Юлдуз нашли немолодого мужа, оставаться дома Ширали не мог и уехал в Питер. Две боли долго не оставляли его сердце: боль потери любимой, и боль за её судьбу. Он хорошо знал, что местечковые обычаи иусловности
Ширали работал здесь уже больше трёх лет и знал в лицо почти всех жителей высоток, к которым он был прикреплён. Основная масса жителей состояла из молодёжи, среди новых спальных районов города этот считался спокойным и престижным, было метро, множество магазинов, школа и детские сады. После семи вечера район представлял собой огромную автостоянку, плотно заставленную иномарками. Но Ширали смог разобраться, что живут здесь совсем не богачи, и почти все эти машины, как и квартиры в этих домах куплены в кредит, что сюда сдвинулись люди изо всей России в надежде найти в Северной столице работу, устроить благополучную жизнь.
Он закурил ещё одну сигарету. Вышедший из подъезда пожилой мужчина с пакетом мусора, улыбаясь, протянул ему руку:
– Здорово, Ширали, с наступающим тебя, друг.
– Спасибо, уважаемый. Вас тоже поздравляю, – крепко пожал его руку Ширали.
– Слушай, друг, поменяешь мне унитаз после праздника?
– Не вопрос. Телефон мой знаете.
– Молодца. Договорились, – мужчина хлопнул Ширали по плечу.
В доме многие знали, что через Ширали можно подешевле найти работников из числа его земляков по части ремонтных работ, да и сам он не отказывался от приработка. Дружил с электричеством и сантехработами, мог настелить ламинат, установить плинтусы карнизы, шкафы. Денег не драл, не хапужничал и не халтурил.
Он бросил сигарету в урну, потянулся до хруста и, усмехнувшись, проговорил негромко:
– Эфенди, в твоём дворце заждались тебя, пора спать. Завтра в семь утра на работу.
К подъезду медленно, слегка пошатываясь, подходила женщина в шубе и меховой шапке.
– Ещё одна. Сегодня много пьяных женщин, – пробормотал Ширали с досадой, понаблюдав за женщиной. Подняв воротник куртки, он пошёл быстрым шагом к городку строителей.
Он не ушёл далеко. Остановился, услышав женский вскрик за спиной повернулся: женщина в шубе лежала на боку, нелепо подогнув ногу, шапка валялась в стороне. Она пыталась встать, но у неё не получалось. Ширали бросился к ней.
– Помогите встать, ради Бога. Я поскользнулась. Встать не могу, что-то с ногой, – произнесла она с вымученной улыбкой на лице. Она была миловидной и не старой, как ему показалось издалека. Он стушевался, не зная, как ей помочь. Она застонала, сама протянула ему руку, и он помог её подняться.
– Спасибо, спасибо. Дальше я сама. Спасибо вам за помощь, – пробормотала женщина, хотела пойти, но ойкнув, присела, схватившись за оградку.
Ширали растерянно топтался рядом.
– Пожалуй, я не смогу подняться по ступеням. Поможете мне, добрый человек? – попросила она.
– Может «скорую» вызвать? – спросил Ширали.
– Нет, нет, встретить Новый год в больнице мне бы совсем не хотелось. И это не перелом – растяжение. Мне бы до квартиры дойти. Я возьму вас под руку, не возражаете?
Ширали кивнул головой. Они медленно поднялись по ступеням, женщина прихрамывала и морщилась, наступая на левую ногу. Ширали своим брелоком открыл входную дверь, довёл женщину до лифта и тут узнал её: около года назад он устанавливал ей карнизы на окна, вспомнил и имя женщины – Надежда, номер её квартиры, этаж, и то, что на её кухне был портрет улыбающегося мужчины, иконы, и удивившая его горящая днём лампадка. Ему тогда понравилась женщина, чистота и порядок в её квартире. Она накормила его вкуснейшими котлетами, и он не отказался.
Он нажал кнопку двадцать четвёртого этажа, а женщина, вглядываясь в его лицо, с тревогой спросила:
– Откуда вы знаете мой этаж?
Но лицо её тут же прояснилось.
– Ах, да. Карнизы. Какой вы памятливый, однако, Ширали, – это так давно было. Когда вы ушли, я прочитала в интернете, что ваше имя означает великий лев. Уж, будьте добры, великий лев, не бросайте меня, доведите до спасительной двери.
Женщина не была пьяна, как показалось Ширали вначале, спиртным от неё веяло слегка, сильней был запах ванили, который он жадно и с удовольствием вдыхал. Он довёл её до двери, и она сказала:
– Спасибо, великий лев. С наступающим вас Новым годом. У меня есть ваш телефон, я собиралась вам звонить. Вы можете присверлить кронштейн для чашек на кафеле?
Ширали кивнул головой.
– Тогда я вам позвоню после праздников, – улыбнулась женщина.
Когда за ней закрылась дверь, он не ушёл сразу, постоял у двери. Запах женщины ещё витал рядом с ним, и он с жадностью его вдыхал. Сердце его колотилось, странная тихая улыбка проступила на лице, ему стало жарко, он расстегнул куртку.
В эту ночь он был со своей Юлдуз, молодой и горячей, пахнущей горячим хлебом из тандыра и спелой разрезанной дыней. Сон был так упоителен и реален, что он не проснулся, когда запищал будильник, но матрица раннего пробуждения, наработанная годами нелёгкой работы, включилась сама собой и он, дёрнувшись, открыл глаза.
Ислам с Зейнатуллой завтракали вчерашним пловом, угрюмо переругиваясь, Наримон уже ушёл. Ширали быстро оделся, выскочил из бытовки и с удовольствием вдохнул свежий морозный воздух. Нетронутый снег скрипел под ногами, он шёл быстро, в голове проносились обрывки сна, и улыбка оживляла его лицо.
Он любил такие снежные дни и свою работу. Мог, как большинство его земляков пойти работать строителем, эта работа ему была хорошо знакома, и платили бы там больше, но он держался за своё место, потому что оно позволяло выкраивать редкие часы уединения, когда он мог спокойно, один на один с подругой лопатой, в одиночестве убирать снег, предаваясь своим мыслям и воспоминаниям, перекуривать, когда захочется, наблюдать за людьми, а не мёрзнуть в продуваемых холодным северным ветром бетонных «этажерках», под окрики начальства.