Стеклянные души
Шрифт:
Бармен внимательно слушал. Иногда понимающе кивал. Его же плотину безразличия, наконец, прорвало и он вылил на Изарда всё, что изнашивало годами его душу. Дослушав рассказ до конца, бармен молча наклонился под стойку и выудил стройную бутылку с зеленым напитком. На стойку опустилась коньячная рюмка.
– Я тебя очень хорошо понимаю. И у меня есть решение, – он с легкой улыбкой указал на бутылку.
– Нет… Я не пью. Совсем.
– Ха, не переживай – это не алкоголь, – Изард обошел стойку и сел рядом. – А если я скажу, что один глоток из этой бутылки позволит не просто забыть твою серую жизнь, но и наполнить её такими впечатлениями, которые тебе и не снились.
– Ну, не знаю… я не уверен.
– Если
– Пожалуй… хуже мне уже не будет.
И он сделал глоток.
– Рад снова видеть, приятель. Что будешь пить? – глубокий добродушный голос бармена наполнил жизнью пустой зал.
– Как… ты их делаешь?
Он сидел на высоком стуле, уныло склонив голову, и рассматривал темные полосы древесины на барной стойке. Столько лет жизни, и всё ради того, чтобы однажды стать подставкой для тысяч пьяных локтей.
– Твои… коктейли, что в них… наркотик?
Бармен держался в полумраке своей бутылочной империи и мелодично расставлял чистое стекло.
– Воспоминания, – бросил он, ничуть не задетый таким вопросом, – чистые, концентрированные воспоминания людей. Каждая бутылка уникальна, как и человеческая судьба. – голос стал ближе. – Ты ведь знаешь, что алкоголь – это тоже наркотик, но всё равно пришел в бар.
– Тонко… – он грустно ухмыльнулся. – Лучше… налей еще… той, зеленой. Как в прошлый раз.
– Должен тебя предупредить, – Изард выдержал паузу. – Не увлекайся. Каждый глоток из этой бутылки дарит тебе чужие воспоминания. Но вместе с тем стирает часть твоих, наиболее ярких моментов жизни. Опустошив бутылку, ты рискуешь потерять себя.
– Я тебя… понял. Наливай.
Вновь зазвенело стекло, сифон под стойкой изверг из себя шипящую содовую. Пробковый костер, подобно хоккейной шайбе, скользнул по барной стойке и остановился перед его носом. Какой любопытный логотип: голубь, пробитый стрелой. И кровь, капающая в кубок. Не совсем подходит для бара. Неважно, потом спрошу. Его мысли прервал ворвавшийся хайбол с зеленым шипящим напитком. Мускулистая рука, по локоть замотанная полоской красной поношенной ткани, отправила в бокал пару густых капель.
– Катализатор, – ответил бармен на незаданный вопрос, – сделал акцент на теплых оттенках, угощайся, – густые капли медленно распускались внутри бокала ярко-желтым цветком. – И заметь, никакого алкоголя!
Последнюю фразу бармена он пропустил мимо ушей и завороженно смотрел на свой коктейль. Реальна ли Адна? От волнения у него закружилась голова. Там я найду свое счастье. Кажется.
В нерешительности он сделал пробный глоток. Знакомое тепло разлилось по всему телу, пробуждая такие далёкие, чужие воспоминания. Мурашками по коже пробежал едва уловимый летний зной. Большими глотками он опустошил бокал, и мощная волна воспоминаний сбила его с ног. Он упал со стула, но не коснулся бетонного пола. Бар растворился словно зыбкий мираж, его тело то закручивало в спираль, то растягивало, как мокрую тряпку. Он летел сквозь чернеющую пустоту, пока раскалившийся добела солнечный диск не ослепил его.
Прищурившись, он опустил взгляд и увидел вдалеке лес из кубических башенок. Казалось, какой-то великан играл в кубики и хаотично ставил их друг от друга, отчего одни выпирали углами наружу, другие наполовину нависали над многоэтажной пустотой. Особую красоту добавляла неравномерность башенок. Одни уходили на десять-двадцать ярусов вверх, другие же состояли всего из пары-тройки
В каждом из таких кубов жила одна, как правило счастливая, семья. По крайней мере до появления «Шума» их городок считался райским местечком, не знающим горестей. Но с тех пор, как мужчин начали призывать на службу национальному исследовательскому институту, жизнь многих семей омрачилась трагическими потерями. Не многие возвращались домой. Но ему повезло, скоро он увидит своих дочерей и красавицу жену.
Отыскав среди разноцветных кубов свой, аквамариновый с круглыми окошками, он облегченно вздохнул. Много раз ему снилось, как он возвращается домой и не может его найти. На его месте красовалась совсем другая квартира, в которой жили чужие люди. Он просыпался в холодном поту, осматривал свой черно-белый мир и каждый раз давал себе обещание вернутся, во что бы то ни стало воссоединиться с семьей. И он его сдержал.
Воодушевленный предстоящей встречей он быстро направился к дверям. В холе его встретил Рауль – престарелый темнокожий вахтер с необычайно добрым сердцем:
– С возвращением! Мы все по вам очень скучали, – мужчина поднял вверх палец, требуя ещё минутку внимания, – Кстати, для вас скопилась почта. Возьмете сейчас, или зайдете позже?
– Позже, Рауль. Сперва я хочу повидаться с семьей.
– Конечно. Девятый этаж, – вахтер смутился и поспешил исправиться. – Что это я. Вы же всё помните.
Двери лифта мягко разъехались, приглашая войти внутрь. Белые стеклянные стены заботливо окружили его. Он коснулся сенсорной панели и лифт бесшумно устремился вверх. Еще пара секунд и… Он был взволнован и чертовски счастлив. Не успели двери открыться, как из дальнего конца коридора ему навстречу побежали две круглощеких девочки с худенькими косами.
– Папа! Папа вернулся! – радостно закричала одна.
– Мама, скорее, папа вернулся! – отозвалась вторая.
Они подбежали к нему и, встав на носочки, крепко обхватили за пояс.
– Как же вы вымахали! А ну-ка, идите сюда, – он бросил на пол свой мешковатый рюкзак и, подхватив девочек на руки, быстро закружился, наслаждаясь радостным детским смехом. Увлеченный игрой он только сейчас заметил на пороге стройный силуэт женской фигуры. Он опустил детей на землю. Те картинно упали на пол. Вдоль коридора к нему навстречу шла Адна. Стройная и хрупкая, словно балерина из музыкальной шкатулки, она ступала почти бесшумно в своих мягких пушистых тапочках. Зеленый домашний халат она накинула поверх грубой ночной рубашки. На голове копна графитовых волос была заколота золотыми спицами, а по оливковому лицу текли неудержимые слезы. Ещё мгновение и он заключил её в свои крепкие безмолвные объятия. Слова были излишни. Он целовал ей шею, вдыхая пряный аромат духов, осыпал поцелуями щеки, пока, наконец их губы не соприкоснулись, пробуждая обжигающую эйфорию.
В доме все было по-старому. Аквамариновые стены были увешаны фотографиями, плакатами из любимых фильмов дочерей, безделушками, купленными в путешествиях. Золотые солнечные лучи проникали из больших круглых окон, наполняя теплом пустынного цвета столовую.
– Пойдем, скоро будет готов обед, – Адна потянула его за рукав в сторону кухни.
– Постой! А как же подарки.
– Подарки! Подарки! – девочки запрыгали от радости окружив тяжелый рюкзак отца.
– Ну-ну, тише, – он выудил из рюкзака куб в зеленой оберточной бумаге. – Левана – это для тебя, – девочка уже было потянулась за подарком, но отец поднял его высоко над головой. – Нет-нет. Откроешь его в день Солнца. А пока я повешу его на солнечное колесо, – он достал второй, продолговатый, подарок и повесил с другой стороны колеса. – Это для тебя Клер. И помните, если откроете раньше срока, то подарки превратятся в угольки.