Стеклянные книги пожирателей снов
Шрифт:
Свенсон был поражен вопросом, потому что в тоне графа прозвучало не только сочувствие — за внешней озабоченностью слышалась нотка холодного любопытства. Ответил Свенсон осторожно, бросив взгляд на кровать с балдахином.
— У нее постоянно движутся зрачки, но это не кататония… она без сознания, но не исключено, что в ее мозгу… возможны какие-то сновидения… возможен бред… возможно спокойное состояние.
Граф д'Орканц ничего не сказал, погрузившись на несколько мгновений в задумчивость. Потом он вернулся к реальности, поднял глаза.
— А теперь… Что же мне делать с вами, доктор Свенсон? Свенсон стрельнул глазами в сторону вешалки и шинели, в кармане которой лежал пистолет.
— Я ухожу…
— Вы останетесь там, где вы есть, доктор, пока я не решу иначе, — резко прошептал граф. — Вы мне помогли… и я бы хотел вознаградить подобное содействие. И тем не менее вы явно противостоите интересам, которые я должен
— Я должен найти моего принца.
Граф д'Орканц тяжело вздохнул.
Свенсон искал какие-нибудь аргументы, но не знал, о чем ему можно, а о чем нельзя говорить. Он мог бы упомянуть Аспича или Лоренца, мадам ди Лакер-Сфорца или майора Блаха, он мог бы упомянуть карточку синего стекла, но сделает ли это его с точки зрения графа более полезным или более опасным? Было ли у него больше шансов остаться в живых, если он будет демонстрировать просто слепую верность принцу? Он не мог видеть, что происходит за стенами оранжереи, из-за того, что мерцающий свет отражался от стекла, а потому не знал, где находятся охранники. Даже если бы ему и удалось добраться до пистолета и вывести из игры д'Орканца — а тот, судя по его внушительной фигуре, был чрезвычайно силен, — то как ему справиться с остальными? Он не знал, где находится, он устал, у него не было безопасного места, где передохнуть, и он по-прежнему ничего не выяснил о местопребывании принца.
Свенсон посмотрел на графа.
— Вы не возражаете, если я закурю?
— Возражаю.
— Да?
— Ваши сигареты в вашей шинели, ведь так?
— Да.
— И скорее всего, рядом со служебным револьвером, которым вы размахивали немного раньше. Вам не кажется, что с того времени произошло много событий? Мы бы оба выглядели довольно комично, если бы последствия всех этих событий не были столь кровавыми. Вам приходилось убивать, доктор?
— Боюсь, что многие умерли под моими руками…
— На операционном столе — да, но речь о другом… как бы вы себя ни изводили укорами, это не ваша вина, и вам это известно. Вы прекрасно понимаете, о чем я вас спрашиваю.
— Да. Приходилось.
— Когда?
— В Бремене. Человек, который лишил невинности юную племянницу герцога, был так отвратителен. Я заставил его выпить яд. Я не горжусь случившимся. Только идиот стал бы этим гордиться.
— Он знал, что пьет?
— Нет.
— Я уверен, что кое-какие подозрения у него были.
— Возможно.
Свенсон вспомнил красное лицо того типа, сухие хрипы в его горле, закатившиеся глаза; потом Свенсон, чувствуя едкий запах желчи из его рта, вытащил из кармана упавшего на пол человека уличающие его письма. Это воспоминание преследовало его. Свенсон протер глаза. Ему было жарко — даже жарче, чем прежде, — атмосфера в оранжерее и в самом деле была удушающая. Во рту у него пересохло; он ощутил внезапный приток адреналина, посмотрел на графа, на пустую чашку кофе, потом — сколько времени ему потребовалось, чтобы повернуть голову? — на полную чашку графа на столе. Стол вдруг оказался над ним. Он упал на колени, смутно осознавая, что не почувствовал удара. Голова у него закружилась. Темная теплая волна сомкнулась над ним, и он исчез.
Он открыл глаза в темноте — назойливая тревога достучалась до него сквозь теплую шерстяную завесу сна. Он моргнул. Веки у него налились свинцом — не удержать, — и он снова сомкнул их. Но что-то пробудило его опять; все его тело сотрясалось, и теперь он воспринял больше из того, что говорили ему его чувства: грубая деревянная поверхность, соприкасавшаяся с его кожей, запах пыли и масла, звук колес и стук копыт. Он лежал в задке повозки, видя прямо перед собой в почти полной темноте занавеску. Повозка двигалась по булыжной мостовой, и тряска разбудила его раньше, чем он проснулся бы сам по себе. Он протянул правую руку и прикоснулся к материи над ним. Во рту и горле у него пересохло, в висках стучало. Не без удовольствия понял он, что жив, что по какой-то причине граф пощадил его. Он принялся тщательно ощупывать все вокруг. Конечности его затекли, но реагировали на прикосновения. Под головой у него лежала его скомканная шинель, но револьвера в кармане не было, хотя стеклянная карточка осталась на месте. Он протянул руку подальше и отдернул ее, почувствовав ногу в сапоге. Закатив глаза, Свенсон подумал: сколько же мертвецов оказалось на его пути всего за один день? Привыкнуть к этому было нелегко, но доктор с мрачной решимостью продолжил свои изыскания — труп лежал с ним валетом: ноги рядом с его головой, и Свенсон двинулся вверх по телу, нащупал брюки с толстым боковым швом, то ли лампасом, то ли тесьмой. Он поднимался вверх по ноге, пока не нащупал руку. Мужская рука, холодная как лед.
Повозка снова повернула, и Свенсон своим усталым разумом попытался определить,
Доктор Свенсон перевернулся на спину, лег лицом вверх, закрыв глаза, и приложил руку ко рту. Он вдохнул носом воздух, потом выдохнул — выдохнул медленно себе в ладонь. Ему нужно было подумать. Его опоили и теперь везли (несомненно, чтобы избавиться от него) вместе со спрятанным телом. У него не было ни оружия, ни союзников, он находился в чужой стране и не знал, куда его завезли… хотя, судя по мощеной дороге, он все еще был в городе. Он попытался сосредоточиться, но в голове у него стоял туман, и он по-прежнему чувствовал сильную усталость. С трудом принялся он обшаривать собственные карманы: платок, несколько банкнот, монеты, огрызок карандаша, сложенный клочок бумаги, его монокль. Он опять повернулся к Траппингу и принялся заново обыскивать его — на этот раз тщательнее. В мундире между слоями материала над грудью с левой стороны, где должны были позвякивать медали, он нащупал что-то твердое. Он пододвинулся поближе к телу и, преодолевая слабость, приподнялся на локтях и двумя руками ухватился за материю мундира по обе стороны шва. Потянул в разные стороны и почувствовал, как подается материал. Еще один поворот — и он повалился на бок, потом еще крепче ухватился за материю и потянул со всей силой. Шов разошелся. Свенсон всунул палец в дыру и нащупал твердую, скользкую поверхность. Расширив дыру, он вытащил оттуда маленький предмет. Ему не нужно было света, чтобы догадаться: это еще одна стеклянная карточка. Он положил ее себе в карман рядом с первой и тут же затих — повозка остановилась.
Он почувствовал, как вздохнули рессоры — спрыгнули со своих мест кучера, потом услышал шаги с двух сторон. Тогда он подоткнул под голову пальто и закрыл глаза — по крайней мере, он мог притвориться спящим. Хотя он был далеко не в форме, но настроился на активные действия: если подвернется возможность — убежать или треснуть кого-нибудь из них по голове. Лучше, если они будут считать, что он спит или без сознания. Он услышал, как у него в ногах клацнули металлические задвижки, а потом задняя стенка опустилась. Холстину откинули, и Свенсон ощутил прохладный, влажный утренний воздух — свет, просочившийся сквозь его закрытые веки, сказал ему, что уже рассвело. Прежде чем он успел решить, стоит ли ему открывать глаза, он ощутил удар в живот — острым концом деревянного шеста; от боли он сложился пополам. Глаза его открылись, рот растянулся, набирая воздух, руки безвольно обхватили живот, боль пронзила все его тело. Над собой он услышал безжалостный смех нескольких человек.
С трудом доктор Свенсон приподнялся на руках, перекатился на бок и одновременно подогнул под себя ноги, пытаясь встать на колени. Его прямые светлые волосы упали ему на глаза, и он неловким движением откинул их назад. Вытащив монокль из кармана, вставил его в глаз и оглянулся вокруг. Экипаж остановился в закрытом пространстве мощеного двора, по крышам зданий вокруг стелился утренний туман. Двор был уставлен бочками и клетями, ощетинившимися рваными, ржавыми металлическими прутьями. Справа от него была открытая дверь, а за ней — кузнечный горн. Он оказался в кузнице. Двое из негодяев графа д'Орканца стояли по краям экипажа — один из них с длинным шестом, который заканчивался острым крюком. У другого было более практичное оружие — револьвер Свенсона. Доктор посмотрел на тело Траппинга при свете дня. На сером лице вокруг глаз были видны теперь почти синие отметины. Очевидных причин смерти он не увидел — ни ран, ни какой-либо заметной травмы. Свенсон обратил внимание, что одна рука Траппинга была в перчатке, кончик указательного пальца на которой был оторван. Он наклонился и стянул с руки перчатку. Палец был абсолютно синего цвета, кожа проколота какой-то иглой, а вокруг присыпана сине-белым порошком. Услышав шум из кузницы, Свенсон оглянулся и увидел идущих по двору Франсиса Ксонка и майора Блаха. Он бросил перчатку на мертвую руку.