Стеклянный мост
Шрифт:
— Пойду с тобой, — сказала я. — Не так-то легко найти то, что нужно.
— Ты так думаешь? — спросил Дав. — Посмотрим.
В первом же магазине, куда мы зашли, были только фаянсовые кружки.
— Такие в дороге быстро разобьются, — решил Дав.
В следующем магазине походные кружки, правда, были, но брату они показались слишком маленькими.
— Туда же ничего не войдет, — сказал он.
Наконец в одном магазине нашлись кружки, которые ему понравились. Они были красного цвета, складные, большого размера.
— Что
— Все что угодно, менеер, — объяснил продавец. — Молоко и кофе, даже горячий, вино и лимонад. Кружки отличного качества, не линяют и не сообщают напитку никакого привкуса. Кроме того, они не бьются.
— Тогда мы возьмем три, — сказал Дав. — У вас только красного цвета?
— Да, — ответил продавец, — только красные, но для туризма и походов это очень приятный цвет.
— Вы правы, — сказал Дав.
Мы вышли из магазина. Брат нес аккуратно упакованные продавцом кружки.
— Жаль, мы не имеем права никуда зайти, — огорчился Дав, — а то могли бы еще в городе напиться кофе из кружек и, кстати, испытать, годятся ли они.
— Их надо сначала помыть, — сказала я.
По дороге домой мы встретили менеера Заахмейера.
— Мы купили походные кружки, — сообщил ему Дав, — красивые красные кружки, три штуки, каждому по одной.
— А вы что, тоже получили повестки? — спросил менеер Заахмейер. — Ох-хо-хо, и мой сын тоже. Вот иду узнать, нельзя ли что-нибудь сделать.
— Зачем? — спросил Дав. — Ничего не поделаешь, придется явиться.
— Пойдемте же со мной, — сказал менеер Заахмейер, — пойдемте со мной; я знаю тут одного человека. Может, он уладит и ваши дела.
— Мы уже собрали вещи, — сказала я.
Менеер Заахмейер отвел нас к своему знакомому.
— Я помогу вам, — сказал тот, — если вы сделаете все, как я скажу.
— К сожалению, — еще раз попытался возразить Дав, — мы уже все собрали, зашили в одежду коробочки с витаминами и купили туристские кружки.
— Если вы явитесь по повестке, вы никогда уже не вернетесь обратно, — сказал знакомый менеера Заахмейера, — будьте же благоразумны.
— Они арестуют нас, если мы не явимся, — сказала я.
— Сделайте, как я вам сказал, — ответил наш новый знакомый. — И приходите ко мне сегодня в девять вечера.
По дороге домой мы с Давом оба молчали. Наконец Дав сказал:
— Не понимаю, почему нас все пугают. Что нам могут сделать?
— Правда, — согласилась я, — что они нам сделают?
— Мы могли бы посмотреть другие страны, — задумчиво добавил он.
В палисаднике нас ожидала Лотта.
— Куда вы запропастились? — воскликнула она. — Приходил доктор. Он считает, что ты не должна являться по повестке до тех пор, пока не поправишься окончательно, — сказала она мне. — А еще он велел тебе быть поосторожней и оставил для тебя справку о состоянии здоровья.
— О, — сказала я, — тогда мы все трое не пойдем.
— Да, хотя мы уже
Опечатали
Нам не понадобилось идти к знакомому менеера Заахмейера, потому что Дав тоже получил медицинское освобождение от рабочего лагеря. У меня в комнате поставили две кровати, и мы с братом весь день ходили в пижамах, чтобы при первом же звонке в дверь сразу юркнуть в постель. Лотте тоже разрешили остаться, чтобы ухаживать за нами. А вот моих родителей увезли в Амстердам, поскольку они были старше пятидесяти лет.
На этот счет поступило особое предписание. Им разрешалось взять с собой только один чемодан с носильными вещами, а перед отъездом этот чемодан и их комнату должны были опечатать.
— Ты ничего не забыла? — спросил отец.
— Нет, ничего, — ответила мама. Она ходила взад-вперед по комнате, как будто искала, что бы еще такое взять с собой. Отец смотрел в окно.
— Они должны были прийти к трем часам, — сказал он, взглянув на часы. — А сейчас уже пять минут четвертого.
— Как ты думаешь, они будут открывать чемодан? — спросила мама.
— Думаю, нет, — ответил отец, — у них нет времени. Просто опечатают, и все. Вон они идут.
Двое мужчин в черных кожаных плащах открыли калитку и позвонили у дверей. Мы с Давом сейчас же улеглись по койкам. Лотта пошла открывать. Не говоря ни слова, они прошли в комнату родителей.
— Будете проверять чемодан? — услышала я голос матери.
— Затем мы и пришли, — сказал один из них.
Только что я наблюдала, как аккуратно мама укладывала чемодан. А они, наоборот, беспорядочно переворошили все, точно надеясь найти что-то на самом дне. Это напомнило мне нашу поездку в Бельгию незадолго до войны. На обратном пути мама сильно нервничала. Каждые пять минут она спрашивала у отца, как он думает, будут ли открывать чемодан. Сначала я никак не могла понять, что ее тревожит. Но, когда таможенник открыл ее чемодан, все стало ясно. Там был одеколон. Два больших флакона. Пришлось уплатить пошлину, и в результате одеколон обошелся ничуть не дешевле, чем дома.
Когда контролеры ушли, мы осмотрели печати.
— Проще простого снять эти печати и положить в чемодан еще что-нибудь, — сказала я. — А потом снова приклеить их хорошим клеем. — Я подергала печать за уголок. Она и в самом деле легко снималась.
— Оставь, пожалуйста, — сказал отец, — нам больше ничего не нужно. Да и уезжаем мы, вероятно, ненадолго.
Его неистощимый оптимизм заразил нас всех. Я часто спрашивала его, что он думает о нашем положении, спрашивала нарочно, зная, что его ответ успокоит меня. Когда мне становилось страшно от слухов о событиях в Польше, он всегда говорил: "Все обойдется". Не знаю, действительно ли он так думал или просто хотел ободрить нас.