Стеклянный страж
Шрифт:
– Его нет тридцать пять часов и пятнадцать минут! – воскликнула Ирка.
На настенные часы она смотрела так часто, что взглядом едва не протерла в них дырку.
– Вы что, скучаете, гадская хозяйка?
– Кто, я? Ты бредишь! – взвилась Ирка.
– А если нет, почему не сказать: второй день. Откуда такая точность: тридцать пять часов и пятнадцать минут? – коварно спросил кикимор.
– Уже шестнадцать! – машинально уточнила Ирка и, опомнившись, наступила Антигону на ласты.
Кикимор запыхтел от удовольствия, и Ирка спохватилась, что правильнее было бы погладить его по голове. Теперь
Сообразив это, Ирка с досадой замолчала и стала ходить по комнате. Через какое-то время на глаза ей попался принтерный листок, краем своим торчавший из-под дивана, на котором обычно спал Матвей. Она наклонилась и вытянула его.
МУХА
Муха не может ходить по потолку, потому что:
1. В естественных местах ее обитания (лесах, болотистых равнинах и т. д.) потолков не существовало и она никак не могла к этому приспособиться.
2. Сила тяжести, хотя и в небольшой степени, должна «давить» муху вниз.
3. Потолок оштукатурен и нет достаточного стыка лапок и поверхности.
4. Взлет ногами кверху (так сказать, кверху шасси) противоречит законам аэродинамики.
5. Мухи произошли от динозавров, а динозавры от рыб. Ни рыбы, ни динозавры по потолкам не ходят.
6. На светлом потолке темная муха заметна для хищников.
7. У мухи произойдет прилив крови к голове и разрыв сосудов головного мозга.
8. Родители ничему не обучают муху. А такое сложное техническое действие, как хождение по потолку, не может быть освоено без предварительного обучения и многократных падений с потолка, которые в данном случае были бы смертельными.
9. На потолке не может быть ничего съедобного, следовательно, пешие прогулки по потолку лишены для мухи практического смысла.
Следовательно, если вы видите кого-то, идущего по потолку, это не муха. По возможности отловите это существо и отнесите в ближайший научный центр.
О ДОЖДЕВЫХ ЧЕРВЯХ
истерический очерк
Согласно греческим хроникам, приручение дождевых червей началось не позднее II тысячелетия до нашей эры. Первых дождевых червей…
Дальше Ирка уже не читала. Она скомкала лист, а после опомнилась и, разгладив его, прижала к груди. Она вспомнила, что когда-то они с Матвеем поспорили на шоколадку, сможет ли он написать два юмористических очерка. Выиграл Матвей или нет, было уже неважно. Главное, что, давясь от смеха и оттаскивая друг друга от клавиатуры, они вместе печатали этот текст часа полтора.
Ирка прочитала про дождевых червей трижды. Она то смеялась, то плакала и в финале действительно почувствовала себя истеричкой.
– Хотите, я вас чем-нибудь тресну, гадская хозяйка? – ласково предложил добрый Антигон.
– Зачем?
– Для вразумления! Чтобы иллюзии поскорее осыпались.
– Не надо, – сказала Ирка. – Я тебе скажу, когда надо будет треснуть. Пока рано.
Дальше валькирия-одиночка повела себя как ищейка. Подумав, что там, где лежит один лист, наверняка найдутся и другие, она сунула руку под диван, застряла запястьем, но под конец выудила толстую тетрадь. Точнее, часть тетради, потому что нижняя четверть ее была опалена. По всем признакам, Багров хотел ее спалить, но после передумал, потушил и забросил под диван.
Ирка не знала, что Матвей пишет дневник. Ей казалось, что он только ее дневником интересуется и сует нос, когда она печатает. Сейчас же оказалось, что интерес его был профессиональным.
В другое время валькирия-одиночка сдержала бы любопытство, но не сейчас. Может, в дневнике отыщется подсказка, куда исчез Матвей? Почерк у Багрова был тяжелый, малочитаемый. Не почерк, а настоящее сражение с бумагой, когда каждая буква врезается в нее острой горой.
К Иркиному разочарованию, дневник велся уже довольно давно, и последняя запись в нем относилась к прошлому году.
«Муторно быть некромагом. Чувствую себя быком, у которого в нос вдето кольцо. Не одно даже, а целая куча. И от каждого кольца – веревка. За одно кольцо дернут, я жрать хочу, хотя обедал пять минут назад. За другое – жадность обуревает, за пять копеек бы задавился. За третье – фантазии всякие больные. За четвертое – кажется, что вокруг одни гады и все под меня подкоп ведут. И так целый день – то в одну сторону тянут, то в другую. Вечером падаю как дохлый и лежу без сил…
Сегодня у меня развязался шнурок. Пока завязывал (секунд восемь), Ирка умчалась метров на двадцать вперед. Чтобы догнать, пришлось бежать. Подумалось: выигрывает не тот, кто бежит, а тот, кто не отдыхает…
Время жизни теряется просто на ровном месте! Собака я! Ошибаюсь, торможу. Многое себе попускаю. Дни наполняю не так, как мог бы. Самое большее на треть от maximит. Часто просто обвисаю, как холодная вермишель, не зная, чем себя занять! Я смог бы втрое больше, не будь у меня этого мерзкого, дряблого, никчемного разленения! Пинать себя каждый миг жизни! Бить палкой, а когда палка сломается, тыкать сломанным концом до крови! Скотина сонная!»
«Во дела! Это он-то сонный! А я тогда какая?» – подумала Ирка и стала читать дальше:
«Когда ты ранен и лежишь на поле боя среди множества тел, то кричи, шевели ногой, рукой, стони, если сил нет. Делай хоть что-нибудь. Пусть санитары тебя услышат. Подберут, понесут и будут резать. И это будет больно. Но если ты боишься этой боли и не будешь пытаться шевелиться, стонать, то умрешь.
Когда у человека инфекция, ему вкалывают антибиотик. Вначале тот, что послабее, потом, если не сработало, посильнее. Но если вдруг так вышло, что ему сразу вкололи ударную дозу самого мощного антибиотика, а инфекция осталась, то врач тихо собирает шприцы. Он понимает, что тут ему делать нечего.