Стена между нами
Шрифт:
Плечом к плечу мы идем над обрывом до тех пор, пока не находим пологий осыпавшийся край. Дорнан первым спускается к линии прибоя, склоняется, оставляя отпечаток ладони на крупном, желто-розовом песке, потом делает несколько росчерков, из которых сразу начинает расти небольшой песчаный замок.
— Я любил сбегать сюда от родителей, когда был мальчишкой. Знаю, человеческие дети тоже поступают так иногда. Помнишь этот возраст? Когда наставления старших кажутся слишком скучными, а душа жаждет великих свершений, и ты готов биться со всем миром, лишь бы отстоять своё мнение?
Невольно усмехаюсь,
— Юные ардере тоже спорят с родителями?
— О! — Дорнан нарочито гримасничает, изображая крайнюю степень встревоженности. — Страшно представить насколько.
Он помогает мне перебраться через рыхлую насыпь и интересуется:
— Любишь океан?
— Люблю… В детстве каждый день играла на берегу. Потом мы уехали дальше от побережья, редко стали выбираться к воде, но я скучала.
— Тогда, может, просто пройдемся?
Дорнан накрывает мою ладонь своей. Помнится, у меня была к нему сотня вопросов, кажется, он тоже хотел о чем-то поговорить, но вместо этого мы наслаждаемся тишиной. Она не тягостна, наоборот, наполнена каким-то глубоким смыслом, и нам удивительно спокойно.
Волны с шорохом накатывают на берег, ласкают мокрый песок, играют острыми ракушками. Белые кружева пены тянутся вдоль берега широкими полосами, вдали у скал радостно перекликаются чайки.
Я разуваюсь, с наслаждением бреду босиком по краю волн. На песке остаются глубокие следы, ногам немного холодно, всё же океан не плошка, его не согреть за пару солнечных дней. Но мне не привыкать, к тому же сегодня довольно жарко и капля свежести мне не повредит. Солнце играет на поверхности воды, рассыпается яркой алмазной рябью. Закрываю глаза от удовольствия. Как же мне не хватало этого: ветра, прибоя, свободы!
Дорнан, тихонько отходит в сторону, оставляя меня наедине с этой красотой. Я гуляю по берегу не менее получаса, прежде чем понимаю, что готова к беседам. Оборачиваюсь — владыка, могучий и страшный ардере, воплощенное пламя и правитель целого народа — сидит на поросшем травой склоне и наблюдает за моей прогулкой. Плащ снят и сложен неподалеку, впрочем, как и куртка, и сапоги. Ветер треплет ткань рубашки, играет выбившимися из прически волосами. Алти-ардере довольно щурится, подставляя лицо ласковому солнцу, и не делает ни единой попытки привести себя в чуть более церемонный вид. Наоборот, поймав мой взгляд, простецки машет рукой и откидывается на спину, словно обыкновенный пастух в знойный полуденный час.
— Расскажите мне.
Сажусь рядом с ардере, смотрю на него в упор, но владыка закладывает руку за голову и любуется облаками.
— С чего именно начать?
— Каковы вы на самом деле? Что заставляет ардере менять облик так сильно?
— Ненависть, — он на миг закрывает глаза. — Восторг. Гнев. Радость. Раздражение. Благодарность. Обида. Восхищение. Тоска. Любовь. Всё то, что вы, люди, испытываете по отношению к нам, друг другу и миру в целом.
— Не понимаю. Вы настолько зависимы от наших эмоций?
— Не от людских, а от эмоций вообще, — Дорнан наконец поворачивается ко мне. — Ардере тоже умеют чувствовать, но учатся управлять этим. Наша истинная форма — отражение того, что есть в нас самих и в мире вокруг. Невозможно оставаться неизменным, если кругом тебя боль, тоска, горе. Равно как невозможно быть безучастным, когда кругом радость, счастье и смех. Вы, люди, тоже это знаете и со временем учитесь угадывать характер собеседников по жестам, интонациям, даже морщинкам на лице. Чем старше вы становитесь, тем сильнее характер сказывается во внешних проявлениях. Даже одного взгляда на незнакомца тебе хватит, чтобы понять, весел он или зол. У ардере всё точно так же, за тем лишь исключением, что мы гораздо восприимчивее людей. Чувства заставляют наши тела искажаться.
— Поэтому в день нашей первой встречи ваш облик был настолько пугающим?
— Верно, — кивает владыка. — Нас, ардере, было несколько против многих десятков избранных, искренне и от души ненавидящих нас. Вы хотели увидеть чудовищ — и увидели, — по его лицу пробегает тень печали.
— А вчера на площади?
— Мы были в окружении тех, кто нам доверяет. Поддерживает. Возможно, даже по-своему любит. Согласись, понимание всегда окрыляет, тогда как злость уродует.
— Это больно?
— Это… — он сбивается, подбирая нужное слово, — неприятно. Мучительно неудобно, словно тебя засовывают в одежду неподходящего размера или вынуждают ходить задом наперед и есть вверх ногами. Кроме того, в неопытном сердце чужое неприятие может пробудить обиду и гнев. Ядовитые мысли проникают в твой собственный разум — и порочный круг замыкается. Поэтому ардере стараются не ходить за Стену и не пускают туда своих детей: в юности слишком сложно принять суровую действительность.
— А ваш второй облик? Он ведь остается неизменным.
— Как и все, созданное искусственно. Люди тоже могут менять одежду, богатый плащ или нарядный костюм не перестанут быть красивыми, даже если носить их будет подлец и негодяй.
— Выходит, человеческое тело — это обман?
— Вовсе нет. Оно умеет расти, получать раны или выздоравливать, стареть в конце концов. Оно является нашим способом выживать бок о бок с людьми. Мы специально создали эту форму неизменной и похожей на вас. Сперва так было проще прийти к взаимопониманию, после это стало островком постоянства в море изменений. Мы сроднились с людьми и даже полюбили эту оболочку. В ней есть своя прелесть.
Дорнан садится, пододвигает к себе корзину, вынимает оттуда свежие булочки, протягивает одну мне. Я внезапно понимаю, что ужасно голодна. С удовольствием откусываю хрустящий румяный бок — и ловлю на себе смеющийся взгляд.
— Что-то не так? — кажется, не стоило так откровенно набрасываться на еду.
— Наоборот, — Дорнан действительно весел. — Мне нравится угадывать твои желания и чувствовать искренние эмоции. Они очень яркие, сильные и в большинстве случаев полны какого-то внутреннего огня. Мне нравится то, что движет тобой: ты предана тем, кого любишь, верна слову, открыта новому, стараешься разглядеть зерно истины под слоями лжи. В тебя, как и во всякого живущего за Стеной, вкладывали ненависть, но она странным образом придала тебе сил, а не иссушила. Возможно, потому, что ты так и не приняла ее окончательно.