Стена
Шрифт:
Зверь приближался с невинным видом. Ровно в пяти шагах от меня, дойдя до тени моей головы, вытянутой косыми лучами утреннего солнца, он вдруг повел себя агрессивно. Оскалившись, он вцепился клыками в землю. Схватил что-то и зажал в зубах. Это была моя тень. Схватив мою тень, он вырвал ее из земли. Может быть, мне это показалось, но я явственно услышал жалобный вопль тени и увидел, как она скорчилась, моля о спасении. Я помчался за уносимой тенью. Но зверю сразу же удалось увернуться, и он скрылся среди деревьев. Дикий зверь бегает так быстро, что гнаться за ним бессмысленно.
Я
Нет, так рассказывая об этой сцене, я искажаю правду. Лучше вообразите случившееся сами. Какое-то время я стоял растерянный, чувствуя полную опустошенность, будто у меня вырезали половину мозга.
3. Что произошло до моего возвращения домой.
Став прозрачным, я мчался по улицам.
В действие вступает полиция
Раздался звук приближающихся шагов. Послышались молодые голоса мужчины и женщины.
Я в панике спрятался за деревом. И стал обдумывать случившееся. По зрелом размышлении я пришел к выводу, что мне еще повезло. Что бы я делал, если бы вместо тени лишился уха, носа или лица! Это бы каждому бросилось в глаза. Я же лишился всего лишь тени. И если не буду выходить на солнце, никто этого не заметит. Зачем вообще нужна тень? Разве что в детской игре, когда топчут тени друг друга, но я ведь уже взрослый. Так что тень мне ни к чему.
Мужчина и женщина — видимо, пара влюбленных. Они были глубоко погружены в мысли друг друга. Наверное, только что сбежали из своей конторы. Десять часов утра — самое подходящее время для влюбленных, — соединившись, они излучали яркое сияние.
«Холодное сердце, холодное сердце...» — повторяя эти слова, я рассматривал ножки женщины. Надеясь при этом, что так мне, возможно, удастся забыть об украденной тени.
Женские ножки всегда позволяли мне одним прыжком проникнуть в душу женщины: вселяли в меня уверенность (жизнь) благодаря чувству первичного слияния с ней. Красивые ножки красивы, безобразные — безобразны — таково было мое (жизненное) уравнение. Каковы же ее ножки? Пожалуй, коротковаты, подумал я, проникать в них мне не захотелось. Они значили для меня меньше даже, чем камешки, которыми усыпана дорога. Я бессознательно неотрывно смотрел на длинную тень этих двух обнявшихся людей, словно пытаясь уцепиться за нее.
Мой взгляд и взгляд женщины встретились. Она резко передернула плечами, вздохнула, вздох где-то глубоко в горле превратился в крик, она сильно побледнела и упала на плечо мужчины. Мужчина тут же вскинул голову и посмотрел на меня. Он тоже закричал и вместе с женщиной сел на землю.
Я не ждал такого, и поэтому мое потрясение не уступало их. Не понимая, что могло так потрясти во мне, я, словно спасаясь от их крика, вытянул перед собой руку и увидел, что она прозрачная. В растерянности я посмотрел на другую руку, она тоже была прозрачной, будто ее не существовало вовсе. Я сложил вместе обе невидимые руки и стал пристально смотреть на них. Они были прозрачнее стекла, сквозь них был виден весь расстилавшийся передо мной пейзаж. Еще раз посмотрел на них, сложив вместе, и почувствовал, как в этих невидимых руках разрастается ужас.
Я закатал рукава — не только кисти,
Я стал человеком-невидимкой!
Ничего удивительного — я же лишился тени. И поскольку тени у меня не стало, совершенно естественно, исчезло и тело, являющееся источником тени. Я решил было обдумать, что произойдет, если поменять местами причину и следствие, но на такого рода мысли не было времени. Могло ли вселить в меня сладкий покой то, что унесли всего лишь никому не нужную тень? Но ведь вместе с тенью похитили и ее источник. Теперь меня не скроет ни отсутствие солнца, ни ночь. Вдруг я закричал. Это был неожиданно долгий крик, какой издавала, наверное, обезьяна в первобытном девственном лесу.
Мой крик привел в чувство влюбленных, и они, обгоняя друг друга, бросились наутек.
Я тут же снял с себя всё и остался обнаженным. Теперь меня уже никто не увидит.
Беспокоило лишь одно — как унести снятую одежду. Что подумают люди, увидев, как по воздуху летит свернутая комом одежда. Но, в то же время, и бросать ее не хотелось. Все-таки хороший летний костюм. Торопясь и не особенно раздумывая, я решил исходить из сложившегося положения — не так страшен черт, как его малюют: быстро свернул в узел ботинки и одежду, сунул его под мышку и побежал по узким улочкам и переулкам.
Только что кончился час пик. К счастью, даже в центре города в это время, как ни странно, попадались места, где не было ни души. Я знал этот район как свои пять пальцев. И хорошо представлял себе, на какой улице, скорее всего, никого не встречу. Однако это могло продолжаться очень недолго. Надо спешить. Но как ни торопись, чтобы добежать до дому, потребуется еще минут тридцать.
Я стремительно мчался по ущелью между утесами высоченных зданий. Исступленно бежал по заводской улице вдоль канала. Оставил позади улицу Р., одолел улицу W.
Однако, добежав до угла, откуда можно было пересечь улицу S., я столкнулся с толпой озорничавших мальчишек. Я поспешно бросил сверток с одеждой на землю и стал ждать, пока они минуют меня. Они уже совсем было прошли, но вдруг заметили сверток. Один из них протянул руку, чтобы поднять его. Я поспешно немного отодвинул сверток. Удивленный, мальчишка попятился назад.
— Смотри, одежка сама двигается.
— Двигается? Что ты мелешь!
Еще один мальчишка протянул руку с другой стороны. Мне ничего не оставалось, как снова отодвинуть сверток.
Мальчишки, в замешательстве отойдя на приличное расстояние, окружили сверток с одеждой. Один, самый отважный, приблизился к нему. Я схватил сверток и стал размахивать им.
Как же они перепугались! Вдруг один из них, удивленно вскрикнув, ткнул пальцем прямо мне в лицо. В самом деле, прямо в лицо. И сразу же мальчишки, охваченные страхом, с громкими криками, как сумасшедшие бросились бежать.
Что случилось? Может быть, на моем лице осталось что-то не исчезнувшее?
В полном недоумении я заспешил по улице — колебания, нерешительность в данном случае были неуместны.