Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ
Шрифт:
И вот только теперь старший караванщик вспомнил про Ирму.
— Приведите мне эту… — он на мгновение замялся. У рабынь никто не выяснял их имен, а новых им хозяева еще не дали. — Которая дважды не дева! У нее еще должны быть забинтованы руки…
Когда Ирму бросили на колени у его ног, он задумчиво смотрел на корчащееся на колу тело. Наклонившись к Ирме, он схватил ее за волосы и развернул лицом к умирающей девочке.
— Смотри! Нравится? А ведь это ты приговорила ее!
— Чудовище! Животное!! Она же совсем ребенок!!!
— Это дело твоих рук! У нее не было ни одного шанса. О наказании за побег знали все. Я сказал слово — я сдержал его.
— Лучше смерть, чем рабство!
—
Ирма осеклась. На такую героическую самоотверженность она была не готова. Но дурость не давала держать язык на привязи.
— Если это моя вина, то почему ты казнил ее?
— Но ведь бежала она? Так что это ее выбор. Она, по большому счету, уже была мертва, когда ее притащили в лагерь, хотя еще и не знала этого. Она не отбежала и двухсот шагов от лагеря. Ее укусил черный скорпион, и она пережидала, пока пройдет боль. От укуса черного скорпиона человек умирает три дня и два из них молит, чтоб его убили и избавили от страданий. На колу она умрет еще до полуночи. Так даже милосердно. Она все равно умрет. Зачем убивать еще одну рабыню, и множить убытки? Кстати, за нее дали бы больше, чем за тебя — она младше тебя и была девственницей.
— Милосердно??? Ты знал, что она умирает и милосердно решил добить ее? Так зачем было ее мучить?
— Мучить? Ее никто попусту не мучил. Никто не мучает овцу, прежде чем забить ее на шашлык. Никто из нас не получает удовольствия, причиняя боль. Не больше необходимого.
— Необходимого??? Что из этого было необходимо??!!!
— Всё. Она была приговорена к смерти. Вот этот молодой воин пожелал приобрести ее посмертие. Но для того, чтобы привязать ее после смерти, заклеймить ее надо было при жизни. И скрепить связь через клеймо. Побратимы закрепляют связь через кровь. Для рабыни достаточно и мочи. Теперь она будет ждать его за гранью миров, чтоб принадлежать ему, когда придет его время. Или приходить во снах на его ложе, когда он пожелает ее призвать. Двое воинов засвидетельствовали, что он сам клеймил рабыню и взял ее. После этого был исполнен обещанный приговор. Теперь каждая рабыня знает, как долго и мучительно будет умирать, если вздумает бежать.
— Она останется рабыней после смерти? Каждая из нас останется рабыней даже после смерти? — вот сейчас Волку удалось действительно ужаснуть ее до глубины души. Рабство длиною в вечность? Душа в ошейнике??? Страшнее этого невозможно помыслить… И степняк уловил ужас в ее голосе.
— Нет, не каждая. Только та, которую пожелает «привязать» ее первый хозяин, положивший клеймо. Кстати, да, завтра надо будет объяснить рабыням, что убежать не удастся даже умерев. Им полезно будет это знать, — работорговец уже откровенно насмехался. — И еще. Я не знал, что это ты перегрызла ей ошейник. Другие рабыни приползли на брюхе, чтоб сказать этом охраннику. Их наградили миской похлебки. Они ели, слушая, как вопит беглая рабыня, которую поцеловал горячий металл.
— Я буду молиться Единому, чтоб он покарал тебя!
— Да, ты действительно дерзка и глупа. Ты будешь молиться Единому? Молись, чтоб не прогневать меня! Единый отдал Седому Волку Степь, чтобы его народ кусал и терзал Империю, не давал ей заснуть и ожиреть. Чтоб имперские овцы возлюбили своего пастуха и пастушьих собак. Все, что делает мой народ, он делает с соизволения Единого и его помыслом! Запомни это! И то, что ты валяешься под моими ногами — с соизволения Единого и во славу Седого Волка. А теперь о твоем наказании. Ты будешь с ней, — степняк мотнул головой в сторону корчащейся на колу фигуры. — Будешь смотреть ей в глаза, пока она не уйдет за грань мира. И попробуй еще раз вызвать мой гнев — ты позавидуешь рабыне, смерть которой ты будешь
— А теперь, привяжите ее к колесу так, чтоб она смотрела в глаза умирающей, а между бедер держала кол, чувствуя каждое биение агонии. Пусть усвоит этот урок.
И очень быстро Ирма оказалась распята на том же колесе, в ступице которого торчал зловещий кол. Привязанная за волосы, она была вынуждена смотреть прямо в глаза умирающей девочки.
Бедра плотно сжимали металлический стержень, стянутые на середине широким кожаным ремнем. Еще одним ремнем ей связали лодыжки и подтянули к ободу колеса, усадив верхом на стальной шест так плотно, что большие и малые губы обнимали его, а клитор и лоно сильно прижимались к прохладному железу. Нежные места чувствовали малейшие биения орудия казни, когда бедная девочка конвульсивно подергивала ножками или поводила плечиками. Жертва давно обессилела и впала в беспамятство, лишь безнадежно стонала на каждом вздохе. Подкатившиеся глаза вглядывались внутрь, где безжалостное стальное жало неумолимо ползло к сердцу.
Ирма на самом деле чувствовала свою вину в том, что девочка, чьего имени она даже не узнала, была обречена на мучительную смерть. Не имея возможности отвести взгляд, она впитывала муку на лице умирающей, напряжение тела, вытянувшегося в струнку от невыносимой боли, сама невольно вытягивала ноги, чувствуя чужую боль и вместе с жертвой погружалась в агонию отчаяния.
И вдруг в этой бездне отчаяния родилась рабыня.
Ирма внезапно почувствовала отчаянную радость от того, что она жива. Что кто-то другой умирает у нее на глазах. Чьи-то, а не ее кишки прокалывает железное острие. Не по ее ногам бежит кровь из разорванной задницы.
И эта отчаянная радость, это чувство собственной жизни, это воодушевление стрельнули в низ живота горячей волной не испытанного ею раньше вожделения, от которого задрожали клитор и лоно. Подрагивающий убийственный кол, прижатый к секелю, подарил ей первый в жизни оргазм. Матка горячо запульсировала в животе, разгоняя теплые волны по всему телу, задрожали ноги, рот приоткрылся и…
… в этот момент умирающая девочка раскрыла глаза и поймала взгляд Ирмы. В глазах мелькнуло узнавание. «Ты-ы-ы?» — простонала несчастная и уронила голову, чтобы больше не дышать…
Волна первого в жизни оргазма и соперживание мучительной смерти настигли Ирму одномоментно. Это оказалось слишком и сознание оставило ее…
Так Ирма избавила себя от зрелища следующих актов жестокой драмы.
Она не видела, как легонькое девичье тельце, будто забитую телку, подвесили за ноги на задранных оглоблях повозки, чтоб спустить кровь. Как аккуратно отделили голову и повесили тут же, закрепив за волосы.
Ирма и к утру оставалась в состоянии беспамятного оцепенения.
Ей не пришлось, как остальным рабыням, смотреть на то, как двое охранников ранним утром аккуратно свежевали тело, сняв кожу единым «чулком», как с пушного зверька. Вывернутую на изнанку рабскую шкуру хозяин рабыни аккуратно свернул и положил в ведро с буйволовой мочой — для просолки. Ведро, кстати, поставил в рядом с клеткой, в которой ехала связка казненной рабыни.
Останки и требуху разделали и бросили в кормушки к буйволам. Те, как и свиньи, с удовольствием пожирали при случае мясо и падаль, не боясь членистоногих тварей. Звери пустыни не брезговали никакой пищей — иначе они бы не выжили.
Зато остальные рабы извлекли наглядный урок: если глупую овцу пришлось забить — но это не повод бросать шкуру и мясо. Простой крестьянский подход, очень хорошо знакомый многим из них.
Только теперь они сами были овцами и кроликами…
* * *