Степень вины
Шрифт:
В конце извилистой улицы, которая вела на Каньон-драйв, спрятанный за кустарниковыми аллеями и распустившейся листвой деревьев, белый дом Стайнгардта, украшенный лепниной, казался нагромождением прямоугольников и квадратов; почти такой же в высоту, как и в ширину, он выглядел плодом фантазии ребенка, любившего дневной свет. Множество окон и световых фонарей. Даже ветви деревьев аккуратно подрезаны, чтобы солнце можно было видеть из любого уголка дома. Когда девушка-латиноамериканка провела ее в гостиную, Терри оказалась
Она сказала по-испански:
– Прекрасная комната.
Девушка удивилась. И ответила также по-испански:
– Здесь все, как было при докторе Стайнгардте. И пошла за дочерью доктора.
Терри осмотрелась. Чувствовалось, что в убранстве комнаты руководствовались расчетом, а не вдохновением: слишком тщательно подобраны эстампы, с идеальной точностью расставлены вазы, при расстановке скульптур – африканские здесь, азиатские там – учитывали только их происхождение, а не свои симпатии. Все было как в музее изящных искусств, а не в обжитом доме.
– Это всегда напоминает мне зал, заполненный экспонатами, – произнес за ее спиной хриплый голос. – Или коллекцию засушенных бабочек.
Обернувшись, Терри увидела женщину старше тридцати, с заострившимися чертами лица, высокую и стройную, в брючном костюме оранжевого шелка, с крашеными пепельными волосами и длинными ногтями, покрытыми красным лаком. У нее были ясные зеленые глаза; но за внешним лоском угадывалась упругая готовность натасканной собаки к броску и схватке.
Свое первое впечатление Терри могла бы выразить словами: эта женщина не доверяет никому.
– Меня зовут Жанна-Марк Стайнгардт, – представилась вошедшая и сухо добавила: – Моя мама была француженкой.
Последние слова прозвучали так бесстрастно, будто речь шла не о человеке, а о вазе. Терри протянула руку:
– Тереза Перальта. – И, улыбаясь, добавила: – У меня мама – гватемалка. Была и есть.
– Вы счастливая. – Жанна Стайнгардт смотрела мимо нее. – Моя вскрыла себе вены, когда мне было пять лет. С годами я поняла, что это из-за нашей коллекции.
"Что можно сказать на эго?" – подумала Терри.
– В таком случае я заменила бы обстановку, – наконец вымолвила она.
Стайнгардт посмотрела ей в лицо:
– Да? А что бы предпочла ваша матушка? Хотя, я боюсь, мадонна с младенцем Христом, да еще исполненная маслом, не смотрелась бы в нашем интерьере.
Терри внутренне напряглась; единственное, что оставалось неясным в замечании хозяйки дома, – на какое различие она намекала: на классовое или расовое.
– Многие из нас, – спокойно ответила она, – предпочитают портрет Джеймса Кольта в рамке. Лучше тот, который светится в темноте.
Взгляд Жанны Стайнгардт выразил удивление, потом она растянула губы в холодной улыбке:
– Как я понимаю, вам известно, что на пленке.
Терри кивнула.
– Я перестала
Жанна Стайнгардт откровенно рассматривала ее пристальным оценивающим взглядом.
– Ну да. Я видела ее вчера вечером в "60 минутах" Впечатляет. Садитесь, пожалуйста.
Она провела Терри к софе в центре комнаты с белой хлопчатобумажной обивкой, изукрашенной ацтекским узором. Терри села на одном краю софы, Жанна – на другом, сложив руки на коленях и скрестив ноги.
Сейчас самое время, подумала Терри, смягчить тон разговора.
– Ваша мама… – начала она. – Как это должно быть ужасно…
– Я почти не помню ее. – Хозяйка картинно пожала плечами. – И потом, это скорее отсутствие, чем потеря.
Терри попыталась представить свою жизнь, в которой "отсутствует" мама Роза. Это было похоже на то, как если бы сама она перестала существовать. И тут же поняла, что пустота, которую она ощутила в душе Жанны Стайнгардт, не что иное, как отсутствие любви.
– А я, как вы говорите, счастливая.
Мисс Стайнгардт сделала отстраняющий жест:
– Вы пришли поговорить о моем отце и кассете.
– О кассете и Марке Ренсоме, – поправила Терри.
Дочь врача бросила на нее пытливый взгляд:
– Что вы хотите узнать? Ведь ваша клиентка уже убила его.
Несколько мгновений Терри молча смотрела в окно. Из окна был виден бассейн, овал которого контрастировал с геометрической правильностью прямых линий и углов дома. Слуга-мексиканец натягивал над бассейном металлическую сетку, чтобы тропическая листва не попадала на голубую поверхность воды.
– Как получилось, что Марк Ренсом приобрел эту кассету?
– Очень просто. – Мисс Стайнгардт одарила собеседницу тонкой улыбкой. – Я позвонила ему.
Ну, это неудивительно, подумала Терри.
– По какому поводу? – мягко спросила она. Вопрос был излишним; она была уверена, что знает ответ: деньги. Мгновение собеседница молчала.
– Я считаю, – голос ее звучал холодно, – что кассету можно давать прослушивать в воспитательных целях.
Поколебавшись, Терри задала вопрос:
– А разве это не сугубо конфиденциально?
– Конечно, и мой отец так считал. Он оставил указание, чтобы все кассеты были уничтожены его душеприказчиком. – Она вновь позволила себе чуть заметную улыбку. – А его душеприказчик – я.
Терри постаралась сохранить нейтральный тон:
– А у вас не возникают проблемы в связи с особыми привилегиями пациентов врачей-психиатров?
– О нет. Лаура Чейз уже не лечилась у моего отца, когда сунула себе в рот ствол пистолета и нажала на спусковой крючок. – Регистр хриплого голоса понизился. – Видимо, она почувствовала, что полностью деградировала.