Степень вины
Шрифт:
Терри посмотрела на него:
– Мне, я думаю, потребуется.
– Вам? – Пэйджит улыбнулся. – А остальным, в частности нам с Джонни, выходит, все равно? Неужели вы не понимаете, что уже сделали большое дело – эти три женщины рассказали вам, постороннему человеку, то, что они никогда никому не рассказывали и не расскажут?
– От такого знания становится не по себе. – Терри пожала плечами. – Чувствуешь свою ответственность перед ними.
– Вы обещали им, Терри, а я обещаю вам, что буду соблюдать их интересы. – Он посмотрел ей в глаза. – С какого-то момента своей жизни я стал стараться предупреждать вред,
Тень напряжения сошла с лица Терри.
– Пожалуйста.
– Вы не голодны? А я вот голоден. Вы когда-нибудь бывали в "Пианоу Зинк"?
В ее глазах появилось удивление:
– А как же Карло?
– У него была игра. Когда он возвращался, я покормил его по дороге, чтобы не возиться дома, посмотрел, как он, волоча ноги, поднимается наверх к своему заданию по английскому, – очень похож был на заключенного, идущего в камеру смертников. Кстати, я хорошо понимаю это состояние, находясь здесь сейчас.
Терри улыбнулась:
– Тогда мои ответы будут: "да", "нет" и "мне хотелось бы".
"Ле Пианоу Зинк" оказалось переполненным кафе в стиле арт деко – кругом зеркала и парижские афиши на светло-розовых стенах. Стройный усатый метрдотель и Пэйджит недолго дружелюбно поговорили по-французски, потом Пэйджит представил Терри – уже на английском. Метрдотель улыбнулся, пожал ей руку и пригласил их за столик в тихом уголке. Минуту или две, что ушли на это, Терри думала, как мало она знает о жизни Пэйджита.
– Вы говорите по-французски?
– Мой французский – университетский, к тому же плохой. Практикуюсь на Роберте, пользуясь его снисходительностью. Это все, что осталось от честолюбивых устремлений.
– Каких же?
– Жить в Париже и быть Хемингуэем. Проблема в том, что Хемингуэй уже был.
– Почему же вы не попытались быть кем-нибудь еще?
Он улыбнулся:
– С этим сложно – так и не смог "найти свой собственный голос" Поскольку мужественности Хемингуэя у меня нет, я больше похожу на Фолкнера, правда, без его гениальности. Но слишком мало читают и Фолкнера, который был гением.
Терри посмотрела на него оценивающим взглядом:
– Знаете, иногда не могу понять, когда вы говорите серьезно, а когда шутите.
– Я это нарочно делаю, – снова улыбнулся он. – Некоторые вещи, к которым я отношусь серьезно, смущают меня.
В этой легковесной реплике, подумалось ей, есть доля правды.
– Но во всем, что касается Карло, вы серьезны.
Пэйджит кивнул.
– Абсолютно серьезен. – Помедлив, добавил беззаботно: – Бедный ребенок.
На последние, сказанные с бравадой слова ответ последовал не сразу. Почему в беседе с ним, удивилась Терри, часто появляется ощущение, будто у них две возможности общения: одна обычная, другая – где-то на уровне подсознания, как у очень близких людей.
– Каково это – воспитывать его одному? – внезапно спросила она.
Глаза Пэйджита сузились; непонятно, размышлял он над самим вопросом или над тем, почему она его задала.
– В каком-то смысле, – наконец ответил он, – это равноценно вопросу: каково быть мной – другого я просто не знаю, поэтому судить не могу. Думаю, занимаясь воспитанием, я острее осознаю все свои недостатки; это порождает
– И поэтому вы не женились?
Он посмотрел удивленно, потом улыбнулся:
– Я был женат. Но не на Марии Карелли.
– На ком?
Подошла официантка. Пэйджит повернулся к ней, как бы ища у нее спасения.
– Будете пить вино? – спросила та. Пэйджит посмотрел на Терри.
– Буду пить, – сказал он, – если вы непременно хотите поговорить со мной о моей личной жизни.
Терри помолчала; судя по этой реплике, он воспринимал ее не только как товарища по профессии.
– Непременно хочу, – заявила она.
– Вы чему-нибудь отдаете предпочтение – я имею в виду белому или красному?
– Нет. Ричи и я пьем из кувшинов, не из бутылок, – какой открыт, из того и пьем.
– Тогда "Мёрсол", пожалуйста, – обратился Пэйджит к официантке.
– Помнится, – вернулась к начатому разговору Терри, когда официантка отошла, – я спрашивала, на ком вы были женаты.
– Ах да. Ее звали Андреа Ло Бьанко.
Терри склонила голову набок:
– Знакомая, кажется, фамилия.
– Она была прима-балериной в балете Сан-Франциско. – Пэйджит чуть усмехнулся. – Потом мы развелись, и она поступила в балетную труппу в Париже, как ни странно.
– Странно, что поступила?
– Нет, это как раз хорошо. Странно, что мы развелись.
Терри сделала паузу:
– Это было до приезда Карло?
– Спустя год или около того. Эти два события нельзя назвать несвязанными.
В последнем замечании, хотя и высказанном довольно спокойно, звучало сожаление.
– Она не любила его?
Пэйджит безучастным взглядом окинул столики вокруг.
– Это не так уж и зависело от чьих-либо симпатий, все было гораздо сложней. Андреа никогда не хотела иметь детей – из-за своей профессии, из-за своего темперамента; я не придавал этому особого значения. И никогда не подозревал, что во мне так сильно отцовское чувство. Балет требовал от нее полной отдачи, и, придя домой, Андреа, естественно, считала, что вправе рассчитывать на мое внимание. – Он помедлил. – Конечно, она знала о Карло, но, когда он появился у нас, наша жизнь в корне изменилась. Справедливости ради надо сказать, что тогда с Карло было много хлопот, хотя вряд ли в этом стоит винить его. Что касается меня, я полагал, что у меня нет выбора.
В последних словах, подумала Терри, скрыта загадка, как и в его отношении к Марии Карелли.
– А почему было много хлопот?
Пэйджит смотрел в сторону.
– Были проблемы, связанные с его эмоциональностью, – наконец вымолвил он. – Сейчас, наверное, это назвали бы комплексом недостатка самоуважения.
Невысказанная боль сквозила в этом замечании. Пока официантка наполняла вином их бокалы, Терри решила не задавать вопросов, готовых сорваться с языка: "В чем суть проблем?" и "Как получилось, что Карло стал жить с вами?". Она почему-то была уверена, что второй вопрос вернул бы ее собеседнику душевное равновесие. Пэйджит поднял бокал: