Степень вины
Шрифт:
В дверях появился Джон Карелли. Его неласковый взгляд говорил, что время гостя истекло.
– Здесь где-нибудь поблизости есть парк? – спросил Пэйджит, делая вид, что ничего не понял. – Я хотел попросить, чтобы Карло отпустили поиграть со мной.
– У него нет времени, – отрезал Джон Карелли. – Полшестого мы обедаем.
Как Мария, должно быть, рвалась отсюда, подумал Пэйджит, и как может она мириться с тем, что Карло живет здесь?
– Это очень любезно с вашей стороны, – вежливо сказал он, – но я не хотел бы доставлять лишние хлопоты миссис Карелли, оставаясь у вас обедать. Тем не менее
Старин шагнул вперед, перекрывая путь:
– Мы не рассчитывали, что вы останетесь.
Как будто для мертвых, подумал, но не сказал Пэйджит, время имеет какое-то значение. Он почувствовал, как напрягся малыш в его руках, будто уловив неодобрение деда, и встал, подхватив Карло одной рукой, чтобы мальчик не видел угрожающего взгляда, который он вперил в Джона Карелли, надвигаясь на него.
– Да, я остаюсь. – Специально для Карло он постарался, чтобы голос его звучал весело. – Не каждый же день у меня есть мальчик, с которым можно играть.
Карелли не сдвинулся с места. Подойдя к нему, Пэйджит вежливо произнес:
– Простите.
И, как будто входя в переполненный лифт, уверенно отодвинул старина свободной рукой.
– Мы пошли, – бросил он через плечо. – Желаю приятно отобедать, и передайте миссис Карелли мою благодарность за радушие.
– Так. А куда же мы поедем? – спросил Пэйджит, когда они подошли к автомобилю.
Мальчик покачал головой, и он понял, что еще ни разу не видел его улыбки.
– Я думаю, сделаем вот как. Сейчас поедем на детскую площадку, а потом пообедаем. Что ты любишь есть?
Мальчик помедлил в нерешительности.
– Пиццу, – отважился наконец сказать он.
– Пусть будет пицца. Ну а теперь нам нужна детская площадка. Я, Карло, много лет уже не был на детской горке.
Малыш указал пальцем на его костюм:
– Вам нельзя так идти.
– Ну что ты, только веселей будет. А тебе приходилось делать то, что нельзя?
Тот снова покачал головой:
– Папа не позволит.
– Конечно, папа должен смотреть за тобой. Но мне-то уже тридцать семь, и я могу пойти на горку в той одежде, в какой захочу.
Карло взглянул на него:
– Вы, наверное, такой же старый, как и мама. Она на тридцать лет старше меня.
Пэйджит улыбнулся:
– На самом деле она не очень старая. По крайней мере, твоя мама не кажется старой.
– Вы знаете ее?
– Да, мы с ней друзья.
– А вы знали моего папочку?
Пэйджит посмотрел на него и снова улыбнулся:
– А почему бы мне не побыть им сегодня? А ты помоги мне найти парк.
Мальчик отвел взгляд, как бы стараясь вспомнить, как выглядел тот, прежний папа.
– А как вас зовут?
– Кристофер. – Он включил зажигание. – И я хочу играть.
Площадка была маленькой, тесной, переполненной мамашами с детьми, несколько стариков сидели на скамейках.
– Когда-нибудь играл в кетч [20] ? – спросил он.
– Только в школе. Много они мне не разрешают – у меня не очень хорошее здоровье.
– Держу пари, оно у тебя лучше, чем
Спотыкаясь, Карло отступил на траву. Пэйджит неожиданно бросил мяч. Мальчик вздрогнул, но когда попытался схватить его, тот уже ударился ему в грудь.
20
Простая игра, в которой двое или больше игроков бросают друг другу мяч.
– Это еще не игра, – заявил Пэйджит. – Начнем с близкого расстояния.
Он прошел вперед несколько дюймов и, опустившись на колено, несильно бросил мяч. Карло снова не поймал его.
– О'кей. – Пэйджит подмигнул ему. – Когда я был маленьким, я много тренировался.
– У вас было хорошее здоровье?
– Вначале нет. Потом стало хорошим. На четвертой попытке Карло поймал мяч.
Пэйджит увидел, что движения у него такие же, как у матери; он обещал со временем стать высоким, и уже теперь длинные руки и ноги делали его немного неуклюжим. Но двигался он достаточно быстро; не было проблем и с реакцией; не хватало только уверенности и ловкости.
Карло снова поймал мяч.
– Видишь, – улыбнулся Пэйджит. – Ты хорошо играешь.
– Это не я хорошо играю. Вы поддаетесь.
– Но ведь ты ловишь. Не я.
– Они никогда не разрешат мне играть, – сказал Карло унылым голосом. – Я миллион лет могу просить их об этом, а они всегда будут говорить мне, что я нездоров.
В этих словах была вся его жизнь. Пэйджит опустился рядом с ним на корточки.
– Что с тобой? – спросил он. Карло впервые заговорил громко:
– Я ненавижу себя. Я хочу убить себя, вот и все. Какие странные слова для мальчика, подумал Пэйджит; он говорит их не совсем серьезно, и в то же время как бы примериваясь к ним. Неожиданно Пэйджит почувствовал растерянность и отчаяние. По какому-то наитию он сказал беззаботным голосом:
– Если вы убьете себя, Карло Карелли, мне придется есть пиццу одному.
Мальчик мгновение смотрел на него. Потом, впервые за все время, чуть было не улыбнулся:
– Тогда придется подождать с этим.
– Итак, у тебя проблемы, – констатировал Ларри Колвин. – Или, точнее, у Карло. Во всяком случае, такой вывод ты сделал после двух своих визитов.
Пэйджиту был непривычен мягкий тон и особая взвешенность слов старого друга. Впрочем, подумал он, разве бывает психиатр, который, по крайней мере в рабочей обстановке, не старается быть добрым и отзывчивым для того, чтобы успокоить клиента. Даже его офис – помещение на верхнем этаже кирпичного дома недалеко от Бикон-стрит – действовал успокаивающе.
– Я не специалист по детской психологии, – сказал Пэйджит, – но слова "Я ненавижу себя, я хочу себя убить" говорят, на мой взгляд, о многом.
Колвин кивнул, его тонкое, живое лицо отразило озабоченность:
– Это можно определить как эмоциональную депривацию – мало внимания со стороны окружающих, недостаток впечатлений, недовольство собой. Самая большая проблема в том, что все это откладывается в сознании. Из-за того, что он не видит проявлений любви окружающих, Карло кажется, что он недостоин любви.