Степень вины
Шрифт:
– Роковое заблуждение. Средний коп из отдела убийств толковее среднего сенатора и гораздо более внимателен к деталям. – Он сделал паузу. – Почему же, хотя бы шутки ради, не рассказать мне, что же произошло в той комнате?
– Это имеет значение?
– Что ты хочешь сказать?
– Кассета с записью допроса, который проводил Монк, может быть свидетельством?
– Да.
– Тогда моя история будет противоречить ей.
– Верно. И это, конечно, очень плохо. Ты не рассказала Монку о Стайнгардте. И намека о шантаже не сделала. Забыла о том, что шторы были опущены.
Взгляд Марии был равнодушен.
– Все слишком скверно. Хотя по сути сказанное мною – правда.
– Дай определение тому, что ты называешь "по сути". Мне просто не терпится узнать.
– Ренсом оскорбил меня, – медленно произнесла она. – И я убила его.
Она коснулась щеки.
– Если бы я говорила неправду, этого бы не было.
– Что произошло? – снова спросил Пэйджит.
– Произошло то, что я сказала. Если в мой рассказ добавить несколько слов о кассете и шантаже, он будет сущей правдой. – Мария помолчала. – Нужно еще учитывать шок и связанные с ним пробелы в воспоминаниях.
– Как, например, со шторами?
– Да. Я опустила шторы.
– Зачем?
– Ренсом попросил. Я не придала этому значения.
– А уход из комнаты?
Мария прижала руки к груди.
– Я хотела просить кого-нибудь о помощи. Потом поняла, что не все достаточно продумала.
– Что?
Она помолчала.
– О чем говорить и о чем умолчать.
– Поэтому-то ты не сразу позвонила – сочиняла свою историю?
– У меня мысли смешались, в этом все дело. Вспоминая, вижу, что действительно была в шоке. – Голос ее упал. – Слишком много пришлось испытать и физически, и психически, и потом я убила человека, который был виной этому.
– Они ждут от тебя признания в непредумышленном убийстве.
Она снова отвернулась к окну. Сгустившиеся тучи закрыли даль, густая серая пелена брызгала в окно дождевыми каплями.
– А если я не соглашусь?
– Тогда пойдешь под суд. За умышленное убийство.
Мария долго молчала. Потом спросила:
– Какие у меня шансы?
Пэйджит ответил не сразу:
– Случай трудный. Для обеих сторон. – В чем их трудность?
– Они не могут использовать кассету Стайнгардта. По крайней мере, до тех пор, пока ты не предстанешь перед судом.
– А наша трудность?
– Если ты откажешься взять на себя вину, они проиграют кассету с допросом Монка и укажут на все несообразности в твоем рассказе. После этого присяжные выразят удивление по поводу того, что они верили женщине, лгавшей полиции, и все свидетельство будет поставлено под сомнение. – Пэйджит помолчал. – Честно говоря, я верю тебе только потому, что рассказы Мелиссы Раппапорт и Линдси Колдуэлл придают некоторую правдивость твоей истории. Разумеется, присяжные не имели удовольствия узнать тебя так же хорошо, как узнал тебя я, но, наверное, они не
– То есть мне придется давать показания?
– Думаю, да. – Пэйджит посмотрел на нее. – Тебе, в частности, придется объяснить все противоречия в твоих показаниях Монку, признать шантаж, о котором ты забыла упомянуть, и попытаться как-нибудь завоевать доверие присяжных.
Она слегка улыбнулась:
– И это все?
– Не совсем. Тебе придется смириться с ущербом для репутации от кассеты Стайнгардта, поскольку, стремясь обойти острые углы, ты лишила себя привилегии пациентки врача-психиатра, и Шарп непременно даст прослушать кассету присяжным. Когда они услышат о твоей лжи сенаторам – это конец. А Марни Шарп любым путем, включая и всевозможные уловки, добьется этого.
– Почему?
– Потому что она честолюбива… Как и ты в свое время.
Лицо Марии сделалось жестким.
– Пусть она честолюбива, но терять ей нечего.
– Не думаю, что Марни Шарп, в отличие от других, нечего терять.
– А тебе, Крис?
– Если эта кассета выйдет на поверхность, я могу потерять многое. И Карло тоже. Вот поэтому Маккинли Брукс и советует мне предложить тебе эту сделку.
Мария размышляла над сказанным.
– Я признаю себя виновной, и кассета будет предана забвению. В этом сделка?
– Да.
– Хорошо придумано.
– Почему ты решила, – мягко спросил Пэйджит, – что они не найдут ее?
Глаза Марии сузились.
– Потому что я не знала, где она. А поскольку я не сказала им об этом, полиция не могла знать, где искать.
– Это неверное суждение, Мария. Как я уже говорил, интуиция изменяет тебе.
Мария вздохнула.
– Хорошо, – проговорила она наконец. – Что ты будешь делать?
– Пока не скажу. Брукс и Шарп хотят, чтобы я сделал за тебя выбор. То, что они предлагают, понятно. Но я отказываюсь.
– Несмотря на то что ты и Карло многим рискуете?
– Да. Ты втянула меня в это, поскольку была уверена, что я выиграю. В этом твоя "суть" – в стремлении к махинациям и в необремененности совестью – и я презираю тебя за это. Но не хочу, чтобы окружной прокурор заставил меня отвечать за твои трюки, не хочу проигрывать. – Пэйджит пожал плечами. – Ты убила, Мария. Тебе и делать выбор.
Некоторое время она молчала.
– Если дойдет до суда, ты будешь меня защищать?
– Речь ведь идет о Карло. В конце концов он – наш сын.
Мария опустила взгляд:
– Мне это представляется следующим образом, – медленно произнесла она, – либо мать Карло обвиняется в убийстве, либо в лжесвидетельстве, но в этом случае у нее есть шанс быть признанной невиновной в убийстве. А я невиновна.
Она подняла глаза:
– Вопрос лишь в одном: будешь ли ты меня защищать?
Пэйджит встал, подошел к окну. Мелиссу Раппапорт и Линдси Колдуэлл со счетов не сбросишь, и, кроме того, что бы там Мария ни делала, это не было умышленным убийством. И наконец – Карло. Подошел к телефону: