Стерпор
Шрифт:
– Видел бы ты, как он горел!
Я отшатнулся. Откровение брата вызвало у меня оцепенение. Со странным чувством, что поведение Фаира остается для меня за гранью всякого понимания, я пригрозил ему, что, если он еще сделает что-то подобное, я его прикончу, затем медленно побрел к замку… А он остался там, в лесу, все продолжал глядеть затуманенным взором на пепелище и кусать до крови тонкие губы…
А несколько месяцев спустя Дартруг обратил мое внимание на то, что кто-то ловит ворон, ломает их блестящие смоляные крылья и вешает на деревьях вокруг фамильного замка…
– Какой-то живодер у нас тут объявился, – с неудовольствием проговорил Дартруг, – вот попрошу своих ребят, пусть подкараулят его. Поймать –
– Хорошая идея, – откликнулся я.
Через некоторое время развлечение с воронами наскучило мучителю. Оставив птиц в покое, юный Фаир нашел себе новую забаву. Как-то раз я оказался в его комнате. Отец попросил меня срочно позвать Фаира, так и не докричавшись, я толкнул дверь, оказалось, что она не заперта. Тогда я вошел и прямо посреди комнаты брата обнаружил самодельную гильотину с отчетливыми бурыми пятнами на деревянной подставке. Лезвие было настолько остро отточено, что я едва не обрезал указательный палец, когда прикоснулся к нему.
Должно быть, Фаир ловил дворцовых мышей и развлекался, отсекая грызунам головы. Что он испытывал при этом? Мне вспомнились его подернутые дымкой наслаждения глаза, и я в ужасе затряс головой, отгоняя неприятное видение.
Он вызывал у меня даже не ярость. Врожденной жестокостью, ненавистью ко всему живому Фаир вызывал у меня омерзение и острое желание раздавить гадину. Удар деревянным мечом – первое, что я предпринял, чтобы хоть немного охладить яростное чувство, которое все больше крепло во мне. Но на его испорченное сознание удар не оказал никакого воздействия.
По мере того как мы росли, вид у Фаира делался все более и более угрюмым, он уже не участвовал в совместных играх, не занимался фехтованием и стрельбой из лука, все больше отдалялся от остальных, предпочитая одиночество. И книги. Впрочем, далеко не всякую литературу, а по большей части оккультную. Тяжелые тома в переплетах из черной кожи, тисненных золотыми буквами. Он всюду таскался с трудами Агадона Разлучника, его привлекали опусы заклинателей и нумерологов, он вникал в толкования сновидений и изучал способы гадания по звездам. Что касается наук, имевших гораздо большее отношение к реальности, чем всякий оккультный бред, то к ним странный мозг Фаира совсем не был расположен. Когда все мы изучали алхимию, физические свойства тел, математику и языковые дисциплины, Фаир брезгливо морщился в ответ на слова учителей, а затем застывал и глядел в одну точку. Он концентрировал свой разум на чем-то постороннем, а может и потустороннем, и докричаться до его сознания, находящегося где-то очень далеко, было совершенно невозможно. Учителя вскоре махнули на Фаира рукой: этому мрачному принцу вся их ученая премудрость была ни к чему – он развивал в себе другое предназначение.
Отец был безутешен, глядя, как один из его сыновей все больше уходит от реальности в мистицизм. Он перепробовал все, чтобы отвадить Фаира от занятий колдовством, даже приглашал священника анданской церкви, которого сам же потом приказал гнать прочь со двора «поганой метлой», но все попытки Бенедикта переделать сына на свой лад не увенчались успехом: Фаир все больше напоминал свою мать – Тересу, о которой в народе укоренилась дурная слава ведьмы. Отношение это теперь проецировалось и на Фаира – его считали человеком с дурным глазом и черной душой, старались не попадаться ему на глаза и не разговаривать с ним. Люди отворачивались, когда мой младший брат шел по улицам Мэндома, они начинали поспешно креститься, завидев в отдалении его худую темную фигуру…
Помнится, король в желании переделать сына даже вызвал для него девушку легкого поведения по имени Липси. Отец надеялся, что ее визит может хоть как-то исправить искаженную личность Фаира и вернуть его к простым и славным земным ценностям, таким как секс и охота.
Фаир пришел во дворец за полночь, он тихо прикрыл за собой дверь и крался в темноте, стараясь нащупать очертания кровати, когда его ухватили жаркие девичьи руки. В следующее мгновение он ощутил, что кто-то резким движением сдергивает с него штаны и хватает за детородный орган. Протяжный крик смертельно перепуганного любителя оккультных наук прокатился по коридорам дворца. Когда королевская стража прибежала в покои Фаира, окровавленная девушка в бессознательном состоянии лежала на полу, а он яростно колотил ее бронзовым канделябром по голове. Мрак рассеялся, Фаир увидел, что имеет дело с девушкой, а не со страшным монстром, вызванным его греховными занятиями, отбросил свое оружие и отвернулся к окну. Что он переживал в эти секунды, можно только догадываться, но, когда вновь взглянул на свою жертву, по словам стражников, в глазах его не было и тени сожаления.
– Уберите ее вон, – приказал Фаир.
Узнав о случившемся, король Бенедикт сильно опечалился и стал собираться на охоту…
По мере того как мы взрослели, характеры братьев проявлялись все более отчетливо. И если их патологические черты можно было как-то перетерпеть, то нрав Фаира с возрастом становился все более и более невыносимым. Он уже не скрывал лютой ненависти ко всем и вся, яростно огрызался, если к нему обращались воспитатели и учителя, смачно сплевывал на пол, чем вызывал во мне еще большее омерзение, и поминутно бормотал проклятия. Он все реже вступал в разговоры с нами, высокомерно задирал маленький подбородок, если к нему обращались, и почти совсем прекратил мыться – от него несло несвежим духом, а если кто-нибудь пытался обратить его внимание на этот факт, Фаир выходил из себя…
Стычки между нами происходили все чаще. Меня раздражала его переходящая все границы злоба и безудержная гордыня, а он завидовал моим успехам в фехтовании и легкости, с которой я добивался всего, чего хотел. Включая расположение женского пола. Однажды он застал меня целующимся с Гретой, гостившей у нас дочкой герцогини Гадсмита, за замковой кузницей. Из всех принцев, активно ухлестывавших за ней, Грета предпочла меня, потому что я был самым привлекательным и остроумным.
Вонючий Фаир был отвергнут ею в первый же день визита. Да и ухаживания его, к слову сказать, не отличались галантностью. Застав Грету в моих объятиях, он свирепо сверкнул глазами-и, сплюнув на землю, поспешно удалился.
– Чего это он? – с удивлением спросила Грета. Я покрутил пальцем у виска, и она звонко рассмеялась…
– Он всегда такой?
– Нет, раньше он был намного хуже, но потом я стукнул его мечом по уху, мозги у него немного сместились ближе к тому месту, где им надлежит быть.
– Какой ты смешной, Дарт, – проговорила Грета и провела тонким пальчиком по моей щеке. – Скажи, когда ты вырастешь, ты возьмешь меня в жены?
– Я уже вырос, – ответил я, заходя к ней сбоку и с интересом ощупывая маленькую девичью грудь, – и легко могу это доказать…