Стёртые буквы
Шрифт:
— Может, его околдовал кто-то? Может, там внутри кто-то злой сидит? — спрашивала лекарка Ксанту.
— Кто бы там ни сидел, он рвется наружу. — Решилась наконец жрица. — Надо рану открыть.
— Думаешь? — Саграсса посмотрела на Ксанту с недоверием. — Ну, давай попробуем, хуже все одно не будет.
Саграсса напоила Ортана сонным зельем, но он и во сне продолжал стонать. Под его стоны и причитания ортановой жены Ксанта наточила нож, нагрела его на огне и вскрыла рану. Теперь только она разглядела, что края отверстия будто нашпигованы мельчайшими черными крупинками.
— Ты чем-то присыпала рану? — спросила Ксанта Саграссу.
— Нет, — ответила та, изумленно разглядывая кожу. — Никогда такого не видела.
—
— Что ты, что ты, ничего я не делала, — замахала рукой та. — Может, он сам землей присыпал, чтобы заживало лучше.
— Это не земля, — покачала головой Ксанта и подумала про себя, что видела такой порошок по меньшей мере дважды: совсем немного на ребре убитого Лайвина и гораздо больше на том странном топорике, который нашла сегодня Лакмасса на склоне, вблизи того места, где ранили Ортана. Но что это может означать? Она по-прежнему не знала.
Из разреза вышло немного гноя. Сама рана оказалась неожиданно глубокой — будто кисет с узким горлышком. Саграсса наложила повязку, оттягивающую гной на себя, старику, кажется, стало полегче, во всяком случае, он уснул.
Под утро рана снова открылась. Вновь пошел гной, и Ксанта, осторожно осматривая рану, с изумлением нащупала в глубине ее какой-то маленький твердый предмет. «Будто и в самом деле злой дух сидит!» — изумилась она. Собравшись с духом, жрица вновь попросила Саграссу усыпить больного, удлинила вчерашний разрез и вытащила крохотный, перемазанный кровью и гарью камешек. Пока Саграсса заново перевязывала Ортана, Ксанта сидела в немом изумлении покачивая свою находку на ладони. Ничего подобного в жизни ей не доводилось видеть, и она понятия не имела, как этот камень мог оказаться в ране. Саграсса принялась шептать заклинания, отгоняя от них троих всякое зло, но Ксанта так и не произнесла ни слова: ей казалось, что ее голова сейчас лопнет, не в силах осмыслить то, что видят глаза.
Однако нож ли Ксанты, травы ли и заклинания Саграссы сделали свое дело — к полудню Ортану стало гораздо лучше, жар спал, старик вскоре очнулся и попросил пить. Когда он снова заснул, Ксанта, все еще сжимая в руке проклятый камень и чувствуя себя бесконечно старой, слабой и беспомощной, побрела в свой шатер — спать.
40
Вечером следующего дня вернулись охотники с богатой добычей, а с ними и Дреки — живой, невредимый и ужасно гордый собой. Ксанта была так рада, что даже забыла, как собиралась примерно его отругать и показательно вздуть. С Ортаном тоже все было у порядке, жар не возвращался, рана начала затягиваться, и бедолага теперь отсыпался целыми днями, а в промежутках ел за троих.
Добычу с торжествующими криками втащили в поселок на воло-кушках, и Ксанта наконец увидела таинственных артунов — огромных быков с широкими отлогими рогами. Но самым поразительным были не их размеры, а масть: они были не мышастыми и не темными, как лесные звери, а пятнистыми, как обыкновенные домашние коровы. Ксанта весь день боролась с мыслью, что это и есть обыкновенные домашние коровы, вернее быки, только одичавшие. Но что диким быкам делать в лесу? Здесь для них не так уж много еды. Легенды Болотных Людей да и вересковые пустоши на месте покинутых поселений ясно говорили о том, что прежде здесь жило племя, которое пахало землю плугом. Возможно, именно они и разводили артунов. Но как и почему этот народ пахарей исчез из леса?
Впрочем, Дреки уверял, что артуны вели себя, как самые настоящие дикие звери, и лишь благодаря беспримерной храбрости всех охотников (и его в том числе, разумеется), оба поселка были обеспечены мясом на зиму. Ксанта не могла с ним не согласиться: кем бы ни были артуны, сейчас им предстояло стать мясом и шкурами, которые спасут людей от голода зимой. В тот же день поселок превратился в коптильню и дубильню. Головы артунов были, как заповедано, отделены от тел и выставлены пока что на столбах посреди центральной площади. После большого праздника по поводу удачной охоты мужчины должны были отнести их обратно в лес.
Ксанта помогала женщинам готовиться к пиру, а про себя раздумывала, нельзя ли найти какой-то способ связаться с Керви и вызвать его сюда. Может быть, с ним Ортан будет более разговорчивым? Несмотря на царившее повсюду веселье, Ксанта была сильно встревожена — слишком много было вокруг такого, чего она не понимала. Странные предметы, найденные Лакмассой, странный обгорелый камень, вышедший из раны Ортана. Сама эта рана… Говорить о сходстве раны и обгорелой выемки на ребре скелета с острова было бы слишком смело, и все же Ксанта подозревала, что один и тот же человек с помощью одного и того же оружия убил Лайвина и ранил Ортана. Но кто и зачем? Почему Ортан, в сущности, легко отделался? Его враг промахнулся или на самом деле хотел лишь припугнуть свою вторую жертву? Зачем? Заставить молчать? Что ж, ему это удалось. При этом, так надежно, что Ксанта понятия не имела, о чем так упорно молчит Ортан. О записке на коре дерева? О предательстве? Но кто и кого предал? Да и само оружие, которым пользовался убийца… Ксанта даже представить себе не могла, что это такое, знала только, что ничего подобного никогда в жизни ей видеть не приходилось.
С другой стороны, артуны, вырубки в лесах, легенды о пахарях и о Злых Людях… Возможно, все это было как-то связано, но Ксанта не знала как. Если бы Андрет и на этот раз был с ней! Ксанта не сомневалась, что он мгновенно разобрался бы, что к чему. Но Андрета нет и не будет, и к этому, похоже, придется привыкать, как бы ни противилось этому ее сердце. Впрочем, сейчас не было времени для скорби: Ксанта ощущала близкую угрозу, но не знала, что готовится и как это предотвратить. Единственное, за что она сейчас могла уцепиться, была любимая поговорка Андрета: «Все оставляет следы». И Ксанта в самом деле видела вокруг себя множество следов: неясных, полустертых, едва различимых глазом и все же несомненно существующих: надпись на Оленьем острове, труп со странной обгоревшей дырочкой на ребре, камешек, извлеченный из раны Ортана, странная находка Лакмассы, ее не менее странный приемыш, легенды этой земли… Все это были следы, но кто их оставил, и куда они ведут? Жрица вновь почувствовала себя отвратительно старой и глупой. Хорошо хоть сын жив, здоров и счастлив, хотя и в этом ее большой заслуги нет — Дреки теперь окончательно взял свою жизнь в свои руки. И правильно! Нечего больше с мамой советоваться, все равно она ничегошеньки не понимает. Теперь Ксанта надеялась лишь на то, что, поговорив с Керви, сможет разобраться в собственных мыслях.
Она уже собиралась просить Агриссу послать кого-нибудь в Темную Речку, чтобы пригласить Керви на праздник, — пиршество на сей раз должно было продолжаться не один день, но ни Агриссы, ни Аркассы с Лакмассой не оказалось дома. Вконец отчаявшись, Ксанта побрела к своему шатру, чтобы упасть на постель и забыться сном, раз уж весь мир против нее.
У шатра обнаружилось кое-что новое — три больших кувшина, заткнутых глиняными пробками, и одна довольно вместительная корзина, затянутая тканью. Чье-то подношение? Но чье и зачем? Ксанта уже взялась за пробку, как вдруг за ее спиной раздался голос:
— Не советую этого делать!
Жрица буквально подскочила на месте: голос был Керви, да и он сам собственной персоной стоял позади нее. В восторге Ксанта бросилась на шею своему супругу:
— Во имя твоих богов! Я только что о тебе думала! Как ты тут оказался?
— Меня пригласили еще два дня назад, — Керви тоже был рад, но немного смущен тем приемом, который оказала ему Ксанта.
— На праздник?
— Ну, можно сказать и так. На самом деле, чтобы вручить мне вот эти вот сокровища. Я тоже не смог совладать с любопытством и заглянул в один из кувшинов. Потом сильно об этом жалел.