Стёртые буквы
Шрифт:
— Спасибо большое, ты мне ужасно помогла, — Ксанта достала из кошелька последний подарок: медное колечко с черепашкой, панцирь которой был сделан из солнечного камня. — Конечно, это не для сегодняшнего дня, но завтра уже можешь надеть. Ну-ка, дай палец! Великовато пока немного, но скоро будет как раз. А то, что рассказала сейчас мне, постарайся забыть. Зачем тебе забивать голову непонятными вещами?
— «Дюмос» — звучит одинаково и по-вашему и по-нашему, — с улыбкой сказала Лакмасса.
— Ну раз ты такая умная, тогда тем более догадаешься, что надо помалкивать, —
Лакмасса кивнула.
— Ну тогда счастливо, беги веселиться.
Когда девочка ушла, Ксанта достала корзинку с настоящей черепашкой и пристально поглядела в темные непроницаемые глаза своей богини.
— Ты все слышала? — спросила она. — Поможешь мне? Богиня, как обычно, осталась невозмутимой, но Ксанта почему-то
решила на этот раз ей довериться. Просто потому, что больше надеяться ей было не на что. Жрица знала, что ее противник перепуган, насторожен, хочет играть по-крупному, готов выиграть любой ценой, а значит, при случае без колебаний снова убьет. Поэтому надо было торопиться, быть осторожной и поменьше говорить.
46
Когда Ксанта, выждав некоторое время после ухода Лакмассы, вернулась на площадь, спектакль уже закончился (Дреки снова сорвал аплодисменты, как сообщил Ксанте Керви), но веселье было в самом разгаре. Сам Керви жался в темном углу, старательно пряча юбку под столом. Дреки же, напротив, вошел во вкус — он плясал с Аркассой, и, как краем уха услышала Ксанта, девушка выговаривала ему за то, что он недостаточно жеманится и опускает глазки.
Ксанта, явившаяся на праздник с богиней, спустила Гесихию на землю, сказала ей: «Развлекайся, деточка», затем решительно опрокинула в себя чарку браги, по-хозяйски приобняла Керви за плечо и зашептала ему что-то на ухо. Тот удивленно вскинул брови, но сказал: «Ладно, хорошо».
Меж тем Гесихия отправилась прямиком к сидевшему неподалеку от Керви Дюмосу (он тоже был в юбке и женской вышитой рубашке, но носил их с таким гордым безразличием, что никому и в голову не пришло бы смеяться над ним). Добравшись до сапога Дюмоса, черепашка поднялась на задние лапки и принялась скрестись как кошка, просить, чтобы ее взяли на руки. Дюмос заметил это, поднял черепаху на колени, с улыбкой предложил ей пирожка. Та милостиво откусила, потом негромко крякнула, на мгновение замерла, и Дюмос вскрикнул:
— Эй, подружка, полегче, ты что?! Ксанта, боюсь, что ваша зверушка э-э… очень меня полюбила.
На его юбке расплывалось большое белое пятно, а запах был таким сильным, что на другом конце стола стали зажимать носы.
— Гес, что ты делаешь?! — Ксанта вскочила на ноги. — Господин Дюмос, простите ее, она уже совсем старая. Пойдемте, вам надо переодеться.
Одной рукой Ксанта подхватила свою богиню, другой — Дюмоса за рукав и потащила обоих к своему шатру.
Войдя в шатер, она сунула провинившуюся черепаху в корзинку и бросилась к мешку — искать запасные штаны и рубаху Дреки.
—
— Да уж, слава богам, вроде все кончилось, — вздохнул Дюмос, натягивая штаны. — Завтра отоспимся и назад, в Темную Речку, а потом уж и домой. Вот никогда не думал, что можно заскучать по Хамарне.
— А ты откуда родом? — спросила Ксанта, протягивая ему рубашку. Дюмос с видимым облегчением скинул женскую одежду, и Ксанта
вдруг поняла, что фигурой он похож на Андрета. Тот, правда, был на полголовы повыше. Но'вот линия плеч — широких и чуть покатых, узкие бедра, едва заметные очертания мышц под кожей, наработанных не в боях и тренировках, а кромешным трудом — уж кто-кто, а Ксанта хорошо знала, какая сила может прятаться в этих, на первый взгляд, не слишком сильных руках. Только теперь она обратила внимание, что правая ладонь Дюмоса замотана какой-то темной, сомнительного вида тряпицей. Замотана довольно неумело — сразу видно, что повязку он накладывал сам.
— Ну-ка покажи руку! — велела она.
— Да ерунда, царапина, не стоит в самом деле.
— Покажи, покажи, не дури. Я в ранах понимаю, а ты, похоже, нет. Дюмос с усмешкой развел руками и сдался.
Но когда Ксанта стала разматывать тряпицу, улыбка мгновенно стала кривой. Ксанта видела, как он стискивает зубы, чтобы не закричать от боли и, не говоря ни слова, налила своему гостю еще вина. Тот покорно выпил.
— Чем это ты так? — с сочувствием спросила Ксанта.
— Топором.
«Зубастый у тебя топор», — подумала жрица. Ей давно уже не приходилось видеть таких трудных ран — ладони вовсе не было, словно в руку вцепился волк и вырвал здоровый кус мяса. Ксанта даже показалось, что в глубине она видит отломки костей. Да кроме того Дюмос со своими неумелыми перевязками умудрился занести в рану грязь, и сейчас дело выглядело совсем скверно.
— Что ж ты раньше не пришел? — вздохнула она укоризненно. — Она ж, наверное, болит день и ночь.
— Это ничего, — Дюмос снова криво улыбнулся. — Просто надо пить… понемногу, но все время… тогда почти не больно.
— Почти! — хмыкнула Ксанта. — Ладно, я сейчас промою и положу припарку, она вытянет всю дрянь. Но надо будет перевязывать почаще. Лучше два раза в день. Будешь ко мне приходить?
— Спасибо, — ответил Дюмос.
— Спасибо потом скажешь, — проворчала Ксанта.
«Если будет за что», — добавила она мысленно. У нее не было никакой уверенности, что рана заживет. «В лучшем случае пальцами не сможет шевелить. А то и руку потеряет. Или еще что похуже».
Она работала как могла осторожно и точно, стараясь не причинить Дюмосу лишней боли, и притом очистить рану как можно лучше — в этом она видела сейчас единственный шанс на спасение для своего гостя.
Оба молчали, но постепенно между ними установились доверие и приязнь, неизбежные, заложенные внутри самой ситуации, — женщина перевязывает рану мужчине.
— Так откуда ты? — снова повторила Ксанта, закончив свою работу.
— Из Льбавы, — отозвался Дюмос.