Стёртые буквы
Шрифт:
Впрочем, все на свете когда-нибудь кончается, и теперь «Перст» спешил к мысу Криков, чтобы встретиться с вышедшим ему на смену кораблем «Божественный колчан» и привалить на заслуженный отдых. Ветер исправно надувал парус, а Андрет отдыхал в полутемном кубрике и даже, кажется, что-то выигрывал в кости, поэтому всякий раз, когда он позже думал о том дне, то первым делом вспоминал ощущение внезапного везения, случайной и нежданной удачи.
Был уже вечер, холодный ненастный вечер, и когда впередсмотрящий различил на горизонте столб дыма, он сперва принял его за низкие темные облака. Однако это в самом деле был дым, и вскоре «Перст» наткнулся на плавающие вблизи небольшого островка черные обугленные бревна — догорающий и безжизненный остов «Колчана». Капитан тут же послал гребцов к веслам, стрелков — в гнезда, прочих — поливать палубу водой и посыпать песком, чтобы огонь был не страшен, а ноги не скользили, если придется драться. И не ошибся. Люди Моря догадались
Позднее уцелевшие уверяли, что на носу этого третьего корабля был прикован медведь, который весь бой страшно ревел, махал лапами и как будто даже отдавал приказы кораблям. В это, говоря по чести, Андрет уже не поверил — он прекрасно знал, что с перепугу может померещиться все, что угодно. Он даже не знал толком, можно ли поставить на палубе корабля стерлометы и смогут ли они потом прицельно стрелять, однако было ясно — в тот вечер «Колчан» и «Перст» наткнулись на нечто настолько странное и страшное, что попросту не поддавалось описанию и осмыслению. В прежние времена споры на море решались так же, как и на земле, — дракой. Притереться поближе к вражескому кораблю, сломав у него весла и лишив маневренности, ударить в борт носовым тараном, затеять поножовщину на палубе — это нам знакомо. А вот расстрел в упор, при котором нападающий не теряет ни одного своего человека, — такое сразу и не осмыслишь. Будь Андрет уже тогда тем, кем он стал пятнадцать лет спустя, он задумался бы, откуда у Людей Моря вдруг появились такая хитрость и сноровка, если прежде они не отличались выдумкой и предпочитали тупо лезть на рожон. Но в тот памятный вечер он ни о чем таком не думал, лишь ворочал вперед-назад свое весло да радовался, что настил палубы защищает его от гуляющей по кораблю свистящей смерти. Палубная команда к тому времени уже окончательно потеряла надежду на спасение и тускло светящаяся Материнская Ладонь, видневшаяся в просветы облаков, казалась им теперь рукой, занесенной для удара.
К счастью оказалось, что Материнская Ладонь защищает даже когда невидима. Солнце наконец опустилось за горизонт, и в кромешной тьме благодаря усилиям гребцов и отваге рулевых «Персту» удалось ускользнуть от преследователей.
В осенние ночи даже люди с Божьего носа не решались идти среди шхер. Зажечь сигнальный огонь, чтобы позвать на помощь другие корабли, они тоже не рискнули, и обоженный, искалеченный, почти обезлюдевший корабль просто лежал в дрейфе, с трепетом ожидая утра.
Но утро не принесло добрых вестей. С рассветом «Перст» вновь обнаружили вражеские корабли и вновь началась погоня. Капитан и штурман погибли накануне вечером, и корабль повел самый старший и опытный из гребцов. Он изо всех сил пытался держаться от людей моря на значительном расстоянии, не позволяя им возобновить вчерашнюю бойню. И опять Андрет и его товарищи весь день не выпускали из рук весел, и к вечеру им показалось, что спасение близко — за весь день вражеским кораблям так и не удалось сделать ни одного выстрела.
К сожалению, моряки слишком поздно поняли замысел врага. Корабли людей моря постепенно и незаметно оттесняли «Перст» назад, в чподветренные воды, буквально в объятия кораблей Венетты. Те не заставили себя ждать. Не успело зайти солнце, как несчастный «Перст» был взят на абордаж и сожжен, а Андрет и его друзья стали пленниками.
В порту их сразу же рассортировали: на тех, кто мог заплатить выкуп, и на безденежных. Хотя всем верили на слово, и можно было приврать, выгадав себе до выяснения немного сносной жизни, Андрет без колебаний отнес себя ко второй, весьма малочисленной группе. Он прекрасно понимал, что надеяться ему не на что — в храмовых войсках он отслужил едва ли треть того срока, на который рассчитывал поначалу, а значит, и долг Храму Безликой был выплачен едва ли на треть. Если пообещать сейчас властям Венетты выкуп за себя, они не преминут сообщить обо всем отцу Андрета. Денег тот разумеется не соберет (в Венетте
Никто не обращался с ними особо жестоко — они были просто ненужным хламом, и о них старались поменьше думать. Тюремщики не испытывали к ним ненависти, как не испытывает ненависти кастелян к лежащим в сундуках старым платьям. Морить голодом их никто не собирался — Айд Справедливый не дарует своей милости городам, где пленников убивают или морят голодом, но и кормить толком их не стали. Так что некоторое, довольно продолжительное время врагами Андрета были холод (наш герой попал в плен поздней осенью, а зимы в Венетте бывали по-настоящему холодными и снежными), недоедание, темнота, грязь и то обычное скотство, до которого быстро доходят люди, лишенные цели и привычных условий жизни.
Еще одной проблемой был язык — пленников с кораблей раскидали по разным камерам, и среди соседей Андрета не оказалось ни одного соотечественника — сплошь люди из Мешка или из Королевства. По счастью, Божий нос и Королевство числились давними союзниками, знать хоть намного язык Королевства на мысе считалось хорошим тоном, и Андрет не пропал, не разучился говорить, но все же разговаривать с людьми для него было нелегко, словно вновь он сидел на веслах или крутил ворот в шахте. Он не понимал большей части разговоров, шуток и намеков, а потому постоянно чувствовал себя в опасности.
Сначала Андрет думал, что, возможно, зимой их привлекут к работам в порту, в доках и на корабельных верфях, а весной, возможно, и в городе. И тогда, естественно, могла открыться возможность для побега. Какое-то время эта мысль поддерживала его. Но когда он поделился ею с более опытными товарищами, ему объяснили, что Венетта полна пришлого люда, согласного на любую работу, и труд их достаточно дешев, чтобы не обращаться за помощью к заключенным. Кроме того, пленники продолжали считаться врагами Венетты, а следовательно, при побеге они могли бы выдать Тайны торгового города. Поэтому если их и брали на работу, то предварительно либо ломали им ноги, либо выкалывали глаза, либо вырезали язык.
В темноте каземата понятия «день» и «ночь» скоро потеряли всякий смысл. Поначалу почти каждый заключенный начинал рисовать черты на стенах. Тюремщики не препятствовали этому развлечению, но вскоре сам узник начинал путаться в своих записях, смешивал свой календарь с календарями бедолаг, умерших в этой камере задолго до него, спорил с соседями, дрался, доказывая свою правоту, и в конце концов сдавался. Андрет тоже бросил бы следить за временем, и, возможно, ему стало бы от этого гораздо легче, но, к несчастью, у него перед глазами все время был иной календарь — т— календарь человеческих тел. Он видел, как те, кто попал сюда несколькими годами раньше него, худеют, даже не бледнеют, а белеют, теряют волосы и зубы, потом начинают путаться в своих воспоминаниях, забывать имена и слова из прежней жизни, потом превращаются в скрюченные скелеты, обтянутые кожей, со смешно раздутыми локтями и коленями, с гноящимися язвами в углах рта и на языке, и день за днем сидят у решетки, покачиваясь и негромко гудя, пока милосердная смерть не заберет их. Но самое страшное, он начинал замечать первые изменения и в своем теле, и пока его ум был еще достаточно ясен, чтобы понимать, к чему идет, Андрет решил вырваться из, тюрьмы.
В одной камере с ним был парень из Королевства по имени Охс, тоже из новичков, — косая сажень в плечах, пудовые кулаки и, ко всему прочему, вздорный характер. В тюрьму он попал после того, как не поладив с кем-то в родном Коровьем Броде, сбежал в Венетту, думал найти работу на корабле, но в первый же вечер сам не помнит почему подрался в кабаке и за что убил трех человек. Стражники, особенно те, которые и сами были родом из Королевства, делали для него исключение перед остальными — открыто ненавидели и никогда не упускали случая помучить.
«Отродясь ничего путного в Коровьем Броде не водилось, — говорили они, — жулье да ворье одно».
Андрета Охс недолюбливал. Впрочем, он мало кого жаловал — настолько был вспыльчив и неумен, что его терпели только из страха перед пудовыми кулаками. Охс это чувствовал и бесился еще больше.
И вот в один прекрасный день (утро, вечер или ночь) Андрет затеял с Охсом игу в камешки (кости здесь было сделать не из чего: ни мяса, ни костей, в казематах не водилось, зато камней было хоть отбавляй). Момент он выбрал удачный. Изредка заключенных приходил навестить кто-нибудь из жрецов — этот визит был актом обязательного милосердия. Вот и в этот раз в подземелье заявилась какая-то жрица, но на бедных узников она даже не взглянула — осталась поболтать со стражниками. Те явно были довольны оказанным вниманием и тоже забыли про своих подопечных.