Стервам слова не давали
Шрифт:
-- И как?
-- Что?
-- Как увиденное?
-- Да вроде без изменений, только... смотрю на тебя, Лариса Витальевна, и думаю, вот, по внешнему виду, курА, по характеру гусыня, по повадкам гремучая змея, а какая ты в постели?
-- Даже не знаю, что тебе ответить, обычно со мной такие вопросы никто не обсуждал, но и не жаловался.
-- Так и я о том же. Никто не жаловался, а даже наоборот, бегали за тобой, так ведь?
-- Я таких не знаю. – Гордо подняв подбородок вызывающе глянула я, разговор мне не нравился, но и подать виду, что мне неуютно не могла, такие сразу проглотят,
-- Да, конечно, ты ведь два раза в один и тот же комсомол... кхе, кхе... не вступаешь. А с Гошей что же? Чем он не угодил?
-- ???
-- И не надо такие глазки строить, имел я с ним неприятный разговор, а теперь вот пошли слухи что у вас всё.
-- У нас ничего и не было, хотя я не понимаю, почему тебя это интересует.
-- Я не интересуюсь, я радуюсь, что не оказался в числе неугодных. Ты знаешь, где сейчас все твои бывшие? Что он с ними сделал?
-- Мы друг друга не понимаем. – Я поднялась с дивана, но под тяжёлым взглядом села обратно. – Давай к делу.
-- Легко. Ты возвращаешься к Гошке и мы все живём мирно и счастливо. Задолбал он всех за два дня. Не поверишь.
-- Сколько раз тебе повторить?
-- Это ты себе повтори. Смори, не сделаешь так, как я сказал, -- Демьян угрожающе навис надо мной, больно сжал запястье, -- лично придушу, суку.
-- Да пошёл ты, упырь. Я сейчас жене твоей позвоню, чтобы ты своей жизнью занимался, а не в мою лез, и посмотрим, чей труп выловят.
-- Лар, -- заулыбался этот гад, своей жены он почему-то боялся, меня отпустил, -- мы же мирно беседуем, ты просто понять меня не хочешь.
-- Если это всё, то мне пора.
-- Ты послушай моего совета, так всем легче станет.
-- У меня с вашим Гошей ничего не было, нет и не будет. И чтобы было понятнее, сообщаю, что я выхожу замуж и через две недели улетаю. Навсегда.
-- Что?
-- Разговор окончен.
Вышла из приват-комнаты и тут же набрала Гошу.
-- Привет, привет, давно тебя не видел. – Щебетал он как ни в чём не бывало.
-- Привет. Слушай, такое дело, ты Демьяна знаешь?
-- Кого? – Удивился вполне искренне.
-- Да, не важно, я вот что хотела узнать, ты про наше знакомство кому и что говорил?
-- Это не в моих интересах, Лариса. Что случилось?
Спокойный, размеренный голос, ничего не понимаю!
-- Наверно просто ошибка... – Проговорила скорее для себя.
-- Это всё? Я сейчас немного занят.
-- Извини, пока.
Медленно протирая экран телефона, я не могла понять, что происходит. Даже набрала номер Фили, но сбросила до того, как пошёл гудок. Позвонила Машке, и она меня ошарашила.
-- Это правда?
-- Привет, ты о чём? – Не поняла я и на всякий случай посмотрела, правильно ли попала.
-- О замужестве, правда? – Шипела она в трубку.
-- Обалдеть. Маш, а у вас такое сарафанное радио, что ли?
-- Ты ответь да или нет?
-- Нет. Мы с тобой только вчера об этом говорили, а что?
-- Фу-у, а я поверила. Вот трепло!
-- Ты о ком?
-- Да, жирдяй этот, позвонил, говорит, всё пропало, гипс снимают, клиент уезжает... Короче наше дело труба.
-- Очень интересно, может, ты мне и объяснишь, почему меня сватают к
-- Что значит к какому-то? Гошка – это прозвище. Фамилия Фили – Гошанов, оттуда и пошло. Ты чего?
-- Да я как-то не связала...
Я поймала себя на ковырянии стены и руки от неё тут же убрала, вернулась на кухню. Чтобы не трепаться в коридоре.
-- Ой, у меня идея, ты завтра чем занимаешься?
-- Завтра? Смотря когда... а что? – Опомнилась я, уловив, что мне не нравиться Машин тон.
-- После обеда что делаешь, где будешь?
-- С часу до пяти у меня мастер-класс в нашем центре культуры, с Матео, я тебе вчера говорила, а потом как обычно в ресторане. Ты встретиться хочешь?
-- Очень! Всё, ловлю на слове, завтра увидимся. – Пролепетала она и тут же отключилась, а мне вся эта суета вокруг определённо не понравилась.
«Осень стелет в ущельях туман,
Ханума ты моя, Ханума.
Боже мой, я схожу с ума.
Полюбил я тебя, Ханума.
Ты - мой опиумный дурман,
Я с тобой без вина пьян.
Свет ты мой и моя тьма,
Ханума ты моя, Ханума.
И вот однажды, - о небо мое!
Я с другим увидал ее,
Он ласкал ее, обнимал,
Посадил на коня и пропал».
– Гремело из колонок музыкального центра на всю квартиру, поэтому в том, что Маша проникла незамеченной, не было ничего удивительного. Кроме самой песни, в квартире также можно было расслышать заунывное подпевание этим же словам, больше похожее на вой дикого зверя, явно перебравшего и явно голодного, короче, самого Фили. А в глубине квартиры, на полу под барной стойкой, постелив под мягкое место небольшой серый ковёр с длинным ворсом, сидел и сам хозяин квартиры, затягиваясь сигаретой, в свободной руке держал квадратной формы бокал из толстого стекла с коричневой, предположительно, алкоголь содержащей, жидкостью. Одно его колено было поднято, на него и упиралась рука с сигаретой, второе же свободно лежало на ковре, с подвёрнутой во внутрь стопой. Между словами песни и в проигрыше Филя закрывал глаза и не дышал, и вообще весь его внешний вид был показательным, но, к счастью, не свойственным для мужчины в привычной жизни.
-- Я рыдал, как дитя, во тьме
По любимой моей Хануме.
И понял я под покровом тьмы:
Не видать мне моей Ханумы! – Запел он с новыми силами, и пьяно оглянулся, когда грохочущая музыка вдруг стихла, оставляя его наедине со своим воем.
-- Филя, ты, Простофиля... совсем охренел, да? – Подбежала к нему растрёпанная Машка и вырвала из рук окурок, гневно затушив о костяную пепельницу. – Год! Филя, год не курил, ты... ты вообще о чём думал?! Чем?!