Стервятник
Шрифт:
Темная куполообразная крыша усыпальницы показалась среди кладбищенского окружения, словно серый пузырь, вздувшийся на изрытой могилами земле. Притаившись в глубокой тени, Люгер некоторое время прислушивался и осматривался по сторонам, но не заметил ничего подозрительного. Кладбище было погружено в безмолвие, нарушаемое только пением птиц и первыми тревожными порывами восточного ветра.
Люгер подошел поближе к усыпальнице и остановился в недоумении. Над хорошо знакомой ему низкой дверью, в темном камне была выбита надпись "Цумис"... и не было заметно никаких следов недавней реконструкции склепа... Стервятник долго рассматривал нетронутые стыки камней, сами камни, омытые дождями, выглаженные ветром и временем, углубленные в их поверхность буквы, затянутые смягчающей грани
С бесконечными предосторожностями Стервятник приблизился к обитой металлом двери и потянул ее на себя. На этот раз он не заметил голубого свечения, а дверь легка поддалась и открылась почти без скрипа. Слот вдохнул сырой застоявшийся воздух склепа. Теперь уже ничто не могло бы заставить его войти в усыпальницу и он лишь заглянул из-за двери в ее сумеречное чрево.
Очертания четырех саркофагов выступали из мрака; один из них был больше остальных - тот самый, на котором Стервятник занимался с Сегейлой любовью. Его гладкая каменная крышка была покрыта многомесячным слоем пыли... Но, кроме пыли, на ней лежали высохшие экскременты, внутренности какого-то мелкого животного или птицы и несколько мертвых жаб. Поморщившись, Люгер стал осматривать стены усыпальницы и не обнаружил никаких признаков культа Гангары. Свободные ниши были пусты, а замурованные, судя по тусклым надписям, хранили прах верных слуг или любимых собак семьи Цумисов. Цепочки чьих-то следов пролегли на пыльном полу, но Слот мог с уверенностью сказать, что это не были следы его сапог с квадратным каблуком или следы маленьких ножек Сегейлы.
Некоторое время он предавался задумчивому созерцанию этих следов и внутренностей склепа, а потом приготовился закрыть дверь, положив на нее руку. В это мгновение что-то ударило его в эту самую руку повыше локтя и Стервятник взвыл, пронзенный резкой болью. Но инстинкты не подвели его и сейчас. Сжавшись, он бросился в сторону от двери склепа в спасительный лабиринт из надгробных камней, кустов и деревьев.
Несмотря на стремительное бегство, его ум оставался холодным и ясным; Стервятник прекрасно понимал, что на открытой площадке перед дверью он представлял собой легкую мишень и мог быть убит, например, выстрелом в затылок. Такой выстрел был вполне по силам даже самому неопытному стрелку. Улучив момент и скрипя зубами, он выдернул из руки короткую арбалетную стрелу. Кровь обильно увлажнила рукав рубашки и закапала на землю. Стрела была выкрашена в черно-красные полосы. Люгер увидел эту традиционную раскраску и понял, что его жизнь может оборваться гораздо раньше, чем он предполагал. Его приняли за осквернителя могил и он попал в заранее подготовленную засаду. Люгеру намеренно нанесли легкую рану, а это означало, что его собирались подвергнуть травле.
...Все эти достаточно бесполезные рассуждения заняли доли секунды, а потом Стервятник долго метался среди могил, пытаясь определить возможное направление бегства и расположение затаившихся охотников за двуногой дичью. Их крики доносились отовсюду, а стрелы несколько раз пролетали в опасной близости от его головы. Судя по всему, загонщики пока просто играли с ним. Но молитвы беглеца все же были услышаны.
Быстро сгустились сумерки. Кое-где преследователи вынуждены были зажечь факелы и это было на руку Стервятнику. Он крался в глубоких чернильных тенях, пытаясь проскользнуть сквозь сжимающееся кольцо огней, но потом до его слуха донесся лай собачьей своры и Люгер понял, что игры закончились.
Он предпочел не тянуть до того момента, когда псы растерзают его в клочья, поднялся во весь рост и бросился бежать, каждую секунду ожидая удара стрелы в спину.
Но жертва была обречена. Слот представлял собой слишком хорошую мишень и, кроме того, не мог бежать быстро по извилистым и неровным кладбищенским тропам. Люгер задыхался от прерывистого бега, голова его гудела от потери крови, лицо было исцарапано низко опускавшимися ветвями деревьев, а руки истерзаны острыми гранями камней. Лай собак, обезумевших от запаха крови, раздавался все ближе и Стервятник понял, что у него остался единственный шанс. Он не мог лететь с пробитым крылом, но мог бежать намного быстрее и стать гораздо менее заметным.
...Почти загнанный человек с искаженным от боли лицом исчез за мраморной скалой, служившей кому-то надгробным камнем, и спустя несколько секунд ее окутал жирный черный дым. Когда дым рассеялся, из-за скалы выскочил серый кролик, прижимавший к телу окровавленную переднюю лапу, и длинными прыжками понесся к кладбищенской ограде, преследуемый сворой охотничьих псов...
13. СОВЕТНИК ГАГИУС
Кролик дожидался наступления темноты в старом заброшенном парке на окраине Элизенвара. Его шкурка блестела от ледяного дождя, сыпавшего с рассерженных небес. Кролик тяжело дышал; тело его судорожно вздрагивало, рана все еще сочилась кровью... Он едва ушел от преследовавшей его своры, запутав следы и затерявшись в лабиринте старой очистной системы. Окончательно он поверил в свое спасение только тогда, когда охотники вынуждены были отозвать псов, нарушивших границу города. Но сейчас Люгеру в теле кролика грозила новая опасность - бездомные бродяги и уличные собаки. Кролик нашел место, которое, как он надеялся, не посещали ни те, ни другие. Люгер отдавал себе отчет в том, что теперь уже вряд ли сумеет вернуться в свое поместье, но у него еще оставался шанс добраться под покровом темноты до дома Люрта Гагиуса. И даже это было гораздо легче сделать кролику, чем обнаженному человеку...
Он сидел, притаившись в углу старого полуразрушенного бассейна, и терпеливо ждал ночи, пугливо прислушиваясь к вечерним звукам и стараясь не провалиться в гибельное беспамятство.
Советник Люрт Гагиус готовился отойти ко сну в бело-лиловой спальне. Он захлопнул книгу одного из самых известных гарбийских поэтов, присланную ему с дипломатической миссией, и зевнул с самодовольным видом человека, вполне удовлетворенного прошедшим днем. Он не любил литературу любого рода, но почитал своим долгом быть знакомым с нею из соображений престижа.
Чувства, выражаемые поэтами, и даже сухие творения летописцев казались ему чрезмерно выспренними и крайними; в его раз и навсегда утвердившемся мирке им не было места. Гагиус наслаждался собственным тихим непоколебимым благополучием, приятными путешествиями, размеренными буднями, вкусной едой, а также любовью без раздражающих страстей и особых потрясений. Ему были неведомы сомнения, меланхолия, отчужденность. Он сделал прекрасную партию; нежные чувства его юной супруги были подкреплены солидными доходами ее семейства.
К хаотическому образу жизни некоторых своих знакомых Люрт испытывал что-то вроде брезгливости, а любые, хоть сколько-нибудь значительные перемены могли лишь напугать его... Одним словом, советник Гагиус был во всех отношениях приятным человеком и никогда не прибегал к таинству превращений. Поэтому даже весьма отдаленная спокойная старость казалась ему в высшей степени заманчивым завершением земного пути.
...Некоторое время он наблюдал за своей юной шестнадцатилетней женой Лоной и запечатлел на ее челе нежный поцелуй. Но не более, - сегодняшняя ночь не была ночью любви. Их полугодовалый ребенок находился в умелых заботливых руках пожилой кормилицы и Гагиус приготовился без помех отдаться во власть сновидений. Поэтому он был крайне раздосадован, когда услышал донесшийся снизу неясный шум...
Когда ночь, наконец, опустилась на столицу Валидии, кролик выбрался из своего укрытия и запрыгал к центру города. Большую часть времени ему приходилось двигаться под прикрытием заборов, по трубам водостоков, через тесные проходные дворики, минуя людные улицы и оживленные перекрестки. Иногда он возвращался, встретив непреодолимое препятствие, и искал новый путь к цели, пока не оказался, наконец, на тихой улице, застроенной добротными и несколько тяжеловатыми особняками.
Подобравшись как можно ближе к дому Гагиуса, выделявшемуся изображением фамильного герба на чугунных решетках окон и забора, Люгер был вынужден сделать то, без чего уже нельзя было обойтись, хотя он и рисковал при этом своей репутацией.