Стервятники
Шрифт:
– Для чего же?
– Полетаев уже не улыбался, смотрел на Гордеева пристально и серьезно. Воронин никак не реагировал, склонив голову на грудь.
– Я!
– Гордеев большим пальцем ткнул себя в грудь.
– Я. Как уважаемый ср-реди ка-за-чества че-ло-век и деп-пу-тат, становлюсь в-во глав-ве в-воен-ной о-ор-га-ни-за-ции Дэ Вэ эР. Об-ез-жаю все! казачьи ста-ни-цы! Делаю пр-ризыв к защ-щите от японс-ко-го в-втор- же-ни-я! Под лоз-зун-гом «За единую Р-россию, с-своб-боду и тр-руд- довой нар-род!»
Лозунг Гордеев буквально проревел.
– И п-пусть С-совдепия т-тоже рас-с-ко-ше-ли-т-ся! Так-то, вот! П- пред-ла-гаю в-вам п-поста-вить эт-тот план на об-суж-д-дение в в- ваших ком-мун-сти-чес-ких с-сфера-ах.
Протрезвев под утро, Захар Иванович отчетливо вспомнил свою пьяную речь. Проклял себя последними словами - надо же было столько лишнего наговорить! Ага, поставять большевички такой план на обсуждение, как же! Его, дурака, в военные правители нацелившегося, в наполеончики, поставят. К стенке!
Хряпнул кружку бражки для поправки головы и кинулся в управу. Пришлось перед Полетаевым рассыпать реверансы, мол, извините, пьяного болтуна, не обращайте внимания на хмельной бред. Ей-богу, помутнение какое-то в голове.
Гордеев вспомнил, как красноречиво и убедительно он излагал диагноз нервного расстройства, а потом выпрашивал лечебный отпуск у председателя горуправы, смотревшего на него с момента появления на работе жестко и подозрительно.
«Хрена ему мои извинения! Сто поводов для ареста языком своим наплел!»
И снова клянчил отпуск по болезни для поездки на курорт Кука, нервишки подлечить. Отпуск ему Полетаев дал. На два месяца! Как раз, гад, решил дождаться: если попрут япошки, значит - точно надо его, Захара, сажать и пытать, как шпиона!
Вот тогда и пришло окончательное решение: уходить! На борьбу! Хотя дрогнуло внутри.
«.Должен откровенно сознаться, что трудно мне было расставаться с семьей, любимым делом, которому я отдавал все свои силы. Когда получил отпуск в Управе, я, отойдя несколько кварталов, стал колебаться, не вернуться ли в Управу и не рассказать ли всё чистосердечно М.И.Полетаеву. Раздумывая так, я поворотил обратно к Управе, но в последний момент меня удержало сознание, что мне-то может быть и облегчиться участь за искреннее сознание, но люди, прибывшие в отряд и принимающие участие в моей работе, понесут тяжкое наказание. И этого мне никто не простит, ни они сами, ни их семьи, ни общество. Никто не поверит, что это чистое душевное движение, а истолковано будет как провокация. Такие соображения заставили меня порвать со всем моим прошлым.»
26 мая 1922 года Захар Иванович, под видом отъезда на курорт Кука, отбыл в сопровождении Васильева к месту формирования отряда. С женой и сыном попрощались дома. Катя знала, куда он на самом деле направляет стопы, но проводила без слез.
Не ведал Захар тогда, что больше никогда не увидит жену, только будут долетать до него запоздалые немногочисленные весточки. И наполнится глухой тоской и угрюмой решимостью каждый его день и час. А однажды наступит и момент истины, страшной и беспощадной, как путь, на который он ступил в тот майский день.
НА ПЯТЫЕ СУТКИ его пребывания в отряде появился и главный оружейный снабженец - Кондаков. Ишь, заиграло очко у прапорщика, побоялся, что выйдут на него госполитохрановцы по тем пулеметам!.. Что ж, наступило время активизироваться.
Между отрядным становищем и Читой засновали посыльные. Гордеев, во-первых, известил о своем решении младшего брата - Николай находился на военной службе, протекавшей на станции Могойтуй, по южному ходу железной дороги на Маньчжурию.
Младший тут же дезертировал и вскоре объявился в отряде, приведя с собой еще пятерых бойцов.
Во-вторых, требовалось укрепить связь с Шильниковым. Для этого хорошо подошел Фотий Прокопьевич Забелин, начальник снабжения Главного санитарного управления ДВР. Его сын, Кирилл, прибыл в отряд вместе с Кондаковым. Парня тут же за отцом и отправили.
Папаша не раздумывал, приехал в отряд, обговорили детали. Васильев написал записку начальнику организационного Управления штаба НРА бывшему генерал-майору Вихиреву, мол, ознакомь, уважаемый Сан Саныч, господина Забелина со всеми сведениями военного характера для направления их генералу Шильникову.
И третье, что Захар сделал, не откладывая в долгий ящик. Надо было громко заявить о себе, как боевой единице. Заодно и хлопцев пора проверить их в деле.
Задачу отобранной группе поставил самую боевую: пустить под откос в районе станции Хилок дэвээровский бронепоезд. Казачки в темноте опростоволосились: спустили с рельсов плацкартный поезд № 8. Читинские газеты поместили известие о крушении поезда с гневными приписками, в которых клеймили уголовников и белых террористов. Мда-с. Красивого героического акта начинающейся борьбы с коммуняками не получилось.
Хотя кое-что выходило неплохо, еще бы помощнички меньше авантюрного антуражу нагоняли. Вспомнился надежный офицер - поручик Иван Иванович Ткаченков, начальник склада ручного оружия артскладов НРА, который приятельствовал с Кондаковым. Тот ему из отряда записочку написал, мол, помоги с боеприпасами. Ткаченков уболтал надзирателя своего отдела некоего Владимира Ивановича Федотова, старого маразматика, склонного к дурацким играм в приключения.
– Выдам пятнадцать тысяч патронов, - благосклонно согласился Федотов, - но тому, кто ко мне придет со знаком-паролем.
– Каким знаком?! Каким паролем, растуды тебя в коромысло!
– завопил обалдевший Ткаченков.
– А - вот, - протянул поручику огрызок карандаша Федотов.
– Кто придет ко мне назад с ём, энтим паролем, тому и выдам патроны.
Идиот! А куда деваться? Патроны нужны, как воздух. Голова гудела, как их доставить в отряд, не привлекая постороннего внимания, а тут придурок с карандашом.
Гордеев с удовольствием выругался. То ли дело младший братец - молодец! Ловко придумал!