Стихи (2)

Михалков Сергей Владимирович

Без вины пострадавшие

Прослушать певчих птиц однажды пригласили Начальство — Льва. (Лев был в чинах и в силе, И перед ним, дыханье затая, На задних лапках многие ходили.) Лев прибыл на концерт. На сцену попросили Певцов: Скворца и Соловья. Перед лицом таким, робея от волненья, Чуть арию свою не позабыл Скворец, Но под конец Так разошёлся молодец, Такое на него напало вдохновенье, Что диву бы дался любой ценитель пенья. Какой солист! То вдруг защелкает, то перейдёт на свист, То иволгой кричит, то кенарем зальётся, Кудахчет курицей, как человек смеётся, И выходкам веселым нет конца! Но тут заметили, что, слушая Скворца, Ни разу Лев не улыбнулся, Напротив — даже отвернулся! Вот Соловья черёд. Лев морщится опять! Что это значит? Как понять?.. Ему на месте не сидится, Он хочет встать! Его с трудом удерживает Львица… А Соловей?.. Как сладко он поёт! Какие

он верха берёт! Но, гривою тряхнув, Лев с места вдруг встаёт И, не дослушав песни Соловьиной, Уходит со своею половиной… Лиса уж тут как тут: «Певцы тому причиной! Кто их назвал «солистами лесов»? Ни дикции, ни голосов! На Льва всё время я смотрела — Он возмущался то и дело! Скандал! Позор! И отдан был приказ: «Певцов направить в хор! Заставить наново учиться!» Но как же так могло случиться? Лев к пенью вкус имел (Он даже сам немного пел И, говорят, довольно мило), Послушать мастеров ему приятно было. Чего ж он морщился?.. Он лишнего поел, И тут как раз ему живот схватило!.. А бедные певцы, которых сдали в хор, Когда бы не Орёл, там пели б до сих пор! — Я басню написал тем людям в назиданье, Что вкруг начальства вьются без конца, Готовые уже за указанье Считать обычное чиханье Вышестоящего лица.

Коты и мыши

Кот Тимофей — открытая душа, Коту Василию принёс в зубах мыша: Кот Васька отмечал день своего рожденья И принимал преподношенья… Увидев дичь, что гость ему принёс, Хозяин проурчал, брезгливо морща нос: «Спасибо, брат! Но только зря старался! Давно прошли те дни, Когда мышами я питался… Уж ты меня, дружище, извини!» Смущённый гость был удивлён безмерно: Чтоб кот не ел мышей? Ослышался, наверно! Хотел переспросить, но… подали обед: Сметану, масло, сыр, печёнку и паштет, Колбасы всех сортов и даже Такую колбасу, которой нет в продаже!.. К столу все новые закуски подносили. Тимошка-кот наелся до ушей. «Вот так, брат, и живём… — мурлыкал кот Василий, — Обходимся, как видишь, без мышей!» — Когда бы у меня читатели спросили, О чём завёл я в этой басне речь, Я им ответил бы, что данный кот Василий Жрал то, что должен был стеречь! А этаких котов, не ловящих мышей, Из кладовых пора бы гнать взашей!

Медвежий зарок

Шмелиного Медведь отведал мёду. Укусов бедному не счесть. Распух нажаленный, похож стал на урода. И тотчас радостная весть — Что он раскаялся и мёд зарёкся есть — Дошла в пчелиную колоду. Тут пчёлы подняли трезвон, Жужжат, кружатся: «Наш мёд спасён! Наш мёд спасён! Теперь нам нечего бояться!» И шлют к Медведю на поклон Двух пчёлок с просьбой, чтобы он Зашёл бы хоть полюбоваться, Взглянуть на гордость их трудов — На мёд! На лучший из медов!.. «Ну, так и быть! — сказал Медведь. — Уж разве только посмотреть!..» Вот гостя важного встречает рой пчелиный — Ему и место и почёт, Раскрыты перед ним ячейки сочных сот, В них — сладкий дар садов, душистый дар долины. Посмотришь — и слюна ручьём течёт! В сравненье с ним идёт ли мёд шмелиный? Так сам и просится Медведю на язык! И в тот же миг Наш Косолапый, Урча от жадности, залез в колоду лапой И до тех пор держал открытой пасть, Пока, бесстыжий, не наелся всласть. А после даже вылизал колоду, Чтоб капле ни одной не дать пропасть!.. — Когда на то моя была бы власть, Я, зная медведей породу, Не допускал бы их до меду!..

Осторожные птицы

Топтыгин занемог: вскочил чиряк на шее — Ни сесть ему, ни лечь, ни охнуть, ни вздохнуть И не уснуть. Вот Дятла он велит к себе позвать скорее, Чтоб тот чиряк немедленно проткнуть. За Дятлом послано… Как лекарь появился, Он тотчас же, и так и сяк, Со всех сторон обследовал чиряк, Но вскрыть его, однако, не решился, Топтыгину сказав при этом так: «Уж если сам, злодей, до ночи не прорвётся И протыкать его придётся, То следует созвать совет из лекарей. К тому ж у Филина, известно, клюв острей!» За Филином, за Петухом послали… Глаз не сомкнул больной всю ночь. На утренней заре врачи слетаться стали, Слетелись и… сидят — решают, как помочь. И сообща приходят к мненью: «Чиряк покамест не вскрывать! А если к вечеру не будет облегченья, Опять собраться всем и Журавля позвать, Поскольку у него и глаз вернее И клюв длиннее!» Тем временем Медведь, ворочаясь в углу, Вдруг ненароком придавил Пчелу. И храбрая Пчела, как это ей пристало, Жужжа в шерсти, своё вонзила жало. И ожил наш Медведь! Пчела его спасла! Вздохнули лекари: им тоже легче стало. Не потому, что жало в цель попало, А потому, что малая Пчела С них, так сказать, ответственность сняла!.. — Перестраховщики! Я басню вам прочёл Не для того, чтоб вы надеялись на пчёл!

Ромашка и Роза

«Прошу меня простить

за обращенье в прозе! — Ромашка скромная сказала пышной Розе. — Но вижу я: вкруг вашего стебля Живёт и множится растительная тля, Мне кажется, что в ней для вас угроза!» — «Где вам судить о нас! — вспылила Роза. — Ромашкам полевым в дела садовых роз Не следует совать свой нос!» Довольная собой и всех презрев при этом, Красавица погибла тем же летом, — Не потому, что рано отцвела, А потому, что дружеским советом Цветка незнатного она пренебрегла… — Кто на других глядит высокомерно, Тот этой басни не поймёт, наверно…

Грибы

Рос яркий Мухомор среди лесной полянки. Бросался всем в глаза его нахальный вид: — Смотрите на меня! Заметней нет поганки! Как я красив! Красив и ядовит! — А Белый Гриб в тени под ёлочкой молчал. И потому его никто не замечал…

Невручённая награда

За честный труд и поощренья ради Один из Муравьёв представлен был к награде — К миниатюрным именным часам. Но Муравей не получил награды: Вышесидящий Жук чинил ему преграды, Поскольку не имел такой награды сам! — Ах, если бы прискорбный этот случай Был ограничен муравьиной кучей!

Сорока-наушница

Сорока запросто к Орлу домой ходила (Что уж само собой довольно странно было, Хотя не нам судить О том, как жить орлам, с кем дружбу им водить, Но в данном случае Сорока та была Подругой юности сестры жены Орла…). Орёл, что в облаках над прочими парил И в силу этого от жизни оторвался, По прихоти жены с Сорокою общался, Ей лично лапку жал и с нею говорил. Сорока верещит. Сорока в курсе дел: Тот — свил себе гнездо, а этот — улетел… Орёл в два уха слушает Сороку, А у неё любое лыко в строку: «Я слышала на днях, как Соловей поёт. Подумать только, с кем концерты он даёт: Как ночью на пруду заквакают лягушки, Он начинает вторить им с опушки…» — «Ну, а Скворец?» — «Ах, это ли певец! Сказать по совести, он только то и знает, Что каждую весну скворечники меняет…» — «Что скажешь про Дрозда?» — «Признаюсь, не тая, Как осень, так глядит в заморские края…» Сорока верещит без всякого стесненья — Орёл о птицах формирует мненье… — Иной, что мнит себя на должности Орлом, Таких наушниц держит под крылом!

Тихий водоём

Летела к югу стая диких уток. Устав махать натруженным крылом, Одна из них к исходу третьих суток Отбилась от своих и села за селом. К ней подплыла домашних уток стая — Сородичи по пуху и перу: «Останься здесь! Придёшься ко двору! Мы тут, как видишь, сыты, не летая! Спокойно мы живём: Нас не пугают выстрелы с болота — Весной и осенью утиная охота Обходит этот водоём…» — «Чуток передохну, — им Кряква отвечала, — Но насовсем остаться не могу: Мне, перелётной птице, не пристало Сидеть безвылетно на вашем берегу!..» Вот день прошёл… Пошли вторые сутки… Прошла неделя… Месяц… Минул год… Как изменился нрав у нашей дикой утки: Среди домашних до сих пор живет! Она со всеми сыта у корыта, — Что ей теперь озёра и леса?! И среди прочих тем лишь знаменита, Что изредка глядит на небеса…

Когда везёт

Всех по дороге обгоняя, Неслась машина легковая. И тот, кто за рулём сидел, На всех людей, пешком идущих И на колёсах отстающих, С пренебрежением глядел. Но с ним в пути беда случилась: Машина вдруг остановилась! И тот, кто за рулём сидел, Теперь уж на людей идущих И даже на волах ползущих С печальной завистью глядел. Он над мотором неисправным Капот бесцельно поднимал, — По существу и в самом главном Он ничего не понимал… — Тот, кто без знаний и уменья Стремится вырваться вперёд, Не так ли полон самомненья В тот миг, когда ему… везёт?!

Шарик-Бобик

У ресторана «Горная вершина», Где ждут курортников и шашлыки и вина, С утра до вечера крутился тихий Пёс. Всем посетителям равно хвостом виляя, На трезвых не рыча, на пьяного не лая, Он повседневно здесь своё дежурство нёс. Пёс откликался на любую кличку, И это у него вошло в привычку: Окликнут Шариком — он вмиг хвостом вильнёт. «Эй, Бобик!» — он уже к чужой коленке льнёт, А сам глядит в глаза — глядит и не моргнёт! «А ну, Дружок! Поди сюда, собачка!» — Собачка тут как тут — и ей уже подачка: Кидает чья-нибудь рука То косточку от шашлыка С кусочком сладкого, поджаренного жира, То птичье крылышко, то просто ломтик сыра… Нет, хлеба не искал курортный этот пёс — От хлебного куска он воротил свой нос… Его собратья сторожат жилища, На складах тявкают, врага по следу ищут — Несут служебный долг, гордясь своим постом, А этому милее кров и пища, Добытые глазами и хвостом… — Любых мастей и видов тунеядцы! Ведь это вы попали в басню, братцы!