Стихи

Ахмедов Бах

ветер напишет на стекле

ветер напишет на стекле о солнечных проводах, которые дрожат от тока моей нежности протянутые через все небо, они подключены к твоему дому чтобы ты могла включать свет своей надежды, когда в твоей душе наступают сумерки…

Вот и долгий июль доживает последние дни

Вот и долгий июль доживает последние дни. И свернутся в кольцо, как змея, его жаркие ночи. Ты не слушай меня, ты спокойно сегодня усни. Ты не слушай меня, в этой жизни похож я на прочерк. И пустая графа остается в анкете судьбы, Там,

где пишут о смысле как будто бы прожитой жизни. Ты не слушай как шепчутся все эти вечные «бы», Не смотри, как душа моя вновь над непрожитым виснет. Так и движемся мы: я — по кругу, а ты прямой. Ухожу от тебя и на новом кругу возвращаюсь. Ты не слушай меня, все дороги приводят домой, Даже если с тобой навсегда я сегодня прощаюсь.

Время рисует крестик

Время рисует крестик. Вечность рисует нолик. Душа — игровое поле. И кажется, вновь ничья.

Вселенский снег. Конца и края

Вселенский снег. Конца и края Не видно белизне слепой. Стоят дома, как буквы Брайля В раскрытой книге мировой.

.

Гадать по старой карте мира

Гадать по старой карте мира, по лоскуткам морей и стран. Пока дождем ликует сырость, даря отравленный туман. Гадать по карте… Океаны хранят безмолвие глубин. И мне вдруг кажется так странно, что в прошлой жизни я любил. Любил, дышал в твои ладони, Хотел твоими снами стать. К чему гадать? Мой остров тонет. А я устал его спасать.

Глазам уже не больно

Глазам уже не больно Смотреть на странный свет. Я прошлое на бойню Веду — спасенья нет. За то, что привязалось, За лишние «прости». За то, что оказалось Помехой на пути. Оно идет покорно, Мерцает грусть в глазах. И кружит ворон черный В осенних небесах. И вновь рука безвольно Упала — не могу!. И мне светло и больно, И тени на снегу. Над миром бессловесным Не властны мы в себе. Я шел обратно лесом И плакал на тропе.

Грозя спокойным отчужденьем

Грозя спокойным отчужденьем, Пришла привычная зима. Посеребрила ночи тени и все уснувшие дома. А в глубине пустых объятий таилась призрачная боль. И звезды сыпались на платье, И не кончался алкоголь.

Ветер ноябрьский кружил по городу

Ветер ноябрьский кружил по городу, Завывая не в такт осенним распевам. Трепал у бомжа рваную бороду, И кусал лицо ему колючим снегом.. А старик щурил глаза слезящиеся, Запахнув телогрейку со следами боли. И думал: «Да простятся меня стыдящиеся, А меня ненавидящие — тем более». А когда снегопад обезглавил время И ночь засверкала зеркалом льда, Старик ушел, белизной немея, Чистый по чистому, не оставив следа.

забвение

забвение пробелы в тексте медленное движение сквозь пустоту к начертанию нового имени ощущение спирального времени и нежное — в тишину — любишь ли ты меня? забвение ощущение чистой белой бумаги и красоты молчания И возвращение тонкой радости узнавания когда, как бабочка на острие шпаги, душа замерла, отдыхая от прошлого знания и Вечность дует на прозрачные крылышки и шепчет ей нежно: до свидания, душа, до свидания…

Завтра будет музыка другая

Завтра будет музыка другая. Завтра я не буду понимать То, что я сегодня понимаю И пытаюсь вечности отдать. Завтра я приму таблетку смысла. Боль утихнет и слова умрут. Ведь портрет судьбы не мной написан, А меня художником зовут.

Развязка давно наступила

Развязка давно наступила, А мы все глядим на экран. Судьба улыбается мило И ставит на полку роман. Прочитан, прокурен, проверен. Заметки на белых полях. Закроются старые двери, И чуть повернется Земля. И город луною окутан, Плывет над землею сквозь ночь. И снова не спится кому-то, И что ему сможет помочь?. Не книжка — в ней все неизменно. Не время — в нем много тоски. Но снова синеют как вены, Две рваных и нервных строки. Пусть в них отразится надежда И отблеск непрожитых дней. А утром ослепшая нежность Уйдет в пустоту площадей.

Рассматривая картину средневекового китайского художника

Иероглиф судьбы черной тушью на тонкой бумаге… И прозрачный пейзаж, где гора, и тропинка петляет. И глядишь, и как будто бы слышишь журчание влаги. И как будто бы видишь, как старый монах у ручья отдыхает. И подумаешь грустно: какое по счету рожденье? Через сколько еще предстоит мне пройти умираний? В этом мире, где каждый сражается с собственной тенью. В поднебесной, где спрятана где-то ошибка страданий. Иероглиф судьбы, но прозрачна картина, как воздух, Чтобы свет нам дарить, и тропинкой вести на вершину, Где ладони щекочут большие колючие звезды, И монах, улыбаясь, глядит на ночную долину.

К пустоте привыкаешь, становишься с нею на «ты»

К пустоте привыкаешь, становишься с нею на «ты». Отдаешь ей спокойно названия станций и улиц. Привыкаешь спускаться с холодной ее высоты, Там, где мысли кустами к земле каменистой пригнулись С пустотой начинаешь как будто по-новому жить. Как бы видеть иначе, прозрачно, без всякой печали. Пахнет мятой из сада и стрелкам не нужно кружить На часах, что когда-то едва за тобой успевали. Ибо время, что раньше готовилось сделать свой шах, Забывает ходы, и фигуры сметает со смехом. И от легкости этой пьянеет немного душа, И летит сквозь пространство свободным и тающим эхом.

Как странно, что слова идут вразброд…

Как странно, что слова идут вразброд… У каждого свой угол отчужденья. Но каждое о нежности поет в мучительной попытке воплощенья. В стремительном потоке бытия мелькают листья, образы, недели. А мы с тобой опять, любовь моя, наш вечер на любовь и память делим.

Каким веселым бредом