Стихи

Рождественский Роберт Иванович

?

" Не убий! — "

Не убий! — в полумраке грошовые свечи горят… Из глубин возникают слова и становятся в ряд. Если боль и набухли кровавые кисти рябин, если бой, — кто услышит твоё: "Не убий.."? Мы слышны только самым ближайшим друзьям и врагам. Мы смешны, если вечность пытаемся бросить к ногам. Есть предел у цветка, у зари и у сердца в груди. Мир людей. И над каждым библейское: "Не укради!.." Мир дрожит, будто он искупался в январской воде… Надо жить! У последней черты. На последней черте. Думать всласть. Колесить, как товарный вагон И не красть. Разве

что — У богов. Огонь.

?

" Я верующим был. "

Я верующим был. Почти с рожденья я верил с удивлённым наслажденьем в счастливый свет домов многооконных… Весь город был в портретах, как в иконах. И крестные ходы — по-районно — несли свои хоругви и знамёна… А я писал, от радости шалея, о том, как мудро смотрят с Мавзолея на нас вожди "особого закала" (Я мало знал. И это помогало.) Я усомниться в вере: не пытался. Стихи прошли. А стыд за них остался.

?

" Надо верить в обычное. "

Надо верить в обычное. Надо рассчитывать здраво. У поэтов с убийцами, в сущности, равная слава. Кто в веках уцелел? Разберись в наслоенье мотивов!.. Мы не помним царей. Помним: были Дантес и Мартынов. Бесшабашные, нервные, святые "блюстители долга". Ну подумаешь, невидаль: однажды вспылили — и только! За могильной оградою все обвиненья напрасны… Пахнут их биографии лишь типографскою краской. Вот они на портретах с улыбками благопристойными. Так что цельтесь в поэтов — и вы попадёте в историю!

?

" Филологов не понимает физтех, — "

Филологов не понимает физтех, — Молчит в темноте. Эти не понимают тех. А этих — те. Не понимает дочки своей нервная мать. Не знает, как и ответить ей и что понимать. Отец считает, что сыну к лицу вовсе не то. А сын не может сказать отцу: "Выкинь пальто!.." Не понимает внуков своих заслуженный дед… Для разговора глухонемых нужен свет.

?

" Вроде просто: "

А. Пахмутовой

Вроде просто: найти и расставить слова. Жаль, что это всё реже. И всё больней… Вновь бумага лежит — ни жива, ни мертва — будто знает, что ты прикоснёшься к ней. Но ведь где-то есть он, в конце концов, тот — единственный, необъяснимый тот — гениальный порядок привычных нот, гениальный порядок обычных слов.

?

О Мастерах

Мир стареет в былых надеждах. Но сегодня, как и вчера — на плечах эту землю держат и несут на себе мастера! Мастера. Профессионалы. Те, что в жизни постичь смогли щедрость камня, душу металла, свежесть формулы, нрав земли. Мастера, мастаки, умельцы. Понимающие до глубин механизм станка или сердца, ход смычка или гул турбин… Руки вещие простирая к перекрёсткам звёздных миров, время движется мастерами и надеется на мастеров! К ним взывает нощно и денно… Только — дьявол её возьми! — приблизительность овладела торопящимися людьми. Что-то учат, о чём-то знают, в общем — сеют, в среднем — стригут. Приблизительно объясняют. Относительно берегут… Приблизительное уменье, как сварганенный наспех дом, — если даже не мстит немедля, то обрушивается потом. Откликается после жёстко, все порывы сводит на нет. Мир погибнет не от обжорства, не от козней чужих планет, не от засух, не от морозов, не от ядерных сверхатак, — он погибнет, поверив в лозунг добродушный: "Сойдёт и так!" Расползающееся в атмосфере из квартир, контор и дворов громовое: "А нам до фени!" — наступает на мастеров. А они стоят, будто крепости, в правоте своего труда. И не могут иначе. И требуются срочно! спешно! всюду! всегда!

?

" Помогите мне, стихи! "

Помогите мне, стихи! Так случилось почему-то: на душе темно и смутно. Помогите мне, стихи. Слышать больно. Думать больно. В этот день и в этот час я — не верующий в Бога — помощи прошу у вас. Помогите мне, стихи, в это самое мгновенье выдержать, не впасть в неверье. Помогите мне, стихи. Вы не уходите прочь, помогите, заклинаю! Чем? А я и сам не знаю, чем вы можете помочь. Разделите эту боль, научите с ней расстаться. Помогите мне остаться до конца самим собой. Выплыть. Встать на берегу, снова голос обретая. Помогите… И тогда я сам кому-то помогу.

?

Баллада о зенитчицах

Как разглядеть за днями след нечёткий? Хочу приблизить к сердцу этот след… На батарее были сплошь — девчонки. А старшей было восемнадцать лет. Лихая чёлка над прищуром хитрым, бравурное презрение к войне… В то утро танки вышли прямо к Химкам. Те самые. С крестами на броне. И старшая, действительно старея, как от кошмара заслонясь рукой, скомандовала тонко: — Батарея-а-а! (Ой мамочка!.. Ой родная!..) Огонь! — И — залп! И тут они заголосили, девчоночки. Запричитали всласть. Как будто бы вся бабья боль России в девчонках этих вдруг отозвалась. Кружилось небо — снежное, рябое. Был ветер обжигающе горяч. Былинный плач висел над полем боя, он был слышней разрывов, этот плач! Ему — протяжному — земля внимала, остановясь на смертном рубеже. — Ой, мамочка!.. — Ой, страшно мне!.. — Ой, мама!.. — И снова: — Батарея-а-а! — И уже пред ними, посреди земного шара, левее безымянного бугра горели неправдоподобно жарко четыре чёрных танковых костра. Раскатывалось эхо над полями, бой медленною кровью истекал… Зенитчицы кричали и стреляли, размазывая слёзы по щекам. И падали. И поднимались снова. Впервые защищая наяву и честь свою (в буквальном смысле слова!). И Родину. И маму. И Москву. Весенние пружинящие ветки. Торжественность венчального стола. Неслышанное: "Ты моя — навеки!.." Несказанное: "Я тебя ждала…" И губы мужа. И его ладони. Смешное бормотание во сне. И то, чтоб закричать в родильном доме: "Ой, мамочка! Ой, мама, страшно мне!!" И ласточку. И дождик над Арбатом. И ощущенье полной тишины… …Пришло к ним это после. В сорок пятом. Конечно, к тем, кто сам пришёл с войны.

?

" Дружище, поспеши "

Дружище, поспеши. Пока округа спит, сними нагар с души, нагар пустых обид. Страшась никчемных фраз, на мотылёк свечи, как будто в первый раз, взгляни и промолчи… Придёт заря, шепча. Но — что ни говори — бывает, что свеча горит светлей зари.

?

" Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест. "

Булату Окуджаве

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест. Я тащил на усталой спине свой единственный крест. Было холодно так, что во рту замерзали слова. И тогда я решил этот крест расколоть на дрова. И разжёг я костёр на снегу. И стоял. И смотрел, как мой крест одинокий удивлённо и тихо горел… А потом зашагал я опять среди чёрных полей. Нет креста за спиной… Без него мне ещё тяжелей.