Стихия страха
Шрифт:
Колдун называл меня контрольным пациентом в исследовании природы безумия. Он ломал свои х жертв и превращал их в живые куклы со стынущей серой пустотой в глазах. Я видела их тысячи раз... Пустые оболочки без души. Без желаний и чувств. Мари держалась дольше всех . Ее не сломали ни страшные пытки, ни боль. Она мужественно терпела, даже когда колдун каленым железом выжигал причудливые узоры на ее животе, даже когда он ломал ей кости, даже когда заливал в горло кислоту. Чтобы на следующ и й день повторить снова, ведь сила колдуна была именно в даре врачевания.
А Мари... Ее тихая поддержка, когда она шептала слова утешения из соседней камеры, робкая улыбка, когда она просила молиться вместе с ней, невероятная стойкость, с которой она прятала от меня слезы боли... Откуда это взялось в ней, в безграмотной крестьянск ой девчонке? Этот вопрос не дает мне покоя до сих пор. Я смеялась над ее слепой верой в Единого, а потом начала завидовать . Потому что она все еще могла улыбаться , а я... Меня от пустоты удерживали только ненависть и упрямство... С ее появлением я позволила себе поверить, позволила себе надеяться на что-то , позволила молиться . Но потом колдун сломал и Мари, мою первую и последнюю подругу, просто разыскав ее семью. Когда четверо голодных детей появились в подвале, я впервые увидела в ее глазах настоящий ужас. А когда колдун небрежным жестом свернул шею младенцу, самому м ладшему из братьев, ее голубые глаза навсегда потеряли свет, превратившись в серое безжизненное ничто. Колдун сокрушался , что она оказалась настолько слабой, что он не успел подготовиться, а потом пообещал найти мне новую подружку , чтобы в следующий раз непременно успеть поймать душу . Только тогда он еще не знал, что это было последней в его жизни ошибк ой . Потому что я успела...
Пустое выражение лица и помертвевшие глаза инквизитора так больно напомнили мне Мари, что я не смогла сделать вдоха. Его губы еще шевелились, когда он бормотал, давясь от удушливой гари:
– Там дети... Они там...
Я влепила ему пощечину такой силы, что у него дернулась голова, и заорала, срываясь на хрип:
– Дети?!? Дети тут!
– и развернула его от пожарища в сторону спасенных погорельцев.
– А там нет ничего, слышите! Там пепел, только пепел! А они живы, слышите! Им нужна ваша помощь! Да очнитесь!
Я уже орала ему на ухо и колотила его в грудь. Его взгляд дрогнул, когда один из спасенных мальчишек вдруг громко разрыдался, глядя на нас и размазывая слезы по покрытому сажей лицу.
Инквизитор перехватил мою руку, занесенную для очередной пощечины, и отвел ее в сторону. К нему уже спешил отец Георг, который сразу налетел на меня с упреками:
– Оставьте Кысея в покое! Уходите отсюда! И своего головореза забирайте!
– церковник кивнул в сторону Дылды.
– Мы сами справимся. Святой Престол сам сможет защитить своих слуг! Уходите, прошу вас, госпожа Хризштайн. Пойдем, Кысей...
Старик обнял инквизитора за плечи и повел к монахиням, бестолково утешая и причитая. Я стояла, стиснув кулаки, меня колотило от злости. На глаза стремительно накатывала кровавая пелена бешенства.
– Госпожа, у вас кровь из носа идет, - осторожно сказал Дылда.
– Мне оставить инквизитора или продолжать?..
– Ты идиот?
– прошипела я, вытирая тыльной стороной ладони кровь.
– От него глупостью заразился? Ты хочешь, чтобы в следующий раз запылал весь город? Глаз с него не своди!
Дылда сглотнул и уточнил:
– Это правда колдовство?
– Да!
– заорала я, чуть не плача от бессилия.
– Это клятое колдовство! Сколько еще должно сгореть, чтобы дошло до самых тупых?!?
– Я думал... Ведь вчера на него напали люди вояга...
– Что?
– я налетела на Дылду, схватив его за ворот рубашки и едва доставая макушкой до его груди.
– Почему я узнаю об этом только сейчас? Когда это произошло?
– Вчера вечером, уже поздно было, я подумал, что завтра...
– Думал? Я тебе плачу за то, чтобы ты думал? Для дум я найму ученого из Академии!
– я отчаянно пыталась взять себя в руки и успокоиться, получалось с трудом.
– Значит так. Люди вояга мертвы, надеюсь?
Дылда кивнул с виноватым видом.
– Пусть Отшельник даст еще больше людей. Ни на шаг от инквизитора не отходить.
– Если вояг наймет кого-нибудь из гильдии, то...
– Я позабочусь, - отсекла я.
– Кого-нибудь заметил перед поджогом? Где твой подельник?
– Макс погнал отсюда бродяжку, скоро вернется...
– Бродяжка? Как выглядел?
– Да я не разглядел, но Макс...
– Ко мне его пришлешь. Сразу же, как вернется.
Я выдернула Тень из вороха тряпок, которые сердобольные горожане сносили для погорельцев. Погода стояла по-осеннему холодная, а многие из монахинь и детей были в одном исподнем.
– Госпожа, пожалуйста, можно я останусь? Им сейчас нужна помощь и лишние руки...
– Заткнись и слушай меня внимательно. Ты сейчас поспрашиваешь здесь всех - монахинь, отца Георга, инквизитора, даже детей. Может, они видели кого-то постороннего в приюте этой ночью или накануне, может, заметили что-то странное. Особенно меня интересуют бродяги. Если вдруг вспомнят, нарисуешь с их слов, поняла?
– Госпожа, можно потом? У многих деток ожоги, их надо...
Я сгребла женщину за шкирку и встряхнула.
– Ты хочешь, чтобы твои детки сгорели все до единого? Если сейчас не остановить колдуна, то в следующий раз ты уже не ожоги мазать будешь, а их пепел совочком собирать!..
Тень побледнела, тяжело сглотнула и кивнула:
– Хорошо, госпожа, я поняла, - она беспомощно оглянулась в сторону монахинь.
– Пусть хотя бы Пиона придет сюда, ведь надо же помочь!..
– Пиону пришлю. С карандашами и бумагой. А помогать найдется кому.
Мне точно не следует здесь оставаться, иначе окончательно сорвусь. Я запрокинула голову и похромала прочь. Прочь от тлеющего пепелища и навстречу новому дню, чей багровый рассвет уже занимался на небосводе. Слишком много надо сегодня успеть сделать.
Мартен порывался идти вместе с Пионой, но я не пустила.
– Каждый должен заниматься своим делом, - отрезала я.
– Вы должны вовремя открыть пекарню и...
– Но т-т-там наверняка н-н-нужна моя помощь!
– Мартен, - проникновенно начала я, беря юношу под локоть.
– Вы сами подумайте, бедные детки, на улице, голодные, замерзшие... Кто-то же должен приготовить для них хлеба, правда? А если все побегут топтаться на пепелище, то...