Стихия страха
Шрифт:
– Что не позволите?
– Из-за нелепой ревности огульно обвинять Софи!
– Вы...
– я подавилась собственной слюной от злости.
– Вы заговариваетесь! Кто вы такой, чтобы вас ревновать! Не более чем смазливый зазнайка...
– А что же вас так возмутило, если это неправда?
– перебил меня Кысей.
– Я возмущаюсь только вашей непроходимой глупостью!
– рявкнула я, потом глубоко вдохнула и поманила его к себе пальцем.
– Сюда.
Он заколебался, и я нетерпеливо добавила:
– Наклонитесь ко мне.
И когда он все-таки послушался,
– У меня нет причин ревновать вас, господин инквизитор, - выдохнула я ему в лицо.
– Хотя бы потому, что теперь могу сделать с вами все, что пожелаю, и вы... Вы связаны уговором, помните? Поэтому покорно стерпите...
Кысей вырвался из моей хватки, желваки заходили под красиво очерченными скулами, он злился, а я довольно усмехнулась.
– Кстати, а что вы будете делать, если вдруг Софи окажется той самой колдуньей, что...
– я прикусила язык, сообразив, что не следует его провоцировать еще больше и напоминать про погибших детей. Меньше всего мне хотелось снова увидеть пугающую пустоту в его глазах.
– Колдуньей, которую мы ищем.
Он не ответил, демонстративно отвернувшись от меня и уставившись в окно. Повисло гнетущее молчание, которое вкупе с мерным покачиванием экипажа подействовало на меня - я прикрыла глаза, прислонилась виском к мягкому кожаному сиденью и скользнула в зыбкую дрему. Однако, когда инквизитор неосторожно пошевелился и шепотом заговорил с Тенью, я вынырнула из сонного забытья.
– Тень, что с ее ногой? Почему она стала хромать еще больше?
– Не знаю, - шепотом ответила Тень.
– Я вчера помогла госпоже обработать укусы, а сегодня даже не знаю... В этом ужасе ...
Инквизитор вздохнул тяжело, потом потянулся, а в следующее мгновение я почувствовала, как подол моего платья аккуратно приподняли.
– Уберите руки, - сквозь зубы процедила я, неохотно открывая глаза.
Только Кысей выругался и отдернул подол еще выше.
– Какого демона! У вас же...
– он схватил меня за лодыжку и принялся ощупывать.
– У вас же вывих!
Я попыталась освободить ногу, и неловкое движение вызвало сильную боль. Я зашипела от злости.
– Отпустите и соблюдайте правила приличия, святоша!
– Объясните, как вы умудрились вывихнуть лодыжку? Когда вообще?
– Кто бы говорил! Не надо было толкать меня. Но вы же так спешили броситься в огонь!
Он ошеломленно разжал руки, и я едва сдержалась, чтобы не пнуть его по колену ногой.
– Я... не помню... Но если... Тогда я прошу прощения... Мне правда жаль...
– А я вас не прощаю! И поверьте, заставлю вас пожалеть в полной мере.
Он пропустил мои слова между ушей.
– Вы хоть понимаете, что с вывихом вам надо лежать, а не бегать по...
– Вот именно, господин инквизитор. Давайте прямо сейчас остановим экипаж, и я поеду домой, лягу и буду валяться в постели, в потолок плевать. Эй, извозчик!
– По крайней мере, вам надо показаться лекарю, чтобы он вправил сустав. Как можно быстрее. Иначе могут возникнуть серьезные осложнения.
– А вы сами, что, боитесь вправить?
Кысей покачал головой.
– Я не рискну, можно навредить еще больше.
Экипаж остановился напротив уже знакомого однотипного академического домика, только он был более ухожен, по крайней мере, подстриженная изгородь и поздние хризантемы на клумбе выгодно отличали его от жилья профессора Камилли.
– Обопритесь, госпожа Хризштайн.
Я грубо оттолкнула предложенную руку и, опираясь на зонтик, похромала к крыльцу. Присутствие Кысея уже раздражало, зря я потащила его с собой. В мои намерения входило вытрясти душу из несчастной малышки Софи, а этот защитник лишь будет путаться под ногами.
На требовательный стук дверного молотка открыли незамедлительно. На пороге возникла экономка, маленькая дородная женщина в скромном платье:
– Профессор Гиршем, мы вас ждали только к обеду...
Экономка осеклась, увидев перед собой незнакомку.
– Увы, я не профессор Гиршем, - сказала я.
– Госпожа Бурже дома?
– Добрый день, Эжени, - влез инквизитор.
– Мы к Софи. Надеюсь, она сможет нас принять.
Женщина растерянно перевела на него взгляд, кивнула и посторонилась, пропуская в дом.
Нас провели в гостиную, где хозяйка дома сидела с карандашом и листом бумаги в кресле.
– Госпожа Софи, к вам господин Тиффано и ...
– Госпожа Хризштайн, - помогла я экономке.
Софи привстала, выронила карандаш и недоуменно уставилась на инквизитора.
– Кысей? Что у тебя на щеке?.. Помада?..
А я застыла, разглядывая эту маленькую серую мышь. Девушка выглядела еще хуже, чем при нашей первой встрече. Дорогое платье, обвисшее на болезненно худом теле, тусклые волосы, нездоровый серо-желтый оттенок кожи и тоскливое отчаяние в огромных глазах. Пожалуй, единственное красивое, что в ней было, это глаза. Мерцающий оттенок голубого топаза, что таил в себе пленительно-хрупкую прелесть. Я заблудилась в отражении ее глаз, видя иной образ. Он был слегка блекнущим по краям, но отвратительно насыщенным в середине. Мне виделось спокойное лицо покойницы, уснувшей навеки, что тут же сменилось обтянутым кожей черепом, потом перетекло в тронутый гнилью разложения оскал, а потом лишь зияющие пустые глазницы... Больше не было драгоценной голубизны... Она умрет... Она уже умирает. Я так ясно это осознала, что выругалась, глядя в ошеломленные голубые глаза, и потянулась дотронуться до ее лица, с ужасом ожидая холодного мертвого прикосновения. Реальность и безумие смешались, я перестала их различать...
Иногда я видела другую реальность, реальность прошлого или будущего. Хотя реальность ли? Словно насмешка Единого, словно обидный щелчок по носу, каким он устанавливал собственные, неподвластные человеческой воле правила, играя с жизнями и лишь изредка показывая итог этой игры. Чем плотнее был образ иной реальности, тем осязаемей она была, тем неотвратимей. И сейчас я отчаянно цеплялась за тепло кожи, тепло еще живого человека, пытаясь избавиться от жуткого могильного холода...
<