Стихийное бедствие
Шрифт:
Глава 17
Аскер Масхатов человеком был робким, даже трусливым. Видимо, тесто, на котором он был замешан, получилось жидким и скользким, то есть совсем не таким, из которого стряпают героев. И положение, в котором он очутился не по своей воле, ему крайне не нравилось. Конечно, содержание ночного клуба не обходилось без трудностей, но все они решались с помощью денег. От жадных, милиционеров Арипова можно было довольно легко откупиться. Вполне хватало увесистой сумки бесплатной жратвы и нескольких бутылок водки, которые он исправно отправлял раз в неделю начальнику городской милиции. Местные рэкетиры
В компании двух русских женщин и иностранца он оказался случайно. Его машину остановили солдаты. Бесцеремонно выволокли бывшего владельца ночного клуба и, когда он попытался что-то робко пролепетать в свою защиту, съездили ему пару раз по физиономии, а потом повалили на землю и принялись избивать ногами. Аскер потрогал взбухшую губу. Она продолжала кровоточить, но более всего его беспокоило, что левый глаз заплыл и он ничего им не видел. Но все ж это было лучше, чем превратиться в бездыханное тело. Слишком много трупов валялось на обочине и прямо на дороге. Такие же, как он, водители и пассажиры автомобилей, которые не хотели делиться ими с солдатами.
Аскеру повезло, что солдаты пожалели на него пулю. Но смерть под ногами грязных и безжалостных проходимцев была бы мучительней. Его буквально месили сапогами, а он лишь пытался прикрыть лицо и не кричал, опасаясь разозлить своих убийц еще больше.
Но на его счастье мимо проезжал этот иностранец, чем-то смахивающий на его любимого певца Муслима Магомаева. Он выскочил из машины, что-то грозно прокричал солдатам и втащил Аскера за шиворот на переднее сиденье. Машина стремительно рванула с места. Опомнившиеся солдаты пытались стрелять ей вслед, но напрасно. Иностранец направил машину на проселочную дорогу, по обеим сторонам которой тянулись необозримые хлопковые поля. Их еще не обработали гербицидами, чтобы растения сбросили листву. Да и кому было дело до хлопка, если люди думали только о том, как уберечься от пуль и снарядов, спасти свою жизнь и жизнь близких.
В некотором смысле Аскер был рад, что очутился в компании этих людей. Русский язык он знал плохо, и это помогало ему скрывать свои страхи и нерешительность. Сам он не предлагал своих услуг, но с готовностью делал все, что ему приказывал Джузеппе. И именно по его заданию он полз сейчас по хлопковому полю к месту, откуда была видна дорога.
Тишину все время нарушали какие-то непонятные звуки. В пение цикад то и дело вклинивались шумы, которые были чужеродными в этом мире, и ничего, кроме тревоги, не вызывали. Но он продолжал ползти, ориентируясь именно на них: металлическое позвякивание, смутные голоса, редкие хлопки выстрелов. Довольно часто, казалось, прямо над его головой взлетали ракеты, одна, затем другая, а то сразу несколько. Аскер вжимался в сухую землю, опасаясь быть обнаруженным, но потом понял, что ракеты взлетают над дорогой. А до нее еще ползти и ползти. И он перестал на них реагировать, даже научился использовать их слабый свет, чтобы успеть выбрать путь среди густых зарослей хлопчатника.
Шорох жестких листьев сопровождал каждое его движение и мог показаться странным в эту сухую безветренную ночь. Но Аскеру повезло — вокруг на многие
Обливаясь потом, Аскер Масхатов дополз наконец до края поля и, устроившись в пересохшем арыке, принялся наблюдать за дорогой.
Это была та самая проселочная дорога, по которой они скрылись от солдат, чуть не убивших Аскера. Теперь там урчали тяжелые грузовики, все чаще и чаще вспыхивали сигнальные ракеты. В их свете были видны толпы людей. И грузовики и люди двигались, как перелетные птицы, в одном направлении — на юг.
Карьер, где они оставили машину Джузеппе, был также заполнен автомобилями и солдатами. Аскер подумал, что с ней, как и с его «тойотой», придется распрощаться навсегда и пробираться к аэродрому пешком, что и делали неуправляемые орды грязных, отчаявшихся, бесконечно озлобленных существ — язык не поворачивался назвать их людьми.
Аскер пролежал в арыке с час, но ситуация на дороге и в карьере не изменилась. Лишь небо на востоке слегка посерело. Приближался рассвет. Он повернулся, чтобы ползти обратно, но тут заметил, что среди кустов хлопчатника тоже вспыхивают огни и движутся люди. Тогда он поднялся на ноги и, пригнувшись, быстро побежал в сторону лощины, где спрятались его спутницы. Джузеппе ушел на разведку в одно время с Аскером, только в противоположную сторону.
— Масхатов? — окликнула его Анюта. Она лежала в яме, вырытой ею самой и прикрытой вырванными с корнем стеблями хлопчатника.
— Я. Где Джузеппе?
— Еще не вернулся. — Она кивнула в сторону дороги. — Что там происходит?
Аскер с трудом подбирал русские слова, а где не получалось, помогал себе жестами.
— Много людей на дороге. Солдаты. Машины. — Он изобразил автомат и сделал вид, что нажимает на спусковой крючок. — Пум-пум, выстрел дают.
— Армия Арипова? Отступают?
— Да, — Аскер очертил круг рукой, — везде, бегут, как крысы.
Рядом с Анютой что-то быстро и нервно произнесла Галина Ивановна. Аскер не разобрал, что именно. Анюта не обратила на ее слова никакого внимания, лишь озабоченно произнесла:
— Вероятно, армию Арипова выбили из Ашкена.
Но что нам делать? Может, стоит вернуться в город, попытаться найти Юрия Ивановича? Возможно, Максиму и писателю удалось выбраться.
Аскер почувствовал, что она говорит скорее для себя, чем для него и Галины Ивановны, и не стал вникать в смысл непонятных ему слов и незнакомых имен. Он не знал, что предпринять. Если попытаться уйти сейчас, их наверняка схватят в ближайшие полчаса. Если дождаться утра, их схватят утром.
Анюта вновь посмотрела на него и требовательно спросила:
— Солдаты далеко от нас?
— Близко. Сто метров… Вы громко говорите, они слышат…
— Как хорошо, что мы успели выкопать ямы, — вздохнула Анюта. — Забирайтесь в свою нору, Аскер.
Закройтесь хлопчатником. Будем ждать Джузеппе.
— Я боюсь! — проскулила в темноте Галина Ивановна.
— Думаете, я не боюсь? — одернула ее Анюта. — Сидите, ради бога, и не шумите, а то солдаты услышат вас.
— Но они же так и так убьют нас. — Хохлушка перешла на еще более громкий шепот, в котором проступали явно истеричные нотки. — Сначала изнасилуют, а потом убьют.