Стиходворения
Шрифт:
От бензиновых выхлопов
дохнет свирепый рык
и святыми слезами небесными
переполнившийся арык –
человеков, заблудших в осиянии дня
(аж в трамваях тряских!), –
окропляет ряской.
И «Алтыном» впивается в небо
отблеск торговых рядов:
столько синего-синего хлеба
вековых городов
не увидит, пожалуй,
ни один гидролог-историк –
на клыках новостроек.
Не буди же гребками
старого славного вепря –
ты лишь жёлудь в плывущем свинце,
от июньского
так случайно сорвавшийся
с ветки метро на «Кольце»…
ГОРОДСКОЙ ДИПТИХ
1. Парк Чёрное озеро
Живёшь и печёную осень
подносишь к измятым губам,
а жёлтое крошево сосен
бескрылым хранишь голубям.
Пройдя через Арку влюблённых,
спускаясь за дождичком вниз,
сквозь цепь искалеченных клёнов
ты озера видишь карниз.
И так обрываешься сердцем,
что с тяжким пакетом в руках
торопишься где-то усесться,
у парочки место украв.
Задумчиво и виновато
твой взгляд переулку открыт –
Пассажу киваешь приватно,
рассыпав по лавке дары.
И Чёрное озеро примет
(пока ты ещё не домок)
заветное тление «примы»
и пива ершистый дымок.
Вот так вот – сидишь на скамейке,
корнями ушедшей в погост,
а годы проносятся мельком
в аллеях, где ты произрос;
где бегал на лыжах и с горки
ледянками мучил асфальт,
где летом от корки до корки
читался мячами офсайд;
где в марте, отважный и робкий,
в стремнине коварного льда
на досках хоккейной коробки
ты плыл неизвестно куда…
Сидишь и под баночку пива
печёную осень жуёшь –
и вроде не так уж тоскливо,
и даже как будто живёшь.
2. Парк Горького
Крутнёшь колесо обозренья,
поставив мгновенья на чёт –
и выпадет день озаренья,
и сердце стихом пропечёт.
За корочкой тёплого неба,
упрямо карабкаясь ввысь,
ты колокол высмотри слепо
и словом его вдохновись.
Взмывай над тропою овражьей
и над стадионом Труда,
пиши, как заходится в раже
в разбитом фонтане вода,
о старой канатной дороге,
детьми изнуряющей пляж,
и летнем кафе на отроге,
взрезающем беличий кряж.
И пусть уничтожена местность,
но там, где аллеи свежи,
всё так же гранитно известный
солдат неизвестный лежит.
На вечном огне отогреешь
военную память отца
и горькие звёзды хореев
украдкой прогонишь с лица.
В захлёбе, мятущейся птицей,
в себе прорастив голоса,
захочешь на землю спуститься –
а нет под тобой колеса.
МИРУ – МИР
Миру – мир тебе, брат! – безмятежный скиталец весны:
прорастают вьетнамские лапти в бананы-штаны,
на измятой тельняшке горит пионерский значок, –
до ушей улыбается Лёша – смешной дурачок.
Выходя из буфета на млечный казанский простор,
он мычащие губы от крови томатной отёр
и, присев на скамью у обкомовских ёлок в тиши,
воробьиной семье бесконечную булку крошит.
Мимо оперных стен и ожившего вдруг Ильича
я на велике мчу, дяде Лёше дразнилку крича,
а в кармане звенят тридцать восемь копеек надежд
на берёзовый сок, два коржа и огромный элеш.
У продрогших витрин торможу через сколько-то лет –
за стеклом банкомат – не оплатишь обратный билет…
Будто в детстве, где целым богатством считался пломбир,
мне из окон глядит повзрослевший теперь «Миру-мир».
«Миру – мир» – продуктовый магазин на Площади Свободы в Казани, названный по известному лозунгу, прикреплённому на фасаде здания.
МОЙ ЛЕНИН
мой маленький ленин всё ещё жив,
ворочается, не даёт покоя,
достанешь шкатулку, он пионерским значком уколет –
добр и горяч этот миф.
на великах до Кремля и обратно,
пока мама не видит вроде бы,
футбол во дворе, кино, пляж у Мемориала,
кафе «Сказка» и кинотеатр «Родина».
актовый зал КГУ, скелет белуги,
клятвы торжественной звуки,
в приветствии вскинуты руки
и алая петля на шее…
овощной на углу.
тёплый батон и ледяное молоко
из литровой стеклянной тары
в три часа ночи –
нет ничего вкуснее.
первая сигарета «БТ» – брат вернулся из армии,
а папа умер,
первая реклама, спирт в пакетиках,
сколько ещё в башке моей мумий?..
затылок прогрызают мыши,
прорываются в гущу набальзамированных событий…
мой дедушка ленин всё ещё дышит –
не хороните его, не хороните…