Стиходворения
Шрифт:
где взрываются гранаты
алой сочностью своей,
где двухтомник Аронзона
на расплавленных губах –
за холмами горизонта
мне сулил стихи Сулак.
САРЫ-КУМ
Там, где сип кривоватый
близоруко порхал,
о колючие звёзды
чешет шкуру бархан.
То зевнёт, обопрётся
на каспийский кулак –
мни ступнями мне спину,
мой заезжий кунак!
То
шелохнуться не смей –
колыбельную свищет
для измотанных змей.
И свернётся клубочком
ошарашенный гид,
а бродяга пустыни,
сарыкумский джигит,
повернётся к закату
и подсечкой в борьбе
бросит грузное солнце
на кавказский хребет.
Только пятки сверкнут
за канатами гор,
только облако вспыхнет
в лиловом трико,
где извивы следов
удлиняет гюрза,
где раздвоенным жалом
зубоскалит гроза,
где огромная ночь
вниз висит на весах,
где осыпалось время
в песочных часах.
КОНИ ТАРКИ-ТАУ
Тимуру Раджабову
Эти кони Тарки-Тау –
нам великая родня.
Посмотри, как чёлка тает
в уходящей дымке дня,
как расплёскивает гриву
над каспийской полосой,
и копытами прилива
конь расхрустывает соль.
Посмотри на них, дружище,
сквозь ак-гёльское стекло –
как они губами ищут
человечее тепло.
Как у них под облаками
на хвостах Петровск повис.
Наши тени за камнями,
за конями скачут вниз.
От Расула до рассвета,
от Гамзата до темна –
мы проходим город этот,
поминая имена.
Понимая, что простая
нам легенда не лгала –
на конях из Тарки-Тау
держится Махачкала.
ГУНИБ
Разговор за рулём заползает в Гимринский тоннель,
свет крошится в щепу, проступает на сводах и каплет.
Разговор о недавней войне здесь длиннее вдвойне
и острее, чем самый искусно наточенный скальпель.
«…потому что когда наши «братья» напали на нас, –
говорит Магомед, стиснув пальцы до белых костяшек, –
каждый вышел на бой и село своё древнее спас,
потому что был прав, потому что был выбор не тяжек…».
Ирганайская гладь бахрому высоченных лесов
разрезает на треть и растит их в своём отраженьи.
Магомед поднимается ввысь, где гора на засов
заперла серпантин в полуметре от небодвиженья.
В полушаге от птиц… Можно прыгнуть на спину орла,
нахлобучить папаху небес, облака подгоняя,
всю скалу родниковых снегов осушить из горла
и услышать Койсу перекатливый рык нагоняя.
«…потому что смотри, как Салтинский искрит водопад, –
говорит Магомед, – всеми красками льёт непрестанно!
Так и мы: и кумык, и аварец, и лакец, и тат –
всех народов ручьи – вот величье реки Дагестана!».
Там вдали Унцукуль дарит витиеватый кизил,
он теперь навсегда золотою насечкой мне светит.
Магомед говорит: «Уж кого я сюда не возил –
нет, никто не видал вот таких вот холмов на рассвете».
Впереди – двух веков позади – замаячат огни,
заметаются тени полков эриванских и теркских, –
это бьёт по глазам ослепивший долину Гуниб,
это сёдла вершин дожидаются всадников дерзких.
Здесь закончилась долгая бойня кавказской войны,
здесь, пленив Шамиля, Государь пировал на поляне,
а теперь вот пируем и мы, но и мы пленены,
всей душой пленены Дагестаном.
ГАВРИИЛ КАМЕНЕВ
Всё от Бога: и слово мрачное, и лученье смешливых губ,
капиталы, дома барачные и дворянства былой суккуб.
Упокой перейдёт во здравицу на гортанном наречье мурз –
и не то, что купец объявится, но потомок татарских муз.
То ли азбуки, то ли ижицы – коли чёрный огонь внутри,
не читай, что на нёбо нижется, о бумагу перо не три…
В задыхании – после бега ли за сосновые образа –
так уколет твоя элегия, словно хвоей метнёт в глаза.
На погосте, теперь разрушенном, за Кизической слободой,
прах твой станет могиле ужином, память вытравит лебедой.
Но однажды всплакнёт балладою, зовом зыбким Зилантов вал –
о Зломаре впотьмах балакая, пригрозит, прогремит Громвал.
Это мистика, это готика – два столетия псу под хвост…
И классическая просодика на анапест наводит лоск.
Только нет у героя книжицы – наизусть ты его блажи,
где в бетон закатали Хижицы, чтобы каменев пал с души…
__________________________________________________
Гавриил Каменев (1773 – 1803) – первый русский романтик; автор первой русской героической поэмы «Громвал».