Стиходворения
Шрифт:
«Не нужны стигматы, но желанны» – пей, пока холодное оно.
Серп и молот. Я, конечно, выпил. Трепыхнулось сердце в небеса,
Словно над болотом взмыло выпью. Унеслось проведать чудеса,
Тамбура бескрайние границы. Возвратилось. Я вошёл в салон.
Встретили нахмуренные лица: всё один и тот же страшный сон?
Чухлинка. И весть пошла наружу. Рёк бы, да по скромности не стал.
Бутербродом заарканил душу. Усмирил бытийный свой оскал.
Оглянулся.
А над ними деликатный кто-то отирал от нимба мокрый лоб.
Кучино. Близка моя царица. Ангелы застенчиво жужжат:
Рыжая нахальная блудница не познает Венечкин разврат!
Ангелы! Да как вы не поймёте? Я доеду, я не пьян пока…
43-ий проезжаем вроде? К Храпуново тянется дуга.
Ах, тридцатый тот глоток некстати, задышать как будто не даёт,
Ждёт меня дитя, да Бога ради, отпусти, прошу, Искариот!
Я везу ему гостинец мятый: горсть орехов и конфет кулёк –
Это ли тебе совсем не свято? Это ли не мне теперь зарок?
Почему мы движемся обратно? Почему Покров левее, тварь?
Петушки? Бессмысленно и ватно выхожу под сгорбленный фонарь…
В восемь и шестнадцать рано утром, я же помню, точно выезжал,
Отчего ж луна на небе мутном предлагает выпить мне бокал?
Четверо. Бегу от них что мочи. Как заметно выросли дома.
Горло от предчувствия клокочет, мысли вытрясает из ума.
Сердца завершается кипенье, стал тяжёлым у грудины крест:
Не было вершины и паденья. Был всё тот же отмерший подъезд.
СОЛОГУБ
Губ ваших соло,
Фёдор Кузьмич, –
Чуткого слова
Горестный клич.
Тайной завесой
Вглубь проросло
Мелкого Беса
Крупное зло.
Помните место:
Страха причал –
Чорт здесь, известно,
Вас укачал.
Бешено, в мыле,
Рвясь через рвы,
Так и открыли
Истину Вы:
Жизнь безоглядна
Хрупкостью воль.
Как же понятна
Слов ваших соль…
КУЗМИН
На «Форель разбивает лёд» 1929 г.
Задумчиво и прекрасно
форель разбивает лёд
и рыбьей, но тоже красной,
строкою в бокалы льёт.
Прижечь бы устами раны,
зубами хрусталь кроша…
Но позднее слишком рано
стихам отсчитало шаг.
Диковинной чешуёю
глава вдалеке блеснёт.
Сегодня – к картошке с солью
форель одолеет лёд.
ГУБАНОВ
А если резать – проще по живому,
чтоб мясо мысли вымарало скатерть,
и в алый парус надышать Житомир,
по венам рек пустив прощальный катер.
А если полюбить – то захлебнуться
притоком крови к бешеному слову!
Чтоб хлынуло из горла всё до унций
копившееся: доброе и злое.
А если разбиваться – только насмерть!
Всё лучше, чем по мелочам колоться…
От сырости не подхватить бы насморк
на дне у неприметного колодца.
АНГОЛЬСКИЙ ПОЧТАЛЬОН
В стране амбунду, к северу от гор,
где студит снег расплавленную почву,
алмазный дождь по ямам сыпал почту,
закатных искр крадя у неба горсть.
И всадники тропических степей,
апрелем обжигающие ветры,
разглаживали скачкой километры,
неся депеши звёздную купель
вобравшему в себя морщины рек,
танцующему цензору ойкумен,
чей выверенный пульсом ночи бубен
выстукивал желанный оберег.
ОБЛОМОВ. ЭПИСТОЛЯРНЫЕ ВАРИАЦИИ
Действенная тоска – штрих к моему портрету,
грифельный скрип по аспидному сланцу.
Если выведет кривая, то я приеду
нищим принцем с князьком-оборванцем.
Вырвусь из грязи, это нехитрое дело,
друга представлю – немецкий мой кореш,
кровь разгоняет, дабы не очень густела.
Кстати, чем нас с Андрюхой покормишь?
Есть некий план: Бельведерского Аполлона
охолодить корреджовой «Ночью».
Как ты считаешь, хватит пивного баллона
туфли испачкать римскою почвой?
Грум запрягает праздничный выход трамвая,
день ест от солнца последнюю дольку.
Три остановки, но до конечного рая
всё не доеду, милая Ольга.
ПО ВЕЧЕРАМ
По вечерам они целуются,
когда волшебно фонари
на незнакомой лунной улице
подобны бликам от зари.
По вечерам на ветхой лавочке
они листают впопыхах
влечения небесный справочник,
любовью изданный в томах.
По вечерам в сени красавицы –
слегка задумчивой ольхи –
они друг к другу прикасаются,
читая по глазам стихи.
Крадут они у ночи-стражницы