Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
II
Однажды произошло небольшое изменение в расписании услуг кожуха. Утро прошло, как всегда.
Только кожух отвел хлопчика в школу, а тут прибегает его хозяин, отец хлопчика, в легкой полотняной рубашке. Вбежал в школу, учителя не было, и согревая руки дыханием, сказал торопливо хлопчику:
— Юруня. дай-ка мне кожух! Пан помещик прислал за мной, говорит, чтоб я ехал с его подводами в лес.
— Ой, а как же я из школы домой без кожуха вернусь? — говорит хлопчик, почесывая
— Возьми, сынок, ноги на плечи и беги быстро, вот и согреешься, ничего с тобой не случится, — сказал отец, надевая кожух. — А может, бог даст, найду на усадьбе работу получше, вот и соберемся на второй кожух, — добавил в утешение опечалившемуся хлопчику. В тот самый день кожух целый день не слезал с плеч хозяина. Когда вечером оба вернулись домой, кожух в трех местах на рукавах треснул, и хозяин ворчал, недовольный тем, что приказчик заплатил за работу мало и на следующий день не велел приходить.
Но еще худшую беду застали дома. Юрко заболел и слег. Горячка трепала хлопчика. С запекшимися губами, без памяти, он стонал и все повторял:
— В боку у меня колет, ой, колет! С этого дня и изменилась судьба кожуха. Хлопчик в школу не ходил. И что уж там советовали, как дули и шептали и плакали родные, о том рассказать не сумею. Довольно будет и того, что, пролежав около двух недель, Юрко выздоровел. Вот уж воистину крепкая крестьянская натура! Прошла горячка, исчез кашель, не стало в боку колотья, осталась только слабость. Рвался хлопчик в школу, да мать. видя, что сил у него нет, не хотела его пускать.
Однажды, когда вся семья сидела у миски с затиркой, а кожух висел на жердочке, отворились двери и вошла в хату пресветлая общественная власть: десятским и понятой.
— Слава Иисусу! — сказали входя.
— Во веки веков господу слава! — ответил хозяин, подымаясь из-за стола.
— Время обедать, — сказала хозяйка.
— С господом со святым, да благословит бог — ответила власть общественная.
Короткое время в хате царило молчание.
— Просим садиться, — предложил хозяин. Власть уселась на лавку.
— Что ж? это вас, паны, к нам привело? — спрашивает хозяин.
— Да это мы, кум Иван, не сами от себя, — сказал, почесывая затылок, понятой. — Это нас пан начальник прислал.
— Ой, что же еще за новости такие? — вздрогнул хозяин. — Ведь работу, какую положено, я сделал.
— Да дело тут не в работе, — заметил десятник. — А вот, хлопца в школу не посылаете. Пан учитель жалобу подал. Обязаны рынский уплатить.
— Рынский? Ах, боже ты мой! — вскрикнул Иван. — Да ведь хлопец-то болен был!
— Кто ж знал об этом? Почему же вы об этом учителю не сообщили?
— О боже ты мой милосердный! Да разве у человека только это и в голове? — сказал Иван.
— Гм! А мы тоже в том не виноваты. Нам велено взыскать с вас рынский штрафу.
— Хоть пытайте меня, хоть жгите каленым
— Нам, куманек любезный, до того дела нет, — сказали понятой и десятский, — мы ведь, кум, слуги общества: что нам прикажут, то и должны мы исполнять. А раз денег нету, велено отобрать, что можем. Вот хотя бы кожух!
— Кум, да ведь этот кожух наше единственное достояние! — крикнул хозяин, как ошпаренный. — Без него не в чем будет нам из хаты в стужу выйти.
Напрасны были мольбы. Кожух уже был в руках у десятского, и, осмотрев его, он сказал, покачивая головой:
— Ну, два-три рынских всегда за него дадут!
— Да вы, кум не опасайтесь. — заметил понятой, — ваш кожух не пропадет. Отнесем его к Юдке.
Принесете нынче рынский, нынче же кожух вам и вернем.
— Ну, кум, побойтесь вы бога! — сказал Иван. — Откуда же мне взять рынский? А ведь без кожуха зимой заработать я не смогу.
— А нам-то что до этого. Доставайте где хотите! У нас строгий приказ.
— Да кожух-то ведь мокрый. — сказала хозяйка, заламывая руки. — Хоть бы Юлка его просушил, прежде чем кинуть в кладовку.
Но власть уже не слушала этих слов. Десятский взял кожух подмышку и, ни с кем не попрощавшись, вышел из хаты. Вслед за ним вышел и понятой. У оставшихся в хате, после того как вынесли кожух, было такое чувство, будто вынесли труп самого близкого из семьи. Некоторое время они сидели, остолбенев, и только позже, точно по команде, обе женщины заплакали навзрыд, хлопчик утирал слезы рукавом, а сам хозяин сидел понурый у окна и провожал глазами власть, что налетела, как вихрь, невесть откуда и унесла то самое, без чего вся семья стала вдруг вдвое бедней и совершенно беспомощна.
II I
С того дня прошла неделя. Иван каким-то чудом раздобыл где-то рынский, отнес войту и получил разрешение забрать назад отобранный у него кожух. Вместе с десятским он отправился к Юдке, радостный, что вот снова дождется своего кожуха в хате. Но радость его быстро исчезла. Когда Юдка вынес кожух из кладовки, Иван уже издали почувствовал запах гнилья. Мокрый кожух, пролежав неделю в сырой кладовке, стал совершенно непригоден к употреблению, сгнил и в руках разлезался. Ахнул Иван и за голову руками схватился.
— А, бог бы вас наказал! — сказал он, обращаясь то к десятскому, то к Юдке.
— Ну, а меня-то за что? — возразил Юдка. — Что я, обязан сушить ваши кожухи?
— А я тоже в этом не виноват, — ответил десятский: — велено было отобрать, а остальное меня не касается.
— Ну побойтесь вы бога! — жаловался Иван. — Рынский-то я уплатил, а кожух потерял! Кто же ответит мне за обиду?
Юдка и десятский только плечами пожали.
‹1892›