Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Но цепь загремела. Жандарм у ворот.
Трясет, обыскал, допросил – пропускает.
С рожденья Рима, с древних дней Эллады
Народ селился близ жилья богов
В лесах священных, у ручья наяды
Иль на горах, чтоб отражать врагов.
Так Рим, Афины, Спарта возникала.
Века промчались, готика пришла,
И замок стал защитою села,
Лачуги жались к башням феодала
Иль по теченью судоходных рек
Медлительно росли за веком век.
Бог, ремесло иль некий покровитель,
Вот кто был древних городов зиждитель.
А кто столицу русскую воздвиг,
И славянин, в воинственном напоре,
Зачем в пределы чуждые проник,
Где жил чухонец, где царило море?
Не зреет хлеб на той земле сырой,
Здесь ветер, мгла и слякоть постоянно,
И небо шлет лишь холод или зной,
Неверное, как дикий нрав тирана.
Не люди, нет, то царь среди болот
Стал и сказал: "Тут строиться мы будем!"
И заложил империи оплот,
Себе столицу, но не город людям.
Вогнать велел он в недра плывунов
Сто тысяч бревен – целый лес дубовый,
Втоптал тела ста тысяч мужиков,
И стала кровь столицы той основой.
Затем в воза, в подводы, в корабли
Он впряг другие тысячи и сотни,
Чтоб в этот край со всех концов земли
Свозили лес и камень подобротней.
В Париже был – парижских площадей
Подобья сделал. Пожил в Амстердаме
Велел плотины строить. От людей
Он услыхал, что славен Рим дворцами,
Дворцы воздвиг. Венеция пред ним
Сиреной Адриатики предстала
И царь велит строителям своим
Прорыть в столице Севера каналы,
Пустить гондолы и взметнуть мосты,
И вот встают Париж и Лондон новый,
Лишенные, увы! – лишь красоты
И славы той и мудрости торговой.
У зодчих поговорка есть одна;
Рим создан человеческой рукою,
Венеция богами создана;
Но каждый согласился бы со мною,
Что Петербург построил сатана.
Все улицы ведут вас по прямой,
Все мрачны, словно горные теснины,
Дома – кирпич и камень, а порой
Соединенье мрамора и глины.
Все равно: крыши, стены, парапет,
Как батальон, что заново одет.
Языков и письмен столпотворенье
Вам быстро утомляет слух и зренье,
Афишам и таблицам счета нет:
"Сенатор и начальник управленья
При комитете польских дел, Ахмет,
Киргизский хан". А рядом, не хотите ль:
"Monsieur Жоко, начальных школ смотритель,
Придворный повар, сборщик податей,
Играл в оркестре. Взрослых и детей
Парижскому акценту обучает".
Другая надпись миру сообщает:
"Миланец Джокко, поставщик колбас
Для царских служб, уведомляет вас,
Что в этом доме он откроет вскоре
Девичий пансион". А на заборе
Афиша: "Пастор господин Динер,
Трех орденов имперских кавалер,
С амвона проповедует сегодня,
Что царь – наш папа волею господней,
И совести и веры господин
Вас призывает, братья кальвинисты,
Социниане и анабаптисты,
Признать закон всевышнего един
И, как велит вам император русский
И верный брат его – владыка прусский,
Отныне веру новую приняв,
Единой церкви соблюдать устав".
Вот вам "Игрушки", "Дамские наряды",
"Кнуты".
– Мелькают магазины, склады,
А на полозьях, быстры и легки,
Как призраки в волшебной панораме;
Проносятся бесшумно перед вами
Кареты, колымаги и возки.
Сидит на козлах бородач-возница,
Все в инее: армяк, усы, ресницы.
Кнут щелканет. А впереди возка
Несутся на конях два казачка
И гикают, дорогу расчищая.
Как от фрегата – белых уток стая,
Испуганный шарахается люд.
От стужи здесь не ходят, а бегут.
Охоты нет взглянуть, остановиться.
Зажмурены глаза, бледнеют лица.
Дрожат, стучат зубами, руки трут,
И пар валит из бледных губ столбами
И белыми расходится клубами.
Глядишь на них, и, право, мысль придет,
Что это ходят печи, не народ.
А по бокам толпящегося стада
Идут другие в два широких ряда,
Медлительно, как в праздник крестный ход,
Как по реке идет прибрежный лед.
И что им ветер или стужа злая
Подумаешь, соболья вышла стая!
Метель, но кто заботится о том?
Ведь в этот час гуляет царь пешком,
А значит, все гуляют. Вот царица,
И фрейлины за нею по пятам.
Вот камергеры, рой придворных дам,
Всё – высокопоставленные лица.
Дистанции в рядах соблюдены
Вот первые, потом вторые, третьи,
Как будто шулер кинул карты эти.
Те старше, те моложе, те красны,
А те черны, – король, валет иль дама.
Тем влево лечь, тем вправо, этим – прямо
По сторонам проспекта, по мосткам,
Покрытым облицовкой из гранита.
Все высшие чины увидишь там:
Иной идет – и ветру грудь открыта,
Пусть холодно, зато видны сполна