Стихотворения и поэмы

Рыльский Максим Фаддеевич

158–160. В ПЛАВАНИИ

Плывет. Куда ж нам плыть?

Пушкин

1

О, пристань тихая рабочего стола, Где рифмы спят еще, и якоря под ними, Где мысли мачтами возносятся прямыми, Клубятся образы, как утренняя мгла! Уже моя рука и парус напрягла, А ум не ведает, путями плыть какими При ветре крепнущем, что стал непобедимей Ударов мощного орлиного крыла. Еще, за крохами охотясь близ таверны, Кружатся стаи птиц у масляной воды, И кто-то — на молу, — слезы не пряча верной, Смеется, — но уже мгновенные следы Средь волн шумящих руль чертит неудержимо… Прощайте, берега! Прощай, наш край родимый!

2

Мы долго плавали, мы видели чредой Пыланье кактуса, банана плод узорный, Лагун голубизну на фоне бури черной И ночь графитную над океанской тьмой. Встречали города, где катится порой С откоса виноград, где на стене соборной Гирлянды нежных нимф и фурий взор упорный, Где

музыкою речь струится неземной. Но всюду — в маревах маисовых плантаций, В лазурных гаванях, на верфях громовых И в зданьях — труд рабов, отученных смеяться, Повсюду гнет, и кровь, и свист бичей тугих, Красавиц суетность и детворы мученья… Будь проклят этот рай! О, Рим в часы паденья!

3

И в беспокойный, стоязыкий порт Нас, гневных, вскоре вал принес высокий. Смеется город, и теснятся в доке Рули к рулям и к борту — каждый борт. Как сотни вен, артерий и аорт — Теченье улиц. И людей потоки Под смелый марш равняют шаг широкий; И над садами гордый виден форт. Оттуда льется медною трубою Клич: «Стойте все могучею стеною, — Пусть в труд и солнце превратится свет!» Я узнаю тебя, тебя я знаю, Мой край родной, страна моя родная! Земля Советов! Слава и привет! <1934>

161. «Положи ты мне на сердце руку…»

Положи ты мне на сердце руку… Слышишь — бьется? Почему так бьется? Я сквозь труд и творческую муку Понял, для чего нам жизнь дается. Молода ты, хороша, нарядна, Ты не скажешь, но тебе ведь странно: Как это идет с тобою рядом Человек, седеющий так рано? В тех разливах голубых, осенних, Что багрянцем праздника богаты, Самое седое поколенье Юно, как ребята-октябрята. Много раз говорено про это — Чудо на земле у нас свершилось! Глубже загляни в глаза поэта: Там весна — так ты в них отразилась! <1934>

162–165. В КОСЬБУ

1

Отзвенела коса моя, Сохнут в долах сена. Прохожу вновь лесами я — Тишина, тишина… Не дремали, работали, Пот, как водится, лил… Здравствуй, с ясной погодою, Всё раздолье долин!

2

Вечер ясный, тихий-тихий Лег на реки и поля, И к ногам его гвоздики Клонит светлая земля. Наша смена докосила, Нашу смену отдых ждет… Где же твой платок красивый, Как гвоздика? Где цветет?

3

Ты целый день копнила на лужок Вином и медом пахнущее сено, И зной без всякой жалости обжег Открытое без умысла колено. Устала ты. Повеяло дымком. Окликнут скоро ужинать, родная. Мы вместе… Кто-то плещется веслом. «Люблю… А ты?» — «Не спрашивай, ведь знаешь!»

4

Ой, земля, вся нарядная, В голубом — берега! Исполинскими пятнами Зеленеют луга. Весь работой обласкан я — Сотни радостных кос… От платка ярко-красного Ветер песню принес. <1934>

166. СКАЗКА

Для ребенка мир кончается За соседним частоколом,— Был в стихах Мицкевич прав: Грядка, матери рукав И цветы кружком веселым, — Дальше сказка начинается. Был для дикаря простор Прежде отделен рекою, Тьмой вершин, лесов громадою… Он за них и не заглядывал, Даль казалась сказкой злою, Огражденной цепью гор. Паруса подняв наивные, Мореплаватель под ними Сине море переплыл, — А вернувшись, расстелил Перед близкими своими, Словно коврик, сказку дивную. Был не сразу мир открыт, Как страницы книги вещей, Человеческому мужеству… Ныне, со своим содружеством, Здесь, где лед во тьме зловещей, — Весь огонь и смелость — Шмидт! Стратосфера подчиняется Нашей общей воле властной, Нашей мысли и рукам… Где предела нет мирам, Там, за горизонтом ясным, Наша сказка начинается! 1934

167–169.ИЗ ЦИКЛА «ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА»

1. КИЕВ

На синих кручах над Днепром, В плаще былой старинной славы, Он сторожил сундук свой ржавый С давно слежавшимся добром. Прикрыв монашьим клобуком Наживы, грабежи, погромы, Он измывался над рабом И красил кровью стен изломы. Меж ветхих кровель из соломы, Меж трудно поднятых полей Вздымались храмы и хоромы Глухим виденьем старых дней. И вновь о праве палачей, О святости удавьих правил, О непреложности цепей Герольд подкупный лгал и славил. И поп за них молебны правил, И неба мутное стекло Докучный фимиам кудрявил, И молча раб клонил чело. Но всё росло, росло, росло, Чтоб мощным стеблем стать в грядущем, Зерно, что из глубин взошло, На страх, на горе власть имущим, На радость нивам, селам, пущам, На процветание городов. И не лучом быстробегущим Светил тот стебель в даль веков. О нет! Сквозь ряд былых гробов, Сквозь ад унылых желтых тюрем, Сквозь муки, войны, кровь рабов, Сквозь ночи с их лицом понурым, Над кругом стен вставая хмурым, Он рос, и там, где кровь текла, Навстречу животворным бурям Багрянцем роза расцвела. От города и до села Ростки росли всё непреклонней, И к своему исходу шла Ночь в хрипах яростных агоний. Но долго, долго ржали кони, Не умолкал доспехов гром, И в этом лязге, в этом стоне Склонялись всадники челом. Когда ж горячим рукавом День стер туманы вековые, Погиб — и вновь родился Киев На синих кручах над Днепром. <1934>

2. Я И КИЕВ

Взлелеянный в тиши певучей Садов и поседелых хат, Как полюбил я улиц кручи, Уступы каменных громад, Где всё влечет тебя куда-то Извечной тайною своей, Где за оградами церквей, Разинув клювики, галчата Вовсю от счастья жить кричат, Где, не сгораючи, горят Каштанов розовые свечи, Где ночи как влюбленных речи! По-новому воспеть в стихах Хотел я с силой неуемной — В вечерних трепетных огнях Улыбки женской отблеск томный, И искорки голубизны, Что высекает зорь огниво, И ночи праздник прихотливый — Прибой немолкнущей волны, Базары в пестряди осенней, Влюбленных слившиеся тени, — Всё, что вокруг мы видим все, Во всей представшей нам красе. Что ж, был, признаться, молодым я, А в эту пору, как ни мерь, Звучали тон, и звук, и имя Иначе, чем звучат теперь: Ведь, зовом сердца увлеченный, Легко, по молодости, я В те дни за пенье соловья Принять мог хриплый крик вороны; Но всё ж, друзья, когда б весь свет Таким же, как во цвете лет, С такой же яркостью и силой Был виден нам вплоть до могилы! Теперь до старости рукой Подать… иль до ее порога… И только тень любви порой Перебегает мне дорогу. Уже, казалось бы, пора Стать черствым, если не трухлявым… И всё ж подъемлю с полным правом Я тост за берега Днепра, За тех людей, что силой дивной Связали град мой неразрывно С высоким словом «большевик» — Он им прославлен и велик. С тобою, молодость, шагаю! Пусть сто чертей прут напролом, — Как ты, всем сердцем презираю Харона древнего паром! Хочу я жить, творить, каррамба! Трудиться, строить, создавать, Обтесывать слова, вгонять В упрямые теснины ямба; А если кликнут на войну — Ударить в звонкую струну, Чтоб накрепко рука сжимала Меч, выкованный из орала. Со всеми я иду вперед И гордо поднимаю знамя За нашу власть, за наш народ, За счастье, созданное нами, За гулкий звон весенних рек, За наши города и села, За зеленеющие долы, За цель, к которой человек Всей силою души стремится, За то, чтобы в улыбке лица, Как зори майские, цвели, За счастье всей родной земли! Кто ж дал нам молодость и силу, Мой город? Кто, резцом стальным Веков ушедших слой постылый Отбив, придал чертам твоим Красу чудесную такую, Где всё — и пламя, и порыв, И зорь пылающих разлив, Где дни сияют, торжествуя? Ведь имя названо… Оно Небес лазурных полотно Нам раскрывает в полдень ясный, — Светло, бездонно и прекрасно! 1934

3. ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА

Они — большевики. …Среди проклятий Пожар переползал из дома в дом, И задыхались площади кругом В дыму, от огненных его объятий. Кто не радел тогда о «нищем брате», Не призывал, знамена ввысь подъяв, Под вспышки молний, в громовом раскате Стать на защиту «вековечных» прав? Кичась казацким чубом, дик, кровав, Широкоштанный, пьяный друг традиций Метлой железной выметал, поправ, Всё «племя инородцев» из столицы, И улетел потом быстрее птицы, Набив народным золотом карман. И появился вслед из-за границы Другой спаситель — именитый пан,— И он исчез, рассеясь как туман, Теряя в бегстве по пути подковы. Тут, с бандой налетая на крестьян И флаг трехцветный поднимая снова, Старался «потрясенные основы» Восстановить свирепый генерал. Он, на любые мерзости готовый, Разбойничью резню благословлял И кровью залил Ярославов вал, Грудных младенцев попирал ногами И выл кровавой пастью, как шакал, У виселиц под черными столбами. Пропали все. Лишь, закопчен боями, Наш красный Арсенал стоял, суров: Звезды рубиновой зажегши пламя, Покрытый славою, к боям готов. Чернел наш Киев пустотой домов, Клонились тополя от непогоды… Но на позор он не послал послов В стан вражеский! Прошли страданий годы. В сиянии труда, наук, свободы, С несокрушимой твердостью руки Подняли счастье своего народа На плечи люди, мощны и крепки, — И вот на берегу Днепра-реки В грядущее, в просторы вековые Открылись нам Ворота Золотые! Кто это всё свершил? — Большевики. 1934