Стихотворения и поэмы

Чавчавадзе Илья Григорьевич

Тщетным огнем неземную любовь называя, Крылья подрезал мне разума вкрадчивый холод, Чистого чувства померкла святыня былая… Горе тому, кто в года молодые не молод! 30 ноября 1859

32. Потерянный эдем. Перевод Вс. Рождественского

Кто видел тот эдем цветущий, В котором сладостен не сон, А пробужденье, — мир, живущий Свободой, сохраняет он. Там и сама природа — властный Упрек тому, кто слаб и нем, Там потерял народ прекрасный В самом эдеме свой эдем. Вот

участь Родины несчастной. 26 декабря 1859

33. К Алазани. Перевод К. Липскерова

Цвет юности завял от быстротечности времени, Бег времени оставил сердце немощным. [13] Саба Орбелиани

13

Подстрочный перевод. — Ред.

Река! В потоках слез горой моей родною Рожденная река! Ты снова предо мною; Ищу минувшее я в глуби этих вод, Всё то, что скрыл в тебе годов круговорот; На берегу твоем я помню все утраты, Всё, от чего тоской душа и сердце сжаты. Вот этот дуб! Я с той сидел в его тени, Кто нежностью своей мои наполнил дни. Вот здесь смотрели мы на вспененные воды, Как мы, кипела ты в те пламенные годы. На бурный бег волны глядели мы вдвоем, Подобья быстрых дней еще не видя в нем. Зачем глядеть вперед, когда всё то, что было, Нам радостной зари улыбка озарила? Но канул краткий срок — и неги в сердце нет, Любви восторженной иссяк неверный свет. И прочь ушла судьба, блеснув улыбкой нежной, Исчезла, словно блеск на влаге быстробежной. Не та уж Алазань! И дуба высох ствол! И на висках своих седины я нашел! 1859

34. На смерть брата. Перевод В. Шефнера

Горе мне, брат!.. Темной смертью похищенный, На тоску по тебе обрек ты душу мою. В ночь ты ушел, и меня вверг в ночь бесконечную, Одного оставил, всё пусто кругом, разрушено… Брат мой Темур, всё с тобой похоронено… В горьких слезах найду ль себе утешение? Сирый твой прах на чужбине дальней покоится, К светлой могиле скорбные шлю моления… Май (?) 1860

35. Спящей женщине. Перевод Вс. Рождественского

На твой сон смотрю С лаской нежною, Вижу грудь твою Белоснежную. Слышу, как она, Благовонная, Дышит, негой сна Упоенная. И румянец щек Разгорается, И гранаты уст Улыбаются. Озарила лик Нега сонная, Крылом ангела Осененная. Как чисты черты Твоего лица! Счастлив тот, кто твой Друг, красавица! 19 июня 1860

36. Тоска. Перевод Вс. Рождественского

На земле, на небе всё в молчании, Лишь горят бесстрастные светила. Истомило душу мне отчаянье, А тоска мне сердце отравила. Было холодно душе страдающей, Тело смолы залили кипучие, Я томился в муке, всё сжигающей, Мозг пылал, и слезы лились жгучие. Я лежал, покинутый, в отчаянье, Надо мной чужое небо было. На земле, на небе всё в молчании, А вверху — бесстрастные светила. 11 июля 1860 Павловск

37. Муша. Перевод Н. Заболоцкого

В труде проходит жизнь его И не приносит ничего

1

В знойный день, в Тбилиси, около базара Проходил я часто. Черный от загара, У стены лежал ты, брат мой несчастливый, Сердце надрывал мне твой напев тоскливый. Жизнь твою прочел я в этих скорбных звуках — Труд во имя хлеба в горестях и муках. Кто ты, брат мой бедный? В чем твоя кручина? Может, не стерпел ты плети господина И, семью покинув, кров забыл домашний, Бросил дом отцовский, распростился с пашней? Иль судьба бесчестно парня обманула, Выгнала из дому, жизнь перевернула, На людей надежды также не сбылися… Но куда пришел ты? Что нашел в Тбилиси?

2

Низко ты склонился под мешком, бедняга! Хриплое дыханье сотрясает грудь, Прилипает к телу потная рубаха, Подкосились ноги, шагу не шагнуть! Люди к этим мукам полны безразличья. Вот летит на дрожках важный господин, И тебя, частицу божьего величья, Сшиб он, опрокинув, как пустой кувшин. Ты перевернулся. Над твоим позором Грянул дружный хохот: «Вот так акробат!» И никто не дрогнул перед этим взором, Хоть зажегся гневом твой суровый взгляд! Не сказав ни слова, ты мешок хватаешь, Посинели жилы, но не сдвинуть кладь, На глазах народа ты изнемогаешь, Помощи, как видно, неоткуда ждать!

3

Наконец добрел ты к дому еле-еле, Вытер пот горячий рукавом шинели, Дышишь полной грудью, отдохнув в прохладе, Ждешь, покуда вспомнит богатей о плате. Но хозяин медлит, он известный скряга. Снова ты обсчитан, труженик-бедняга! И опять твердишь ты о несчастной доле, — Ты ли не работал, словно буйвол в поле? Ведь с тобой, носильщик, коль нужна работа, Будут торговаться до седьмого пота, Сытого накормят, а несчастный нищий — Будешь ты доволен нищенскою пищей! Так несправедливо обделен судьбою, Свой куртан пристроишь ты под головою И заснешь в потемках на сиротском ложе, Чтобы завтра снова испытать всё то же.

4

Так всю жизнь в работе, муке и печали, Не отведав счастья, проживешь ты, друг, До тех пор, покуда где-нибудь в подвале Не ударит в сердце тягостный недуг. Будешь ты валяться на своей постели, Будешь покрываться полами шинели, Будешь, одинокий, в муках умирать. Не заплачет горько над тобой подруга, Не придут детишки, прячась друг за друга, Не застонет в муке старенькая мать. Ты умрешь, и тело на носилки бросят, И без слез зароют труп холодный твой, И никто не вспомнит, и никто не спросит, Как ты жил когда-то на земле родной. 12 июля 1860 Павловск