Стихотворения и поэмы

Андреев Даниил Леонидович

Часть вторая

Великая реконструкция

В своем разрастании город не волен:Им волит тот Гений, что вел в старинуСквозь бронзовый гул шестисот колоколенК Последнему Риму – Москву и страну.Но призрачный гул мирового призваньяНечаянным отзывом эхо будилВ подземных пустотах и напластованьях,В глубинном жилье богоборственных сил.В своем разрастании город не волен:Так нудит и волит нездешняя мощь,Клубясь и вздуваясь с невидимых штолен,Некопаных шахт и нехоженых толщ.Как будто, пульсируя крепнущим телом,Ярится в кромешном краю божество,Давно не вмещаясь по древним пределам Сосуда гранитного своего.Давно уж двоящимся раемВлеком созидающий дух:Он яростью обуреваем,Борим инспирацией двух.Враждующим волям покорны,В твореньях переплетены,Мечты отливаются в формыВеликой и страшной страны.И там, где сверкали вчера панагииИ глас «Аллилуйя!» сердца отмыкал —Асфальтовой глади пространства нагиеСверкают иллюзией черных зеркал.Стихий пробуждаемых крепнет борьба там,Круша и ломая старинный покойПо милым Остоженкам, мирным Арбатам,Кривоколенным и старой Тверской.И, переступая стопой исполинскойПокорной реки полноводный каскад,Мчат Каменный, Устьинский и БородинскийПотоки машин по хребтам эстакад.На дне котлованов, под солнцем и ливнем,Вращаясь по графику четких секунд,Живых экскаваторов черные бивни,Жуя челюстями, вгрызаются в грунт.Толпой динозавров подъемные краныКивают змеиными шеями вдаль,И взору привычному больше не странныИх мыслящий ход, их разумная сталь.Над хаосом древних трущоб и урочищ,Над особняками — векам напоказУж высится – явью свершенных пророчеств —Гигантских ансамблей ажурный каркас.Застрельщиков, мучеников, энтузиастовДоиграна высокопарная роль:Эпоха – арена тяжелых, как заступ,Чугунных умов, урановых воль.Учтен чертежами Египет,Ампир, Ренессанс, Вавилон,Но муза уже не рассыпетДля зодчих свой радужный сон.Рассудка граненая призмаНе вызовет радугу ту:Не влить нам в сосуд гигантизмаУтраченную красоту.Напрасно спешим мы в КаноссуИных, гармонических лет:Америки поздней колоссыДиктуют домам силуэт.Эклектика арок и лоджий,Снижающийся

габаритО скрытом, подспудном бесплодьиНамеками форм говорит.И в бурю оваций, маршей и кликов Век погружает свою тоску,И все туманней скольженье бликов По мировому маховику.И сквозь жужжанье коловоротов И похохатыванье электропил,Встают колонны, встают ворота И заплетается сеть стропил.Уж аэрограф, как веер, краской Шурша, обмахивает любой фасад,Чтоб он стал весел под этой маской: Тот – бел, тот – розов, тот – полосат.Во вдохновении и в одержании, не видя сумерек, не зная вечера,Кружатся ролики, винты завинчиваются и поворачиваются ключи,Спешат ударники, снуют стахановцы, бубнят бухгалтеры, стучат диспетчеры,Сигналировщики жестикулируют и в поликлиниках ворчат врачи.Они неистовствуют и состязаются, они проносятся и разлучаются,В полете воль головокружительном живые плоскости накреня,И возвращаются, и возвращаются, и возвращаются, и возвращаются —Как нумерующиеся подшипники, детали лязгающего дня.И какофония пестрых гудовГремит и хлещет по берегам:Треск арифмометров и ундервудов,Команда плацев и детский гам.За землекопом спешит кирпичник,За облицовщиком – столяры,И детворою, как шумный птичник,Уж верещат и визжат дворы.В казенных классах, теснясь к партам, растет смена, урок длится,Пестрят карты всех стран света, по тьме досок скрипит мел;В глаза гуннам — рябят цифры, огнем юным горят лица,А в час спорта во двор мчится — в галоп, с гиком — клубок тел.Смешав правду с нагой ложью, зерно знанья с трухой догмы,Здесь дух века мнет ум тысяч, росток нежный, эфир душ,Чтоб в их сердце кремнем жизни огонь пыла потом высечь,Швырнуть в город живой каплей, в бедлам строек, в стальной туш;Чтоб верным роем, несметной стаейОни спускались – в любые рвы,Громаду алчную ублажаяОметалличивающейся Москвы.Все крепче дамбы, все выше стены,Прочней устои, надежней кров,И слышно явственно, как по венамДержавы мира струится кровь.И каждый белый и красный шарикСпешит к заданьям по руслу жил,В безмерных зданьях кружит и шарит,Где накануне другой кружил.И к инфильтратам гигантских мускулов по раздувающимся артериямСамоотверженными фагоцитами в тревоге судорожной спеша,Во имя жизни, защитным гноем, вкруг язв недугующей материиЛожатся пухнущими гекатомбами за жертвой жертва, к душе душа.Пути их скрещиваются, перенаслаиваются, монады сталкиваются и опрокидываютсяИ поглощаются в ревущем омуте другой обрушивающейся волной;Имен их нет на скрижалях будущего, и даже память о них откидываетсяОбуреваемой единым замыслом, в себя лишь верующей страной.А по глубинным ядохранилищам, по засекреченным лабораториямБомбардируются ядра тория, в котлы закладывается уран,Чтобы светилом мильоноградусным — звездой-полынью метаистории —В непредугаданный час обрушиться на Рим, Нью-Йорк или Тегеран.И смутно брезжит сквозь бред и чарыИтог истории – цель дорог:Москва, столица земного шара,В металл облекшийся Человекобог.Уже небоскребов заоблачный контурМаячит на уровне горного льда, —Блистательный, крылья распластавший кондор,Державною тенью покрыв города.Уж грезятся зданья, как цепь Гималая,На солнце пылая в сплошной белизне:В том замысле – кесарей дерзость былая,Умноженная в ослепительном сне;И кружатся мысли, заходится сердце,Воочию видя сходящий во плотьЗадуманный демоном град миродержца,Всю жизнь долженствующий преобороть.И только порою, с тоской необорной,Припомнятся отблески веры ночной —Прорывы космической веры соборнойИ духа благоухающий зной.Гармония невыразимого ладаЩемящим предчувствием крепнет в душе,Еще не найдя себе формы крылатойНи в слове, ни в красках, ни в карандаше.И – вздрогнешь: тогда обступившие стеныПредстанут зловещими, как ворожба,Угрюмыми чарами темной подмены,Тюрьмой человека – творца и раба.

Часть третья

Вечерняя идиллия

Шесть! — Приутихают конторы.К лифтам, трамваям, метро – напролом!А сверхурочники, с кислым взором,Снова усаживаются за столом.В красные от лозунгомании стены,К незамедляющимся станкам,Хмурые волны вечерней сменыЛьются сквозь производственный гам.По министерствам, горкомам, трестамУже пошаркивает метла,Хлопают дверцы с прощальным треском,И засыпают в шкафах дела.И вот уже — оранжев, пурпурен и малинов,Гладя глыбы набережных теплою рукой,Самый лучезарнейший из добрых исполиновМедленно склоняется над плавною рекой.Юркают по зеркалу вертлявые байдарки,Яхты наклоняются, как ласточки легки…Ластятся прохладою ласкающие парки,Яркими настурциями рдеют цветники.С гомоном и шутками толпясь у сатураторов,Дружески отхлебывают пенистый оршадЮноши с квадратными плечами гладиаторов,Девушки хохочущие платьями шуршат. Влажной дали зов Нежно бирюзов,Холодно глубок у розовеющих мостов.Трамвайчики речные бульбулькают, пышут,Отблески и зайчики по майкам рябят…Гуторят, притопатывают, машут, дышатВдоль палуб конопатых стайки ребят.Издали им мраморный марш барабанятИ шпилем золоченым затеняют асфальтСверкающие горы высотных зданий И контуры университетских Альп.Там, у причалов, у всех станций, у плит спусков, в песке пляжей,Где луч солнца завел танцы, где весь воздух молвой полн —Пестрят вскрики, бегут пятки, спешат руки забыть тяжесть,С плотвой шустрой играть в прятки, дробить струи и бег волн.В тени парков зажглись игры. Как мед, сладки в кафе морсы,И бьет в сетку баскет-бола с сухим шарком смешной мяч,Гудут икры, горят щеки, зудят плечи, блестят торсы:То – бес спорта, живой, юркий, всю кровь в жилах погнал вскачь.Закатом зажигаются развесистые кроны,Оркестры первых дансингов, дрожа, льют трель,Качелями, колесами шумят аттракционы,Моторы карусельные жужжат, как дрель. Броситься колдобинами гор американских,Ухая и вскидываясь – вниз, вверх, вбок,Срывами и взлетами, в тележках и на санках,Сцепливаясь судорожно в клубок: – Мой Бог… —Сев на деревянную раскрашенную свинку,Мерно, по спирали убыстрять свой бег,В головокружении откинувшись на спинку,Чувствуя, как ветер холодит щур век;Вспархивать на цыпочках «гигантскими шагами»,Точно поднимаемый крылом вьюг лист;Взвихриваться ломкими, зыбкими кругамиВ воздух, рассекающий лицо, как хлыст;Празднуя советский карнавал, вверх крутоВзбрасываться в небо, утеряв весь вес;С плавно раздуваемою сферой парашютаРушиться в зияющий провал, как бес!..Чтобы кровь тягучая — огнем горела,Чтобы все пронизывал, хлестал, бил жар;Чтобы, наслаждением подхлестывая тело,Ужас заволакивал мозги, как пар!..Тешатся масштабами. Веруют в размеры.Радуются милостям, долдонят в барабан…Это – нянчит отпрысков великая химера,Это – их баюкает стальной Левиафан.Прядают, соседствуют, несутся, возвращаются,Мечутся, засасываясь в омут бытия,Кружатся, вращаются, вращаются, вращаютсяУтлые молекулы чудовищного Я.А в нелюдимой Арктике, в летней ее бессоннице,Мгновенно уподобляясь космическому палачу,Разрыва экспериментального фонтан поглощает солнце,Как буйствование пожара — беспомощную свечу.Но лишь по секретным станциям, в почтительном отдалении,Поерзывают уловители разломов коры и гроз,Да ревом нечеловеческим ослепнувшие тюлениПриветствуют планетарный научный апофеоз.Город же, столица же – как встарь длит жизнь.Вечер! развлекай нас! весели! взвей! брызнь!В ёкающем сердце затаив жуть томную, приятно-газированный испуг, зноб, чад,Сотни голосящих седоков в муть темную, вот, по узкой проволоке, путь свой мчат.Оттуда – на мгновение, внизу, вся в пламенных сияньях несосчитанных — Москва, наш рок,В дни горя, в ураганах и в грозу — страж каменный, в годину же хмельного торжества — наш бог.Она – в бегущих трепетах огней, фар иглистых, в прожекторах шныряющих, в гудках сирен,И полумаской дымною над ней пар зыблется от фабрик, стадионов, эспланад, арен.И кажется – в блаженстве идиллии вечерней,Что с этим гордым знаменем – все беды хороши,И вычеркнута начисто из памяти неверной Тоскующая правда ночной души.

Часть четвертая

Прорыв

В знак ГончихВползмесяц. День кончен.Бьетдесять.Бьет в непроглядных пространствах Сибири.Бьет над страной. Надо мной. Над тобой.И голосами, как черные гири,В тюрьмах надзор возвещает: – От-бой! —В Караганде, Воркуте, Красноярске,Над Колымою, Норильском, Интой.Брякают ржавые рельсы, по-царскиВ вечность напутствуя день прожитой. Сон разве?..Тишь…Морок… Длит праздникЛишьгород.Вспыхнут ожерелья фонарей вдоль трассМузыкой соцветий небывалых.Манят вестибюли: у дверей — блеск касс,Радуга неоновых порталов.Пряными духами шелестит шелк дам,Плечи – в раздувающихся пенах…Брызжет по эстрадам перезвон всех гаммИ сальто-мортале – на аренах.Встанет попурри, как балерина, на носок,Тельце – как у бабочки: весь груз — грамм, —Будто похохатывает маленький бесок:Дранта-рата-рита, тороплюсь к вам!А ксилофон, бренча, Виолончель, урча, И гогоча, как черт, кларнетВоображенье мчат В неразличимый чад, Где не понять ни тьму, ни свет.Там

попурри — дзинь-дзень,И на волну всех струн Взлетает песнь, как челн, как флаг, Что никогда наш день Еще не был столь юн, Столь осиян, столь полн, столь благ.Звенит бокал дзынь-дзень, Узоры слов рвет джаз, Колоратур визг остр и шустр, —Забыть на миг злой день, Пить омрак чувств хоть час В огнях эстрад, и рамп, и люстр!Но и с эстрад сквозь дзонн От радиол, сцен, рамп, В ушах бубнит все тот же миф,Все тот же скач, темп, звон, И тридцать лет мнет штамп Сердца и мозг, цель душ скривив.Ни шепотком, ни вслух, Ни во хмелю, ни в ночь Средь тишины, с самим собой,Расторгнуть плен невмочь, Рвануть из пут свой дух, Проклясть позор, жизнь, тьму, ложь, строй.И только память о прежних жертвах Еще не стерта, еще свежа,Она шевелится в каждом сердце, Как угль будущего мятежа. Но музыка баров от боли мятежной Предохраняет… эстрада бренчит… Мерно… льют вальсы… ритм плавный… и нежный… Плавно… все пары… ток пламенный… мчит:Жаркий! пульс танца! тмит разум! бьет в жилах,Арки зал шумных слив в радужный круг;Слаще, все слаще смех зыбкий уст милых,Радость глаз юных и сомкнутых рук…Бьетполночь: Звон с башни.Кругполон…Друг!Страшно!Этих кровавых светил пятизвездьеВидишь?Эти глухие предзвучья возмездьяЧуешь?Нет.Тихо.Совсем тихо.Лишь «зисы» черным эллипсоидомПод фонарем летят во тьму…Кварталы пусты. Дождь косой тамОбъемлет дух и льнет к нему.Наутро снова долг страданий,Приказы, гомон, труд, тоска,И с каждым днем быстрей, туманнейРевущий темп маховика.Не в цехе, не у пестрой рампы —Хоть в тишине полночных книгНайти себя у мирной лампы,Из круга вырваться на миг.Смежив ресницы, в ритме строгом,Изгнав усталость, робость, страх,Длить битву с ЧеловекобогомВ последних – в творческих мирах!..Космос разверз свое вечное диво.Слава тебе, материнская Ночь!Вам, лучезарные, с белыми гривами,Кони стиха, уносящие прочь!Внемлем! зажглась золотая Капелла!Вонмем! звенит голубой Альтаир!Узы расторгнуты. Сердце запело,Голос вливая в ликующий клир.Слышу дыханье иного собора,Лестницу невоплощаемых братств,Брезжущую для духовного взораИ недоступную для святотатств;Чую звучанье служений всемирных,Молнией их рассекающий свет,Где единятся в акафистах лирныхДухи народов и души планет;Где воскуряется строго и прямоБелым столпом над морями стихийМлечное облако – дым фимиамаВ звездных кадильницах иерархий…Чую звучанье нездешних содружеств,Гром колесниц, затмевающих ум, —Благоговенье, и трепет, и ужас,Радость, вторгающуюся, как самум!..Властное днем наважденье господстваДух в созерцаньи разъял и отверг.Отче. Прости, если угль первородстваВ сердце под пеплом вседневности мерк.Что пред Тобой письмена и законыВсех человеческих царств и громад?Только в Твое необъятное лоноДух возвратится, как сын – и как брат.Пусть же назавтра судьба меня кинетВновь под стопу суеты, в забытье, —Богосыновства никто не отниметИ не развеет бессмертье мое!

8—22 декабря 1950

г. Владимир

Темное видение

Гипер-пэон

О триумфах, иллюминациях, гекатомбах,Об овациях всенародному палачу,О погибших и погибающих в катакомбахНержавеющий и незыблемый стих ищу.Не подскажут мне закатившиеся эпохиЗлу всемирному соответствующий размер,Не помогут — во всеохватывающем вздохеРитмом выразить, величайшую из химер.Ее поступью оглушенному, что мне томныйТенор ямба с его усадебною тоской?Я работаю, чтоб улавливали потомкиШаг огромнее и могущественнее, чем людской.Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалахБыла тяжесть, как во внутренностях Земли,Ход чудовищ, необъяснимых и небывалых,Из-под магмы приподнимающихся вдали.За расчерченною, исследованною сферой,За последнею спондеической крутизной,Сверх-тяжелые, транс-урановые размерыВ мраке медленно поднимаются предо мной.Опрокидывающий правила, как плутоний,Зримый будущим поколеньям, как пантеон.Встань же, грубый, неотшлифованный, многотонный,Ступенями нагромождаемый сверх-пэон!Не расплавятся твои сумрачные устои,Не прольются перед кумирами, как елей!Наши судороги под расплющивающей пятою,Наши пытки и наши казни запечатлей!И свидетельство о склонившемся к нашим мукамУицраоре, угашающем все огни,Ты преемникам — нашим детям — и нашим внукам —Как чугунная усыпальница, сохрани.

1951

О тех, кто обманывал доверие народа (триптих)

1

Грудь колесом, в литой броне медалей.Ты защищал? ты строил? – Погляди ж:Вон – здание на стыке магистралей,Как стегозавр среди овечек – крыш.Фасад давящ. Но нежным цветом кремаГладь грузных стен для глаз услащена,Чтоб этажи сияли как поэма,Чтоб мнились шутки за стеклом окна.Тут Безопасность тверже всех законов,И циферблат над уличной толпойОтсчитывает здесь для миллионовБлаженной жизни график круговой.И тихо мчится ток многоплеменный,Дух затаив, – взор книзу, – не стуча, —Вдоль площади, парадно заклейменнойПрозваньем страшным: в память палача.

1950(?)

2

Нет:Втиснуть нельзя этот стон, этот крик В ямб: НадЛицами спящих – негаснущий лик Ламп, ДрожьСонных видений, когда круговой Бред Пьешь,Пьешь, задыхаясь, как жгучий настой Бед. Верь:Лязгнут запоры… Сквозь рваный поток Снов ДверьНастежь – «Фамилия?» – краткий швырок Слов, — СверкГрозной реальности сквозь бредовой Мрак, ВверхС шагом ведомых совпавший сухой Шаг, СтискРук безоружных чужой груботой Рук, ВизгПетель – и – чинный, парадный, другой Круг. ЗдесьПышные лестницы; каждый их марш Прям; ЗдесьВдоль коридоров – шелка секретарш — Дам; ЗдесьБуком и тисом украшен хитро Лифт… ЗдесьСмолк бы Щедрин, уронил бы перо Свифт. ДымПряно-табачный… улыбочки… стол… Труд… ДыбСумрачной древности ты б не нашел Тут: Тишь…Нет притаившихся в холоде ям Крыс… ЛишьКрасные капли по всем ступеням Вниз. Гроб?Печь? лазарет?.. – Миг – и начисто стерт След, ЧтобГладкий паркет заливал роковой Свет.

3

Ты осужден. Конец. Национальный рокТебя недаром гнал в повапленный острог.Сгниешь, как падаль, тут. Ни взор, ни крик, ни стонНе проползут, змеясь, на волю сквозь бетон.Но тем, кто говорит, что ты лишь раб – не верь:В самом себе найди спасительную дверь!Сквозь круг безмолвия, как сквозь глухой редутНа берег ветреный ступени приведут.Там волны вольные, – отчаль же! правь! спеши!И кто найдет тебя в морях твоей души?

1935—1950

У гробницы

Ночь. – Саркофаг. – Величье. – Холод. Огромно лицо крепостных часов: Высоко в созвездьях, черные с золотом, Они недоступней судных весов.Средь чуткой ночи взвыла метелица, Бездомна, юродива и строга.На звучные плиты гранита стелются Снега, снега, снега.Полярные пурги плачут и просятся Пропеть надгробный псалом, И слышно: Карна проносится Над спящим вечным сном.Он спит в хрустале, окруженный пламенем, Пурпурным, – без перемен, — Холодным, неумоляемым — Вдоль всех четырех стен.Бьет срок в цитадели сумрачной: Чуть слышится звон часов, Но каждый удар – для умершего — Замок. Запор. Засов.Что видят очи бесплотные? Что слышит скованный дух? Свершилось бесповоротное: Он слеп. Нем. Глух.А сбоку, на цыпочках, близятся, Подкрадываются, ползут, С белогвардейских виселиц Идут. Ждут. Льнут.Грядут с новостроек времени, С цехов, лагерей, казарм — Живые обрывки темени, Извивы народных карм.– Нам всем, безымянным, растраченным, Дай ключик! дай письмецо! — …Но немы, воском охваченные, Уста. Черты. Лицо.Лишь орден тихо шевелится — Безрадостнейшая из наград, Да реквием снежный стелется На мраморный зиккурат.

Монумент

Блистая в облаках незыблемым дюралем,Над монолитом стран, над устьем всех эпох,Он руку простирал к разоблаченным далям —Колосс, сверхчеловек… нет: человекобог.Еще с ночных застав мог созерцать прохожийВ венцах прожекторов, сквозь миллионный гул —Серебряную ткань и лоб, с тараном схожий,Широкий русский рот, татарский абрис скул.Блаженны и горды осуществленным раем,Вдоль мраморных трибун и облетевших липВ дни празднеств мировых по шумным магистралямМоря народные сквозь пьедестал текли б.И, с трепетом входя под свод, давимый ношейДвух непомерных ног – тысячетонных тумб —Спешили бы насквозь, к другим вратам, порошейГде осень замела остатки поздних клумб.Паря, как ореол, над избранным конклавом,Туманила бы мозг благоговейных толпКровавых хроник честь, всемирной власти слава,О новых замыслах неугомонный толк.А на скрещеньях трасс, где рос колбас и булокМуляжный Эверест, облепленный детьми,По сытым вечерам как был бы лих и гулокШирокозадый пляс тех, кто не стал людьми!

Красный реквием (тетраптих)

1

Сквозь жизнь ты шел в наглазниках. Пора быХоть раз послать их к черту, наконец!Вон, на снегу, приземистою жабойСпит крематорий, – серый, как свинец.Здесь чинно все: безверье, горесть, вера…Нет ни берез, ни липок, ни куста,И нагота блестящего партераАмбулаторной чистотой чиста.Пройдет оркестр, казенной медью брызнув…Как бой часов, плывут чредой гроба,И ровный гул подземных механизмовПослушно туп, как нудный труд раба.А в утешенье кажет колумбарийСто ниш под мрамор, серые как лед,Где изойдет прогорклым духом гариПогасших «я» оборванный полет.