Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений

Барт Соломон Веньяминович

5. «Меня, меня — во всем параде…»

Меня, меня — во всем параде — Из башни, где возжен завет, Меня из таинства ограды Под площадей глумливый свет. Меня в ветра, на воздух колкий, — Меня, мое, всего ль меня? Вдруг с запыленной черной полки — Меня, мудрейшего меня. Но я бегу… И снова в башню Над головами поднят мост: Я возвращаюсь в мир бесстрашный — На перезвон, на долгий рост. И снова за оградой слово В покое, где возжен завет, Где

взято всё из тьмы земного Под тайный, слишком яркий свет.

6. «Чего, чего не скажешь словом!..»

Чего, чего не скажешь словом! Но между словом и тобой Всегда явление готово Внести раздор и перебой. Предстанет ли во мгле явленье, Оно всегда, всегда темно. И лишь в поэта вдохновеньи Горит — на миг озарено. И заколдовано и тесно Тугое лоно красоты. И мир вещей, наш мир телесный, Молчит в провале пустоты. Всё пусто, всё кругом безбожно, Всё ложно, только вымя слов Нас кормит ласкою тревожной Непостигаемых основ.

7. «Душа… да это кот наплакал…»

Душа… да это кот наплакал И лапкой струны потрепал, И где-то бубенец прозвякал, И кто-то жизнь свою отдал. Зачем? Ах, как прелестны розы И как умильно строг забор! И кто сказал — в тоске склероза — Что есть паденье и позор? Но я не верю, нет, не верю Кошачьей лапке и слезам. Я по себе доверье мерю, Я верю крысам и мышам. Они со мной играют в прятки. Им жуть мила. Им смерть страшна. Душа… да вот ее зачатки: Подполье, ночь и тишина.

8. «И зонт внутри солидной палки…»

И зонт внутри солидной палки, И зажигалка-пистолет, И на моторах катафалки Всему блистательный ответ: Моей беспомощности странной, Моим аффектам и тоске, И серой скуке первозданной, И мертвой туше на лотке, И женской нежности курносой… Зачем курносой? Ах, затем, Что даже дым от папиросы Нужнее скорби и поэм, Что где-то желобком полночным Стекает грусть, стекает грусть, Затем, что верю всем заочно И ложь их знаю наизусть.

9. «Душа мечта, а тело — бредни…»

Душа мечта, а тело — бредни… Но мясо есть. Но мясо есть Привычны мы, придя с обедни, Обеда соблюдая честь. Мясная честь — до гильотины, До женских бедер… Обождешь Еще недельку в карантине И примешь всё. И всё поймешь. Мясная мудрость… Что за блюдо? И что сереет за столом? Не что, а кто — мясное чудо — Анатом с вилкой и ножом. И всё же ветер забиякой Весь день, всю ночь горазд трубить, Забыв про козни Пастернака, Что есть душа, что надо жить.

10. «Не элевзинский мир подземный…»

Не элевзинский мир подземный, Где

в темноте так ярок свет, Не грозный, ноуменально темный, Непостигаемый завет, А просто Бог. И просто тело. Земля. Трава. Небесный свод. О, вечный сердца оголтелый, Паденью равный перелет. Есть простота для тех, кто тайну Пока отставил в уголок, Вкушая каждый день пристойный Пшеничный кованный паек. И неизбывна власть канона: Лишь поищи — и обретешь Для мира внешнего законы И для себя святую ложь.

11. «Любовию жива планета…»

Любовию жива планета, Комете хвост длиннейший дан, Тебе нежнейшей — триолеты, А мне подлейшему — стакан. Стакан вина во имя боен Испью. Смешаю кровь с вином. Я, всё равно, в себе раздвоен, Я, всё равно, живу скотом. Но мне испить и крови чистой За хвост длиннейший, за любовь. Кружит планета без корысти. Мы с пользой проливаем кровь. Быть может, в мире всё случайно: И кровь, и солнце, и снега, И правда лжи, и тайна тайны, И ты, блудливая тоска.

1934

ВОРОШИТЕЛИ СОЛОМЫ

ПЯТАЯ КНИГА СТИХОВ

ВАРШАВА. MCMXXXIX

188. «Пространства. Медленная оттепель моя…»

Пространства. Медленная оттепель моя. Над томом том — в снопах наметанные громы. Со мной, во мне — о, ворошители соломы, Воронья, ведовская, вещая семья. Шуршат. И тощие ладони вознесли. И точно — хлыст, и точно — свист, и ждут ответа Отметы дней — на дыбе в ночь воздеты. Какие отсветы в сферической пыли! Какая дань… Непостижимым тем властям… Кто верит, кто вопит, кто тайно внемлет И тот, кто в рукава вбирает время И всё бредет и бредит по ночам.

189. «Ее лицо… Встает высокий час…»

Ее лицо… Встает высокий час. На водах города построят. Ее лицо… Так ветр идет на нас Грозой молитвенного строя. Так падает созревший плод В пустыню зрелого покоя. Народ снует всех заговоров нить. Ее лицо — как день церковный. Ее лицо — как взвихренное слово, И я встаю, пытаясь говорить… Но как сказать? Медлительная вечность: Мой день бессонной дыбою в висках, Мой день — огромных дней предтеча — Грядет в созвездиях, в ночах.

190. «Притворство. Ложь. О, в эту сеть…»

Притворство. Ложь. О, в эту сеть Всем топотом слонов… Громадой — В прохладный бег часов… Иль пожалеть? И слышишь — так и быть! — игрушечное стадо, И в скоморохи прешь, в вожди. В галдеж Промеж тех бубенцов… О, фарисеи!.. И каждый каждому пригож, И всей изнанкою потеют, — К пустым истокам восходя. И слова нет. Иль только слово: нет! И говоришь: любимая, так — погодя — Развеем мы песчинки лет.