Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений

Барт Соломон Веньяминович

Но вот вернулся человек попоздней домой, лег в кровать и призадумался. Не спится человеку: томит бессонница. Не всегда она от нервов или от несварения желудка. Бывает бессонница и от душевной отрыжки, от несварения в душе. Что-то залегло, залежалось, и вдруг давно позабытое объявилось и надавливает на слюдяные стенки сознания.

Человек закрывает, открывает глаза. В зеницах мгла: он бредит. Нахлынуло самое мучительное, ибо самое бредовое и самое явное: зачем живу, и чем живу, и во имя чего?

Помолимся о том, кто в тьме ночной Клянет себя, клянет свой труд дневной. Обиды вспоминает, униженья, В постели <жесткой> лежа без движенья.

И он когда-то жил в иной борьбе: не в борьбе за существование, а за вечные идеи: за справедливость, за правду, за сознательную творческую жизнь.

И не воплотилось ли это в те страшные годы в понятие борьбы за отчизну?

Почему я не убит, как братья — Я бы слушал грохот пред концом, Я лежал бы в запыленном платье С бледным и торжественным лицом. Кровь ручьем бы на траву стекала И, алея на сухой траве Преломляла бы и отражала Солнце в бесконечной синеве. Я молчал бы, и в молчанье этом Был бы смысл, значительней, важней Неба, блещущего ясным светом, Гор и океанов и морей

А большая нежность к кому-то, к чему-то или ко всему — смешная теперь?

С сердцем, переполненным любовью, Но кому отдать ее — не зная, Ночью припадаю к изголовью, К изголовью ночью припадаю. Вот вошла в меня любовь без меры. Нет лица ей, нет имен, нет слова. Я прошу у Бога сил и веры, Спрашиваю сил у Бога снова. И в тоске неясной, что знакома Всем, кто тенью вечности тревожим, Как беспутный сын у двери дома, Плачу я, что мы любить не можем.

А вера в богочеловека?

И когда увижу тень Твою, Сердце бьется и темно в глазах. Спрашиваешь Ты, а я таю Всё мое смущение и страх.

Но самое главное, самое существенное, предрешающее все мысли, все чаяния и все дела человека — это глубокое, необоримое чувство чести.

…Нам страшно жить; Неправедные, ко всему глухие, В пустынном мире, пред пустым окном, Ночами, в свете безысходном, ложном, Тревожимые внутренним огнем, И ты. и я, всегда о невозможном Зачем мечтаем мы, сестра моя? Стучат шаги. Над городом печальным Миры — иерархия бытия, — Немые звезды…

«Бессонница» Ю. Терапиано вся светится светом глубокого чувства чести.

Для того, в ком вибрируют созвучные струны, этот сборник — большое поэтическое (не формальное, не внешнее, если таковое вообще бывает) достижение.

С.Б.

ИЗ ПИСЕМ С. В. БАРТА

Письма к А. Л. Бему

1

Многоуважаемый Альфред Людвигович,

Ваш неожиданный приезд в Варшаву был для меня событием, к которому я готовился с большим душевным напряжением. Какой соблазн иметь возможность лично Вас послушать, удостоиться беседы с Вами, узнать о многом, что волнует, в чем так трудно разобраться, Ваше четкое, глубоко продуманное мнение. Соблазн стал мучением, когда по болезни я не смог присутствовать на Вашем чтении в «Содружестве».

К счастью, Георгий Георгиевич Соколов, который любезно согласился вручить Вам мой сборник, передал мне подробно содержание Вашего доклада [2] .

Сказанное Вами о Достоевском не субъективная фантастика, которой имеется в изобилии в русских и иностранных трудах о нем, сказанное Вами это знание в высшем значении слова и притом конгениальное ясновидцу «души» человеческой.

До чего возмутительна статья Адамовича, превозносящего лауреата за счет Достоевского и Чехова. Хорош и сам Бунин, приналепливающий [3] к романам Достоевского эпитет бульварные [4] .

Это может быть оправдано разве тем, что между крупными индивидуальностями весьма часто наблюдается даже резкое взаимное отталкивание.

2

А. Л. Бем, приехавший в Польшу для участия во втором международном съезде славистов, прочел в Литературном Содружестве два доклада: 29 сентября — на тему «Проблема вины у Достоевского», а 1 октября — о ситуации в советской литературе и о только что прошедшем съезде советских писателей. См.: «А. Л. Бем в Литературном Содружестве». Меч, 1934, № 21,7 октября, с. 7.

3

Слово читается предположительно.

4

См. статью Г. Адамовича «Лица и книги», Современные Записки, LIII (Париж, 1933), посвященную сопоставлению Бунина и Толстого (см. особенно с. 326–328).

И Философов в своем сбивчивом возражении Вам в «Содружестве» выказал весьма поверхностное отношение к проблеме «Достоевский».

Третьего дня мы с польским поэтом Арнольдом Вильнером (он в свое время бывал в «Таверне Поэтов» и просит передать Вам душевный привет) [5] перечитали Вашу статью «Развертывание сна у Достоевского» [6] . Эта статья еще больше утвердила нас в мнении, что изучение Достоевского имеет в Вашем лице авторитетного защитника от угрожающего ему со стороны узколобых вредителей поношения.

5

Мы располагаем лишь самыми скупыми сведениями об этом поэте. По-видимому, стихи его публиковались на страницах журналов и газет. Одно его стихотворение — «Spotkanie w barze» — репродуцировано в книге: Ferdynand В. Ruszczyc, Jacek Urba'nski. Maja Berezowska. Antologia tw'orczo'sci (Warszawa: BGW, 1994), s. 52. Его перевод пушкинского стихотворения «Прозаик и поэт» («О чем, прозаик, ты хлопочешь…», 1825), помещенный в ченстоховской газете Mloda Polska в 1934, был перепечатан в кн.: Marian Тороrowski. Puszkin w Polsce. Zarys bibliograficzno-literacki (Warszawa: Pa'nstwowy Instytut Wydawniczi, 1950), s. 95.

6

А. Бем, «Развертывание сна („Вечный муж“ Достоевского)», Ученые Записки, основанные Русской учебной коллегией в Праге. Том 1, вып. 3 (Прага, 1924), с. 45–59. В расширенном виде статья вошла в кн.: А. Л. Бем. Достоевский. Психоаналитические этюды (Прага: Петрополис, 1938), с. 54–76.

Надеюсь, Вы не откажете мне и Вильнеру в нашей совместной просьбе сообщить нам перечень всего, напечатанного Вами за последние десять лет. Особенно интересуют нас Ваши статьи о Достоевском.

Надеюсь также узнать ваше мнение о моей книжке. Для меня это бесконечно важно. В здешнем «Содружестве» я совершенно одинок, т. е. чувствую себя одиноким. В «Бродячей Собаке» в Петербурге и в «Обществе Свободной Эстетики» в Москве я познал совершенно иное отношение к себе. Два первых моих стихотворения были напечатаны в том же сборнике, где были помещены Гумилева: «Над этим островом какие выси…» и Осипа Мандельштама «Бетховен».

В сборник «Камни… Тени…» помещены мною стихи, не расходящиеся с заглавием его. В 17-ом году вышел в Москве мой сборник «Флоридеи». Юрий Исаич Айхенвальд одобрил его.

В 18-м году я приехал в Варшаву, где работаю в весьма трудных условиях, особенно нравственно трудных.

Думаю, что достаточно о себе. Я и то злоупотребил уже Вашим великодушием.

Искренно уважающий Вас С. Барт.

6/Х 34 г.

Мой адрес: Warszawa, Moniuszki 17, m. 4

В. Kopelman, dla S. Barta.

2

30/XI 34 г.

Многоуважаемый Альфред Людвигович,

Как я был взволнован Вашим письмом, Вашим удивительно чутким и нежным отношением ко мне. Дело не в том, какого мнения человек обо мне ли или о моих делах, дело в нем самом, в его достоинстве, справедливости, благородстве. Я признаю только один культ, — это культ личности.

Вы догадались, что я не нуждаюсь в правде-справедливости, что мне можно преподнести и правду-истину. И всё же по прирожденной доброте и деликатности Вы щадили мое самолюбие. Большое сердечное Вам спасибо, бесконечно уважаемый и дорогой Альфред Людвигович! В скором времени выйдет моя вторая книжка. Быть может, надеюсь, она заслужит Ваше одобрение.