Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений
Шрифт:
Так С. Барт изображает миг смерти.
Но вот всем стало ясно, что свершилось непоправимое. Волнение улеглось, плач перешел в тихие слезы, а мертвец возлег на стол при свете свеч. Тут в поэте происходит раздвоение: мысленно созерцая свой труп, его вечная духовная частица приближается к своему прежнему обиталищу, чтобы дать ему последнее целование —
ЧейИ вот уже похоронное шествие увлекает останки «сгоревшего дотла» к тишине исщербленного надгробия. Мудрой тишине кладбища посвящены лучшие стихи С. Барта. Вот одно из них:
Весеннее небо. Весенний погост. Напев похоронный так прост, Как будто успенье приходит весной, Как будто цветенье — покой. Влекут и уводят аллеи крестов. И мнится — под пенье псалмов Весна сочеталась со смертью моей Под сенью поникших ветвей. И солнце склонилось. И день изнемог. И тихо за синий порог, Покорно ступая, несут — пронесли Последнее утро земли.Казалось бы, надгробная тишина, веющая холодом, тлен, окаменение смерти должны приводить в содрогание всё подвижное, теплое, живое. Должны внушать отвращение. Но С. Барт представляет себе смерть в виде девушки с золотою косой и голубыми глазами.
Может быть, какое-нибудь впечатление «печального» детства заронило в его душу этот образ. Одно отрывочное четверостишие С. Барта намекает на это —
Над садом старинным я помню звезду, Печального детства светило, И девушку помню; и — в сонном пруду голубую могилу…С тех пор, пройдя через разочарования и страдания в жизни, память о «голубой могиле» девушки превратилась для опустошенного сердца в страну,
Где боль цветет во имя Бога, Где смерть веселая дана.Как свидания, ждет поэт прихода своей голубоглазой девушки — смерти:
У смерти моей голубые глаза И странные нежные речи. У смерти моей золотая коса И детские робкие плечи. Темнеет. На травы ложится роса. Стихаю для трепетной встречи.Уже различая ее приближающие черты, он восклицает:
Это ты, как виденье легка. ЭтоНаконец, она появляется для первого и одновременно вечного объятия —
И я простер невольно руки, И тихая явилась ты. И где-то в зеркалах, в пролетах От глубины до глубины, В безумном, в непомерном взлете С тобой мы были сплетены.Не напрасно дана «веселая смерть» поэту. «Вспомни, вспомни, — говорит он: — смерть не всё сжигает…».
Тишина земного торжества смерти — намек на иную тишину-тишину тайны «вечности существования». Всё временное преходяще — и мысли и лица, но
…Звезды в сияющей мгле, Облака, облака и зарницы Никогда не пройдут на земле.Смерть — только переплавление несовершенной формы в более совершенную, синее очистительное пламя. И заклинанием кажется стихотворение С. Барта, раскрывающее этот высший смысл смерти:
Чтоб родиться, нужно умереть — В тленье кануть, в тлении сгореть. Ты не бойся тела — плотью дух сожги. Все безумства мира, все пути твои. Синий пламень… синяя река… Синий пламень… первая строка… Дрогнула завеса… Ярый, золотой Всходит мир телесный, юный мир земной.Путь души — канатной плясуньи, по оригинальному образу С. Барта, — вечное балансирование над бездной страдания и смерти, пока в момент, когда «ропщет бубен» и «ждет стихия», она не восходит в вечное, «небес касаясь».
На первый взгляд темное и косноязычное стихотворение это становится ясным, стоит только внимательно вглядеться в него при свете поэтического светильника С. Барта.
Мир, в котором течет жизнь человека, — комната. За окном ее в «синей книге» небесной тайны звучит о чем-то вечность.
Но вот он — гонец смерти — внезапно входит в комнату жизни в белом облаке холода уничтожения. «О боль свершенья!» — восклицает поэт.
Строгие тени кладбища застыли на лице пришельца и иная скорбь — не житейская боль, не «кровный крик» страдания, срывающийся в «пустоту», — но иная, мудрая, тихая скорбь сознания неизбежности переплавления, преображения в смерти раскрывается в этом миге.