Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений
Шрифт:
Слушая мой отчет о последнем свидании с Соломоном, Семенов утирал рукавом слезы.
Лазарь Флейшман
Об этом издании и его составителе [11]
Легкий, случайный пунктир — так можно было бы определить характер сведений о Барте, бывших до последнего времени в распоряжении историков русской поэзии первой половины XX века. Трудно сказать, что явилось тому причиной: самый характер литературного дарования и облика поэта, катастрофические события, обрушившиеся на его поколение, особые условия существования русской литературы в Зарубежье и ее «полицентричность». Но как бы то ни было, читателя этого сборника сочинений Барта не сможет не поразить несоответствие между репутацией (пусть «закулисной») поэта, сложившейся в момент его дебюта, и несомненно веским творческим потенциалом, раскрывающимся при ознакомлении с его работой в последние годы жизни.
11
Выражаем искреннюю признательность всем лицам, содействовавшим нашей работе над изданием
Первое упоминание о Барте — закодированное двойным образом — появилось в эмигрантской прессе в 1925 г., когда Георгий Иванов рассказал в своих мемуарных очерках о предыстории одного из литературных начинаний Осипа Мандельштама (зашифрованного криптограммой М.). Сообщив, что «поэт М. был специалистом по основанию издательств, правда, эфемерных. Он был необыкновенно изобретателен в способах склонить какого-нибудь денежного человека на издание альманаха или журнала. На меценатов у него был нюх, как у гончей», Г. Иванов описывает встречу Мандельштама с одним из таких меценатов, неким «Фридрихом Фридриховичем» — «грустным человеком с большим горбом», с которым он свел и мемуариста и которого он уговорил издать альманах с участием лучших современных поэтов, наряду со стихами самого богача. Г. Иванов продолжает:
Маленький седой горбун посмотрел на меня грустно и неодобрительно. Должно быть, мой вид не соответствовал его представлению о редакторе.
Дело было следующее. М. познакомился с этим Фридрихом Фридриховичем в пригородном поезде. Познакомился, определил как «подходящего» и, чтобы не терять времени, привез прямо к Альберу [ресторан. — Л. Ф.]. Горбун был ликерным фабрикантом и писал сонеты о драгоценных камнях. Он соглашался издать сборник, но желал солидного редактора.
Сошлись Мандельштам и меценат на кандидатуре Дм. Цензора в качестве редактора альманаха.
Вышел еще маленький разговор насчет псевдонима мецената. Он осведомился, как будут печатать стихи — по алфавиту или нет. Ему сказали — по алфавиту. «Значит, кто будет первым, Ахматова?» — «Да, Ахматова». — «Ну, так я выбираю себе псевдоним „Аврамов“».
На Аврамова мы не согласились. Фридриху Фридриховичу пришлось примириться с каким-то псевдонимом на Б. [12]
12
Георгий Иванов, «Китайские тени», Звено (Париж), 1925, 5 октября; Георгий Иванов. Собрание сочинений в трех томах. Том 3. Мемуары. Литературная критика (Москва: Согласие, 1994), с. 253–254, ср. на с. 680 — комментарий В. Крейда.
Публикуя соответствующий отрывок из мемуарного очерка Г. Иванова в своих комментариях в антологии Воспоминания о Серебряном веке, Вадим Крейд первым обратил внимание на «несоразмерность» никому не известного имени С. Барта в сборнике Альманахи стихов, выходящие в Петрограде (Вып. 1. Пг.: Цевница, 1915) с именами других его участников — Ахматовой, Блока, Гумилева, Г. Иванова, Кузмина, Мандельштама и редактора сборника Дм. Цензора. Почти одновременно обнародовав письмо С. Барта к Д. Цензору от 19 марта 1915 г., Р. Д. Тименчик сообщил детали подготовки этого сборника [13] . Вместе с тем, суммируя накопленные в связи с «Китайскими тенями» Г. Иванова справки о Барте, один из лучших знатоков русской литературы XX века Н. А. Богомолов заявил: «однако сколько-нибудь значительными сведениями об этом человеке мы не обладаем» [14] .
13
Р. Д. Тименчик, «О фактическом субстрате мемуаров Г. Иванова», De Visu, 1994. № 1/2, с. 67.
14
Н. А. Богомолов. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания (Томск: Водолей, 1999), с. 443–444. Краткие сводные справки о Барте вошли в издания: Валентин Булгаков. Словарь русских зарубежных писателей (New York, 1986) и Словарь поэтов русского Зарубежья. Под общей редакцией Вадима Крейда (С.-Петербург: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1999).
К моменту появления в 1925 г. мемуарного очерка Георгия Иванова анекдотический персонаж его, «Фридрих Фридрихович» — Соломон Барт, успевший в конце 1917 года издать свой собственный сборник стихов Флоридеи, — казалось, бесследно исчез из литературы. Его поэтические дебюты не обратили внимания современной прессы. Более того, обстоятельства выхода этой книги выглядят столь же загадочными, как и биография ее автора: книги нет ни в одной из главных библиотек мира, и можно подозревать, что тираж ее погиб в смуте революционных времен, В нашем томе она перепечатывается по единственному известному нам экземпляру из коллекции Л. М. Турчинского.
Перебравшийся в 1918 г. в Варшаву Барт не принимал никакого участия ни в литературном кружке «Таверна поэтов» [15] , ни в каких бы то ни было литературных начинаниях других центров русской диаспоры. Казалось, он совершенно и окончательно выпал из литературы. Тем более поразительным выглядит факт неожиданного всплеска творческой деятельности Барта в начале 1930-х гг., выявившего
15
См. о нем: Iwona Oblakowska-Galanciak, «Из истории русской эмиграции („Таверна поэтов“. Варшава 1921–1925)», Studia Rossica. III. Literatura rosyjska na emigracji. Wsp'olcze'sni pisarze rosyjsci w Polsce. Frazeologia i frazeografia. Materialy konferencji naukowej (9-10 listopada 1995 r.). Pod red. Wiktora Skrundy i Wandy Zmarzer (Warszawa, 1996), s. 77–81.
В печати имя Барта впервые проскользнуло в хронике, извещавшей о предстоявшем 3 октября 1931 вечере Содружества, в программе которого числился и доклад С. Барта «О насилии» — на тему, выдвинутую тогда в политических дебатах молодых членов редакции газеты За Свободу!. Доклад не состоялся — «в виду болезни докладчика», как сообщала газета [16] . Спустя три недели в публичном концерте «Содружества» оглашены были стихи Барта в исполнении друга его, руководителя хора русской и цыганской песни Г. В. Семенова. О том, что Барт был в то время практически неизвестной в русской Варшаве фигурой, свидетельствует то, что и в анонсе об этом вечере, и в газетном отчете о нем он назван был С. Бардом [17] . На вечере выступили молодые поэты Л. Гомолицкий, С. Нальянч, С. Войцеховский, С. Киндякова, Г. Соргонин, В. Бранд, прозаик В. Михайлов и др. Подробную статью, источавшую злость по адресу решительно всех участников вечера, несколько позднее поместила львовская газета Русский Голос, находившаяся в натянутых отношениях с эмигрантской верхушкой русской Варшавы. Приведем абзац, относящийся к Барту:
16
Cm.: ***, «В Литературном Содружестве», За Свободу!, 1931, № 265, 5 октября, с. 4.
17
Л. Б., «Светлый вечер (Вечер Литературного Содружества 25-го октября)», За Свободу!, 1931, № 287, 28 октября, с. 3. Автором этой хроникальной заметки, возможно, была Любовь Белевич, входившая в литературный круг русской Варшавы и в августе 1938 г., после смерти Антона Домбровского, ставшая ответственным редактором газеты Меч. Остается гадать, не ей ли посвящено стихотворение Барта «В покорстве мудрости пытливом и глубоком…» (см. № 149 в настоящем издании) в его газетной публикации (Меч, 1934, 16 декабря). Ср. также: «Программа Музыкально-Литературного вечера 25 октября 1931 г.», За Свободу!, 1931, № 284, 24 октября, с. 2.
Стихотворение С. Барта, посвященное С. Концевич, читает русский хоровой певец Г. Семенов. Артистическое чтение особенно ярко подчеркнуло бессодержательность описательной лирики Барта. Отрывочность, подбор слов, масса монотонных повторений (камни-тени… тени-камни… и т. д.) бьют своею сухостью, безжизненностью, ненужностью и безотрадностью [18] .
Вслед за этим дебютом Барт постепенно приобретает известность в польской столице. 1 ноября 1931 г. он, наряду с Л. Гомолицким, В. Брандом, С. Войцеховским, С. Концевич, читал свои стихи на вечере, устроенном в честь приехавшего в Варшаву Игоря Северянина [19] , а в середине декабря выступил с чтением стихов и на вечере, первое отделение которого было отведено докладу Иосифа Чапского о В. В. Розанове, а во втором выступили русские и польские поэты. (Именно это собрание послужило толчком к созданию спустя несколько лет русско-польского кружка «Домик в Коломне».) Межнациональный характер вечера был отмечен Д. В. Философовым, выделившим («безымянным образом») и выступление Барта:
18
Петр Алексеев, «„Смотр“ варшавским русским поэтам (группы Литературного Содружества)», Русский Голос (Львов), 1931. № 46, 13 декабря, с. 5. Ср. стихотворение № 92 в настоящем издании.
19
Н. С., «В Литературном Содружестве», За Свободу!, 1931, № 294, 5 ноября, с. 5.
Внешним проявлением внутренней свободы «Содружества» было следующее, совершенно не преднамеренное совпадение: докладчик-поляк говорил о русском писателе. Стихи читали поляки и русские. Украинец (г. Маланюк) не прочел своих стихов только потому, что не захватил с собой своей книги стихов. А одно стихотворение прочел русский еврей [20] .
13 февраля 1932 г. Барт впервые выступил в «Содружестве» с докладом. Текст его до нас не дошел, и поэтому мы приводим хроникальную заметку, раскрывающую его содержание:
20
Д. Философов, «Томление духа», За Свободу!, 1931, № 328,16 декабря, с. 2.