Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

Крученых Алексей Елисеевич

Катерина Измайлова ^*

(Леди Макбет Мценского уезда)

По Лескову

На Масленой у балаганов визг, вой: заходи, народ честной. Вход без запроса — пятак с носа, а у кого нос длинный — с того пятиалтынный! Трам, трам, трам, гам, визг, бой Ваньку бьют по мордам на ярмарке вой А на тройке — куча девок, а под тройкой — бородач кувырком в лоб снежком, улыбается и влюбляется в многопудую модистку Катерину Сваха — раз сваха — два и купчиха подневольная готова-а! Вот теперь Зиновьева жена Катерина леди Макбет нос картошкой кофты бесятся от жира, рвутся визгом белых поросят! В белой косоворотке бык завитой Сергей рога наставляет купцу мучнистому мученику. А крысий мышьяк уступили дедушке в грибочки кисленькие. Рот искривился брезгом черным по лицу — червячки. И вся кухня всполошилась побежала косяком дверь — в дверь — дверь. Катерина грозно крестится привираючи со вздохом поминальною слезой. (а муж ее на мельнице поит завтрашних утопленников водкой до согласу) Блудливый бык Сергей чаем с блюдечка в прикуску запивает дедушкину

порку за Катеринину дебелую дубовую краску. (А муж ее на стройке у плотины помол бесплатный обещает мужикам: подсобите только мельницу пустить) — Эх, Сережка-ключник злой разлучник залучил к себе жену залучил к себе жену, да чужую, не свою! — А муж ее от мельницы домой спешит в пуховые подушки на двоих. Встречает мужа Катерина Да с полюбовником — подсвечником по бороде и в темя благоверное. (А мужики из-за того бесплатного помола бредут на каторгу за бунтовство) Мимо дома — каторжане, звон цепей Сонька Вьюн звон цепей. За убийство двух хозяев и наследничка быть тебе в наручниках курчавый чорт Сергей. Три смерти за душой, и модные чулки за пазухой. Уходит Катерина с подсобником сожителем на каторгу. Катерина леди Макбет нос картошкой кофта бесится от злобы — в лютой Волге утопи-и-ла свою нежданную соперницу Сонетку Вьюн Бульк, бульк, бульк три круга по воде и больше ничего не видно

Три эпохи ^*

(Кадр)

Допотопный джентльмен с пятнистой зверьей шкурой на плечах, украсив уши рыбьим зубом, а волосы — зазубринами трав — спешит жениться, и везет его к возлюбленной скала — чудовище — плезиозавр, ступни о камни полируя чам-чу, чам-чу, чам-чун. А сородичи лопочут как сороки: — Погоди-ко-сь! Дубиной двухсаженной тебе потылицу расколошматит соперник, тучный, кровожадный вождь! — А джентльменчик, напрягши хилость мускулов, воскликнул: — Не боюсь! — И хитростно воткнув в дубинку острый камень, помчался на допотопную дуэль

Три эпохи

Вот герой летит в провал лежит в темнице. Живо-искусственному льву проделать маникюр — не шутка Он когти полирует чучелу, а тот скосив глаза, проверив блеск, рыкнул: Мерси

Наше гостеприимство ^*

(Кадры)

Поезд — задумчивая, дымная игрушка тащит с трудом пятерых пассажиров — через лес, через ров, по дороге теряя вагоны и становясь втупик перед бревном И вот герой в широкополой шляпе, взлетевши вверх тормашками опередивши паровоз, — уже в именьи почтенных родителей подготовляемой невесты А там в порыве негостеприимства (остатки мести родовой!) его преследуют из двери в дверь, через балкон, в стекло веранды. И, наконец, усталый как старинный паровоз, Джон засыпает, на мраморной скамейке в уютном уголочке парка с невинностью на личике. А двое бравых мстителей стоят за спинкою скамьи, впиваясь взором ищейки в горизонт, готовы ринуться по первому дыханью Но все их ухищренья бессильны перед кротостью героя и водопадом верности любовной… Так мы следим внимательно за тем, что было не ровно девяносто лет назад

Из комедии Гарри Ллойда ^*

Либретто

Охотник смелый готов на все: лисицу за уши тащить из норки, льва на аркане привести домой, иль прыгать в озеро за утками с зеленого размаху. К рассказам фрачники доверчивы. И вот — герою вручена опасная двустволка Однако, зверей уничтожать не так легко: кто прячется в лесу, а кто — пугает рыком, и даже гуси щиплются до синяков. Смешон и опозорен охотник возвращается на дачу и от невесты слышит решительный как дробь, отказ.

Декабристы ^*

(Кадры)

Сквозь фижмы времени готовится декабрь, под снегом прячутся возвышенные либералисты: курносый плосколицый Пестель в южном сообществе, и мармеладный Трубецкой диктатор кисленький в собачьих бакенбардах на Севере. А сбоку, в мерку вездесущей противоположности — крестьян холодной розгой хлещут на пышном фоне бальных диадем Помещица, толстуха тысячная Анненкова, тащит сына курчавца-офицера в модный магазин. А там Полина Гебль с глазами-изюминками и с газовою грудью ему, кавалергарду, себя вверяет беззаветно, для осторожности примолвив: — Все русские мужчины лукавы и изменчивы! — Но он по чистой совести… Восстанье решено, устав прочитан и нежнее верного к Полине расположен он слово закрепляет обрученьем с ней. А на утро полки спешат к Петру на площадь, — Жизнь за республику, долой тирана! Сенатская площадь изумлена до пушечного зева с картечью в глотке. Меж тем, громоздкий император Николай в селедках бакенбард за рюмочкой поддельных слез улещает сентиментального предателя с нелгущими глазами: Все расскажи я сам рес-пу-бли-ка-нец свободы всем во множестве дарую! Но в пышный фейерверочный праздник, пока сверкают зеленые фонтаны среди точеных нимф, — в тот же день в 15 верстах от вензелей ракет и бураков, на мерзлой площади под указательным перстом Петра Великого мерзотно покачиваются повешенные в ряд.

Митя ^*

(Кино-комедия Н. Эрдмана)

Какая-то провинция… сушь… глушь… От именин до похорон тянется жизнь. Немощные тротуары… Щиплют гусыни-свахи. От тетушкиных сплетен в горле пыль, поп, ископаемо косматый исподлобья бурчит: — Исайя, ликуй! Аминь! — Тут всякая услуга — под микроскопом, жертва, подвиг — соседям оскорбленье; вздумай у бедной женщины спасти младенца — целое землетресенье. Или: одолжи другу брюки, а там в кармане от столовой ключ, а у Шурочки собралися подруги позлословить и наугощаться получше. А съестное на запоре, а злословье Мите в горло, раззвонилось на весь город. Решил топиться бедный Митя, от брюк забыв освободиться, а рыболов с повязкою серди-и-и-тый револьвер чоткий чирк — Вылазь из речки клянись сейчас же, что жизнь желанна. Опешил Митя, отряхнул пиявок, вода приятна, а револьвер ужасен — страшней заразы. Стал Митя —

дикобразен. Предмет всех басен клянется Митя, Митя готов, а рыболов возьми-ка гроб ему приготовь. Плачет провинция о милом самоубийце. Вчерашние подстрекатели сварили кутью, бывшие враги — принесли венок с надписью — «незабвеннейшему». От всякой радости встал Митя с гробом вместе: — Благодарю всех за вниманье, От похорон сохраню приятное воспоминанье А все же боюсь опоздать к поезду! — …Ту-ту-у-у… Уехал, а с ним мамаша и милая Шурочка всерьез оценившая сердце Митино.

Человек ниоткуда

Отрывок сценария по роману Р. Бриджса

Начало просто и прискорбно: он в бедности, и пропадом грозит ему судьба. И вдруг — нивесть откуда в роскошном лимузине подъезжает лорд и говорит Бертону: Хотите поменяться? — Возьмите фрак и мои автомобиль до самого особняка включительно. Полмесяца живите за меня — а я исчезну в темноту, оттудова глазами сопровождая вас — везде! — Бертон согласен, три миллиона в банке, но тяжки обязанности богача. И девушка с зелеными глазами из-за портьеры в него стреляет, промахиваясь всего на сантиметр… И лицемерный раб, вчера лишь нанятый лакей, прячась за ширмой, ему вливает безуспешно в кофе черный яд, а ночью к хозяину прокравшись бьет по подушке мимо темени чугунным прессом (— бух!) А двойник-миллионер, не растерявшись картину ухватив, как щит, — размашистою кочергой пролазника разит по переносью. От непереносной боли лакеи летит по лестнице, а барин вслед кидает остатком ужина с подошвой …Опять со всех сторон враги и воры двенадцать похищений — деваться некуда… Ах, лучше нищета, чем вечные тревоги. Но поздно: его считают убийцей тропического президента и всяческим преступником. Он к смерти близок, но не унывает, остря вокруг да около, мороча головы судей министром и юристом А зеленоглазка Мерчиа, издавна поверив в его невинность, и убедившись в точности предчувствия, (конец вполне благополучен!) ему дарит свободу и любовь, и жених авантюристово наследство жертвует на революцию в тропической стране.

Любовь втроем ^*

(Либретто)

На Третьей Мещанской — уютный дом, бородатый дворник у ворот, — вылитый Кропоткин! — на окне герань, и мурлычит кот, и в комнате живут вдвоем супруги мирные. по N-ской дороге в жестком вагоне из Нижнего едет в Москву на работу коварный мужнин друг Володя Утренняя рань — дремлет Москва. День горит — на работе Москва. Падает вечер — спать пора. А другу Володе негде спать. Но в сквере друга встретил друг, зовет его в уютный дом, чтоб крепким чаем напоить и на ночь предложить диван. Жена приветлива: — Диван свободен, приятных снов желаю вам! с мужем удаляется за ширму гимнастерку вывесив наружу, как сигнал. На третий день — в командировку муж Коварный друг жене гадает на картах — тревога в доме, валет и дама, любовь на сердце, — все решено безоговорочно! И вот изменница совместно с другом дома под одеялом нежится. …Повсюду серый дых мещанства: им день Авиахима, полет на аэроплане, — лишь завеса для интрижки!.. Вернулся муж, привез клубники для варенья. Ах, горько разочарованье в любви и дружбе! Но делать нечего — варенье сварено и слаще есть его втроем… — Бежать из дома, спать на столе в конторе, мокнуть под дождем, строителям — для жизни места нет! — Но делать нечего — он на Мещанской снова (дождь попутал!) Бывшая жена приветлива, варенье вкусно, диван свободен, и — занятно любить втроем! Однако — делать нечего! аборт вскладчину, и оскорбленная Людмила, сбежавши из лечебницы, мужьям записку оставляет, и с чемоданом — на вокзал!.. А там — дорога, блестящих рельс прямолинейность, и в будущем — здоровье и работа! два приятеля (мужья) недоуменно чай кипятят на примусе (вести хозяйство затруднительно без женской помощи) и горестно друг друга попрекают — Строитель тоже! Тут, на жилплощади, разумной жизни построить не съумел! — Печатник тоже! Вот ижицу и пропечатали обоим! — В растерянности полной один раскинулся на холостом диване, другой прилег на бывшую семейную кровать Скуча-а-ют, зева-а-ют… — Давай, Володя, выпьем чаю Одна у нас утеха — клубничного вареньица поесть!..

Любовь втроем

(Кадры)

Их трое в комнате одной — Ох, неудобно! Все жмутся, стонут, квохчут. — Как быть? — Я не хочу ребенка от другого! — А я — аборта! Жить с вами надоело! И вот в лечебнице. Халатов белизна. С улыбкой доктор засучивает рукава, ждет пришедших. А сквозь окно, в коляске детской соблазненок пищит и радуется всем комочком. Молоденькая пациентка лежит без памяти, а Людмила (5-ый номер) скрывается — от радости или испуга? — Куда мне деться? Мне хочется младенца! — Вопросов много на Мещанской, и сколько их еще не решено! И удивленно пред ними топчутся три сценариста и сотня режиссеров

Падение династии Романовых ^*

(Кадры)

В двенадцатом году в России — мир и тишина: гуляют по Кремлю парами пузатые попы и стройные в мазурке вьются морские офицеры. Сам Николай, царь польский, палач финляндский, вешатель всероссийский, и прочая, и прочая — с улыбкой благожелательной жмет руки генералам на параде А между тем — снарядные заводы готовят трехдюймовкам железные отполированные бутерброды и учатся солдаты по команде штыками тыкать в чучела. И вот уже Вильгельм, усы тараща с австрийскою развалиной под ручку — обдумывает ультиматум И вот уже отбарабанивают немцы несгибающийся шаг. И вот уже тяжеловесный эшелон за эшелоном, набитый доверху (как сельди в бочке — люди) ползет к позициям к траншеям тащится су-ро-о-во. И вот уже снарядами плюется горластое орудие, летит от взрыва пыль, грунт, кровь. И сестры милосердия стараются пригладить ампутированные ноги со всею нежностью придворных баловниц. А впереди кавалерийскою грозой набухнув, разразилось поле — пыль по полю, дым, смерть, смрад. так, — три года, а на четвертый в Петербурге под красным знаменем сгущаются революционные рабочие с войсками, и Николай, усами дернув дрожащею рукой подписывает отречение. За ним торопится братец Михаил. Народ свободен, Гучков и Милюков в восторге, но — в «запломбированном вагоне» с Финляндского вокзала приехали большевики, — расчистить путь через меньшевицкий сумрак и болтовню керенскую — в Октябрь.