Стихотворения. Поэмы

Мицкевич Адам Бернард

EXEGI MUNIMENTUM AEKE PERENNIUS…

[Я воздвиг крепость прочнее бронзы… (лат.)]

Из Горация

Встал памятник мой над пулавских крыш стеклом.Переживет он склеп Костюшки, Пацов дом,Его ни Виртемберг не сможет бомбой сбить,Ни австрияк-подлец немецкой штукой срыть.Ведь от Понарских гор до ближних к Ковно вод,За берег Припяти слух обо мне идет,Меня читает Минск и Новогрудок чтит,Переписать меня вся молодежь спешит.В фольварках оценил меня привратниц вкус,Пока нет лучших книг – в поместьях я ценюсь.И стражникам назло, сквозь царской кары громВ Литву везет еврей моих творений том.

Париж, 12 марта 1833 г.

Стихотворение, навеянное визитом Францишка Гжималы

ЭПИЛОГ К ПОЭМЕ «ПАН ТАДЕУШ»

Так думал я на улицах парижских,В шумихе, в хаосе обманов низких,Утраченных надежд, проклятий, споров,И сожалений поздних, и укоров.О, горе нам? бежавшим на чужбинуВ суровый час, кляня свою судьбину.Тревога неотступно шла за нами,Все встречные казались нам врагами.Все туже сдавливали нас оковы,Еще. чуть-чуть – и задушить готовы.Когда и к жалобам все были глухи,Когда из Полыни доносились слухи,Как похоронный звон, как плач надгробный,Когда притворный друг и недруг злобныйСтарались сжить нас поскорей со светаИ даже в небе не было просвета,То дива нет, что нам постыло это,Что, потеряв от долгой муки разум,Накинулись мы друг на друга разом.Хотел бы малой птицей пролететь яСквозь бури, грозы, ливни, лихолетьеИ вновь вернуть безоблачность погоды.Отцовский дом, младенческие годы.Одна утеха в тяжкую годинуС приятелями ближе сесть к камину,От шума европейского замкнуться,К счастливым временам душой вернуться,Мечтать о родине, забыв чужбину.Зато о крови, льющейся рекою,О родине, охваченной тоскою,О славе, что еще не отгремела,О них помыслить и душа не смела!Народ перетерпел такие муки,Что мужество заламывает руки!Там в горьком трауре мои собратья,Там воздух тяжелеет от проклятья,В ту сферу страшную лететь боитсяИ буревестник – грозовая птица.Мать-Польша! Так недавно в гроб сошла ты,Что слов нет выразить всю боль утраты!Ах! Чьи уста похвастаться готовы,Что ими найдено такое слово,Которое вернет надежды снова,Развеет мрак отчаянья былого,Поднимет сердца каменное веко,Чтоб горе выплакать. Не хватит векаТакое слово отыскать на свете,Придется ждать его тысячелетье.Когда же наконец с рычаньем гордымУдарят мщенья львы по вражьим ордамИ смолкший крик врагов всему народуВдруг возвестит желанную свободу,Когда орлы родные с громом славыДомчатся до границы Болеслава,Врагов в тяжелой битве уничтожат,Упьются кровью всласть и крылья сложат,Тогда, увенчанны листвой дубовой,Уже без снаряженья боевого,Герои к песням возвратятся снова:Им в доле их высокой и завиднойО прошлом слушать будет не обидно,Над судьбами отцов заплачут самиПечальными, но чистыми слезами.Сегодня нам, непрошеным, незваным,Во всем былом и будущем туманномЕще остался мирный край, однакоВ котором счастье есть и для поляка:Край детства, с нами неразрывно слитый,Как первая любовь не позабытый.Он не отравлен горьким заблужденьем,Не омрачен бесплодным сожаленьем,Не затуманен времени теченьем.О, если б сердце улететь могло быТуда, где я не знал ни слез, ни злобы,Где, как по лугу пестрому, по светуБродили, радовались первоцвету,Топтали белену, а трав целебныхНе избегали на лугах волшебных.Тот край счастливый, небогатый, скромныйБыл только наш, как божий мир – огромный.Все в том краю лишь нам принадлежало,Все помню, что тогда нас окружало,От липы той. что на холме росла тамИ зеленью дарила тень ребятам,До ручейка, бегущего по скатам,Все было близко нам и все знакомоВплоть до границы, до другого дома.Те земляки, покинутые нами,Одни еще остались нам друзьямиСоюзниками верными навечно.Кто жил там? Мать, сестра, еще, конечно,Приятели; когда мы их теряли,Как долго предавались мы печали!И не было конца слезам, рассказам…Там к пану крепче был слуга привязан,Чем муж к жене в иных краях. Там, в Польше,Солдат о сабле сокрушался дольше,Чем брат о брате здесь. Там горше втроеОплакивали пса, чем здесь героя.Друзья мои, лишь в руки взял перо я,За словом слово в песню мне бросали,Как в сказке журавли, что услыхалиНад диким островом в стране туманаКрик заколдованного мальчугана,По перышку бросали, по другому,Он, сделав крылья, долетел до дому.Дожить бы мне до радостного мига,Когда войдет под стрехи эта книга,Чтоб девушки за пряжею куделиНе только бы родные песни пелиПро девочку, что скрипку так любила,Что и гусей для скрипки позабыла,Про сиротинку зорьку-заряницу,Что на ночь глядя загоняла птицу,Чтоб взяли девушки ту книгу в руки,Простую, как народных песен звуки.Бывало, предавались мы забавеПод липою валялись на отаве,Читая о Юстине и Веславе,Садился эконом за столик рядом,А

то и пан, коль проходил он садом,И не мешали чтению, пороюНам объясняли то или другое,Хваля хорошее, простив дурное.И ревновали мы поэтов к славе,Еще гремящей там, в лесу и в поле,Хотя не увенчал их КапитолийНо рутовый венок, сплетенный жницей,Лаврового венка милей сторицей.

* * *

От самого себя меня оборони!Сквозь письмена твои я зрю в иные дни,Как солнце сквозь туман, который золотоюНам мнится пеленой, а солнце – слепотою.Но тот, кто зрячей солнц, жемчужный тот туманВоспринимает как очей самообман.Лучом моей людской и солнечной зеницыПронзаю глубь твою, тянусь к твоей десницеИ.вопию: «Открой мне тайн твоих темницы!»Узнай про мощь мою – ты равен только ейПремудростью своей и волею своей.Не знаешь своего начала? Так и племяЛюдское своего не помнит появленья.Чем занят ты? В себя извечно погружен.И род людской – в своих делах погряз и он.Для мудрости своей ты сам непознаваем,И мы о нас самих в незнанье пребываем.Не знаешь ты конца – и мы не можем знать,Умеем, как и ты, делить, соединять.Ты – разный, ну и мы умами несводимы,Един? Ну что ж, и мы – сердцами мы едины.Ты мощен в небесах, мы звезды числим там;Всевластен на морях – мы бродим по морям.Ты, что сияешь без восхода и захода,Чем отличён, скажи, ты от людского рода?Воюешь на земле и в небе с сатаной?Воюем мы в себе и боремся с собой.Однажды ипостась ты принял человека,На миг – или таким ты пребывал от века?

[1835–1836]

РАСКАЯНИЕ ПРОМОТАВШЕГОСЯ

О, сколько вас, приятелей, подруг,В очах, подобно звездам, промелькнуло.К моим рукам тянулось столько рук!Ни разу сердце к сердцу не прильнуло.Проматывал я сердце, как казнуМладой транжир. Но должники, не каясь,Сбежали. Можно ль ставить мне в вину,Что стал приметлив, что остерегаюсьДовериться сомнительным рукам?Прощайте вы, прелестницы, прощайте,Знакомцы юности – прощаю вам!А крохи, уцелевшие на счастье,До времени я прячу, юный мот.Уже о старческом забочусь хлебе…Нашел того, который часа ждет,Чтоб отплатить с лихвою… Он на небе!

[1835–1836]

* * *

Прясть любовь, как шелкопряд нить внутри себя снует,Источать из сердца, как льется из земли ручей,Развернуть, как златобой, что из зернышка куетЗолотой листок; впитать в глубину души своей,Словно ливни пьет земля; реять с ней среди высот,Словно ветер; и раздать, как пшеница раздает»Семена; и, словно мать, – пестовать среди людей.И сравнится мощь твоя с полнотою сил природных,А потом, как мощь стихий, разрастется мощь твоя,А потом сравнится мощь с мощью соков живородных,После – с силою людской, с мощью ангелов господних,И сравняешься в конце со владыкой бытия.

1839, Лозанна

* * *

Над водным простором широкимПостроились скалы рядами,И их отраженья глубокоВ заливе кристальном застыли…Над водным простором широкимПромчалися тучи грядами,И их отраженья глубоко.Как призраки дымные, плыли…Над водным простором широкимОгонь в облаках пробегает,Дрожит в отраженье глубокомИ, тихо блеснув, угасает…Опять над заливом день знойный,И воды, как прежде, спокойны.В душе моей так же печально,И глубь ее так же кристальна…И так же я скал избегаю,И так же огни отражаю…Тем скалам – остаться здесь вечно,Тем тучам – лить дождь бесконечно…И молньям на миг разгораться…Ладье моей – вечно скитаться.

Лозанна [1839–1840]

* * *

Когда мой труп садится перед вами,В лицо глядит и тешится словами,Душа не здесь, она давно с ним розноО, далека в тот миг она и слёзна!Есть и у мысли край ее родимыйТо дивный край, и для меня он отчий,У сердца моего там побратимыИ та родня ему дороже прочей.Туда в разгар забот или забавыВдруг ухожу. Там запах медуницы,Там на лугу, где по колено травы,Со мной играют бабочки и птицы.И светлая сбегает по ступеням,Пересекает жито молодое,И тонет в нем, и, выплывая с пеньем,Встает на взгорье утренней звездою.

[1839–1840]

* * *

Полились мои слезы, лучистые, чистые,На далекое детство, безгрешное, вешнее,И на юность мою, неповторную, вздорную,И на век возмужания – время страдания:Полились мои слезы, лучистые, чистые…

[1839–1840]

УПРЯМАЯ ЖЕНА

Самоубийствами весьма богат наш век,И если только человекНа берег выйдет погулять,Встревожен чем-то – по всему видать,И если плохо он одет, обут,Речная стража тут как тут!Решает, что пришел несчастный утопиться,И, от души сочувствуя ему,Спасает – и ведет в тюрьму.Однажды человек над Сеною бежалПротив течения. Его жандарм поймал,Спросив с официальным удивленьем,Чем объяснить такое поведенье.«Несчастье! – тот кричит, – спасите человека!Моя законная женаУпала в реку!»На что жандарм ему ответствует резонно:«Не знаешь, видно, ты гидравлики закона:Утопленника вниз всегда несет теченье!Против теченья ты несешься почему ж,Когда бежать в обратном должен направленье?»«Моей не знаешь ты жены! – воскликнул муж.Не жизнь у нас была, а вечный спор!Всегда все делала она наперекор,И у меня теперь такое убежденье,Что даже мертвая она плывет против теченья!»

1840

БРИТО – СТРИЖЕНО!

Кто немного нездоров,Приглашает докторов,Кто ж серьезней захворает,Тот знахарок приглашает,А у них своя аптекаВмиг излечат человека,Ревматизм, чахотку, рожуИль желудка несваренье.Глухота и глупость тожеПоддаются излеченью,Лишь упрямство, как ни бились,Излечить не научились.Жил под Згежем некий Мазур,У него пропала сукаСторож дома и лабаза.Без нее в хозяйстве – мука.Ищут, ищут, ищут всюду,Но она – как знать причину?..Вдруг сама вернулась… Чудо!Выбрита наполовину!«Негодяи! – вскрикнул Мазур,Чтоб ее узнать не сразу,Выкинули, черти, штукуИ побрили нашу суку!»«Нет, она острижена,Говорит ему жена,Псов стригут, а эта брита?..»Мазур смотрит ядовито:«Ты – с лицом ладони глаже,Бородатых обучаешь!Бредни! Стыдно слушать даже!А наш пан – как ты считаешь,Как по-твоему? – старикЛысину свою постриг?»«А усат наш эконом,Скажем прямо, словно сом,Мне, пожалуйста, скажи ты:Что же – стрижен или брит он?»«Будь он проклят, этот сом,Этот пан и эконом!Мазур говорит сердито.Хорошо, что сука дома,Хоть чудовищно обрита…»«Да, ты прав. Я тоже рада,Говорит жена со вздохом,Но, увы, признаться надо,Что ее остригли плохо…»«Ты о ножницах опять!»«Ты о бритве вспоминать!Повнимательней смотри тыВидишь, стрижена!»«Нет, брита!»«Отчего же так неровно?Это стрижка, безусловно!»Так заспорили супруги…Шум идет по всей округе,Все смеются и галдят,«Брито! Стрижено!» – кричат.«Подойди, скажи, сосед,Сука стрижена иль нет?»«Подъезжай, еврей, скажи ты,Разве сука не побрита?..»Ксендз потом опрошен был,Даже пан смотреть ходил.Сей консилиум решилТвердо и единогласно,Что слепому даже ясноБрита бедная собака…«Поняла ли ты, однако?»Муж спросил жену в дороге.Нет ответа. На порогеСучку увидали вдруг.«Здравствуй, мой побритый друг!»А жена: «Как рада я,Стриженая ты моя!»Тут не выдержал наш Мазур.Онемев от злости сразу,Молча он жену беретИ к пруду ее несет.Как с соленьями кадушку,Окунул свою подружку.Захлебнулась баба сразу,Но во гневе страшен Мазур,Он кричит: «Ну, что, жена,Брита или стрижена?»Задыхается бедняжка,Но, как ни было ей тяжко,Пальцы высунув наружу,Словно ножницами, сталаИми стричь под носом мужа.Мазур в ужасе тогдаПрочь метнулся от пруда…Добрела жена до хаты,Бедный муж ушел в солдаты.

[1840]

ГРАЖИНА

Литовская повесть

Дул ветер – и холодный и сырой.В долине – мгла. А месяц плыл высоко,Средь круговерти черных туч поройУщербное показывая око.Вечерний мир – как сводчатый чертог:Вращающийся свод его поблек,И лишь окно чуть брезжит одиноко.Весь Новогрудский замок на крутомПлече горы луною позолочен.Поросший дерном вал высок и прочен.Песок синеет. Тень косым столбомУходит в ров, где вздохи влаги соннойКолеблют бархат плесени зеленой.Спит Новогрудок. В замке тушат свет.Лишь стражам, окликающим друг друга,Ни сна на башнях, ни покоя нет.Но кто внизу проносится вдоль луга?Кто при луне закончить путь спешит?За тенью тень ветвистая бежит,И топот слышен, – верно, это кони,И что-то блещет, – верно, это брони.Слышнее ржанье, громче звон подков…Три рыцаря торопят скакунов.Приблизились – и вспыхнул отблеск лунный.Один из них дохнул в рожок латунный,И троекратно прозвучал рожок.И рог ему ответил с башни темной,Зажегся факел, зазвенел замок,И с лязгом опустился мост подъемный.На звон подков дозорные спешат,Чтоб разглядеть мужей и их наряд.Был первый рыцарь в полном снаряженье,Что надевает немец для сраженья.Нагрудный крест на золотом шнуре,Крест на плаще – на белой ткани четкий,Рог за спиной, копье в гнезде, и четкиЗа поясом, и сабля на бедре.Литовцам эти признаки не внове,И рыцаря нетрудно им признать.«Из крестоносной псарни прибыл тать,Пес, разжиревший от литовской крови!Когда бы стража не стояла здесь,В глубоком рву свою он смыл бы спесьИ голову ему я вбил бы в плечи!»Так шепчутся, – и рыцарь изумленИ возмущен… Хотя и немец он,А все ж людские разумеет речи!1«Князь во дворце?» – «Он здесь, но в этот часЛитавор-князь принять не может вас,Посольство ваше слишком запоздало;Быть может, поутру…» – «Не поутру,А сей же час! Нам ждать нельзя нимало.Я на себя ответственность беру.Ступайте, о посольстве доложитеИ перстень этот князю покажите,Князь по гербу поймет, кто я такойИ почему смутил его покой».Все тихо. Замок спит. Но что за диво?Куда как ночь осенняя длинна,А в башне князя лампа зажженаИ звездочкой мерцает сиротливой.Князь длительной поездкой утомлен,Отягощенным векам нужен сон.Но спит ли князь? Идут узнать. Он дажеИ не ложился. Из дворцовой стражиНикто ступить на княжеский порогВ столь поздний час осмелиться не мог.Посол напрасно и грозит и просит,И просьбы и угрозы – звук пустой.,«Где Рымвид?» – «Спит». Идут в его покой.Он волю князя подданным приносит,Его считает князь вторым собойИ на совете, и на поле брани;Он, может князя видеть в час любойВ опочивальне и в походном стане.Темно в опочивальне. На столеСветильник еле теплится во мгле.Литавор ходит взад-вперед угрюмоИ застывает, омраченный думой.О немцах Рымвид речь свою ведет.Краснеет князь, бледнеет и вздыхает,Хоть внемлет – ничего не отвечает,А на челе его – печать забот.Князь поправляет лампу: в ней до маслаФитиль не доставал; но почемуОн сделал так, что лампа вдруг погасла,Нарочно иль невольно – не пойму…Спокойствия, тревожась чрезвычайно,Лицу придать не мог он своему,Хоть и желал, чтоб сокровенной тайнойСлуга его не завладел случайно…Молчит Литавор и вперед-назадПод окнами решетчатыми ходит;Луна свой луч на смуглый лик наводит.Черты суровы. Рот угрюмый сжат,Нахмурен лоб, и ярко блещут очи,Как молнии среди глубокой ночи,И взор суров.Уходит в угол князь,Дверь запереть велит, оборотясь.Волнение он сдерживает сноваИ говорит, спокойным притворись,Глумливым смехом приправляя слово:«Ты в Вильне был и знаешь, Рымвид мой,Что милостивый Витовт не в обидеНа своего слугу и князем в ЛидеМеня готов поставить. За женойЯ земли взял. И мне мои владеньяДарует Витовт в знак благоволенья!»«Все правда, князь!»«Так выступим же в путь.Как подобает князю, за дарами.Вели мои знамена развернуть!Вели мой замок озарить огнями!Где трубачи? Они спешить должныНа рынок новогрудский о полночиИ там на все четыре стороныТрубить без передышки, что есть мочи,И труб да не опустят трубачи,Пока всех рыцарей не перебудят.Пускай наточат копья и мечи!Пусть каждый рыцарь в бронь закован будет!Взять корму для людей и лошадей,А женам снедь готовить для мужей,Чтобы с утра до вечера хватило!Пасутся кони – в город привести,Седлать их и готовиться к пути.Когда, блеснув над Мендога могилой,За Щорсами зажжется факел дня,Пускай, подняв мой стяг ширококрылый,На Лидском тракте войско ждет меня!»И князь умолк. Советника седогоСмутил обычный боевой приказ;Зачем он был в полночный отдан часИ почему взор князя так суровоСверкал, когда за словом резким словоВперегонки бежало, как в бреду?Казалось – высказана половина,В груди другая смята, словно глииа,Со смыслом речи голос не в ладу,Все предвещает бурю и беду.Желал Литавор, чтоб с его приказомСоветник удалился, все же тотКак будто бы еще чего-то ждет.Увиденное искушенным глазомС услышанным сопоставляет разумИ легких слов тяжелый чует гнет.Что предпринять? Он знает: уговорамНе часто князь внимает молодой,Пустым не любит предаваться спорам,В душе скрывает замысел любой;Встает преграда – все ему едино,Он только разгорается сильней…Но Рымвид – и советчик господина,И рыцарь, верный родине своей,Погряз бы в несмываемом позоре,Когда б народа не сберег от бед.Сказать? Молчать? Колеблется… Но вскореОн сообщает князю свой совет:«Куда мой государь ни устремится,Нам хватит и людей и лошадей.Едва укажет путь твоя десница,Все ринутся за славою твоей,Да и меня помчит мой конь горячий…Но относись, мой государь, иначеК толпе простой – орудью рук твоихИ тем мужам, что большего достойны.От всех таясь, и твой отец покойныйПрял часто нить деяний боевых;Но, прежде чем мечи сзывать на дело,Звал на совет мудрейших старый князь,Где слово мог и я промолвить смело,Своим свободным мнением делясь.Прости, когда сейчас, в ночное время,Устам замолкнуть сердце не велит.Я долго жил. Мне на седое темяВремен и дел легло большое бремя.Но вот теперь приемлет новый вид,И сердце постаревшее томит…Коль впрямь идешь на Лидские владенья,Тебе принадлежащие, в поход,Такой поход, подобный нападенью,Всех подданных от князя оттолкнет.Смутится старый подданный, а новыйИзведает лишенья и оковы.Весть, как зерно, на землю упадет,Молва ее взлелеет и умножит,Потом родится ядовитый плод,Отравит мир и славу изничтожит,И скажут: алчность жадная твояТебя в чужие завлекла края.Не так пути прокладывали к славеКнязья Литвы в былые времена:Закон и мир несли своей державе,И тех князей мы помним имена.Верна дорога старая. Коль скороПойдешь по ней, то я – твоя опора.Я рыцарям благую весть подамИ тем, что близко в городе остались,И что по сельским разбрелись грядам,Чтобы немедля в замок собирались.Твоя родня и знатные мужи,Великолепья и охраны ради,Со свитой будут у тебя в отряде;А мы хоть завтра, только прикажи,Иль послезавтра, при любой погоде,Пойдем вперед с прислугой и жрецом,Потребное для пиршеств припасемИ заготовим, как велит обычай,Побольше меду и побольше дичи.Не только что простой народ, а знатьОт лакомства – и та не отвернетсяИ служит преданно, коль доведетсяРуки господской щедрость увидать.Таков обычай на Литве и Жмуди,Как старые рассказывают люди».Стал у окна и молвил погодя:«Уж как бы ветер не нагнал дождя!Вон чей-то конь у башни. Дремлет стоя.Там рыцарь, на седло облокотясь.А там коней прогуливают двое…Я узнаю послов немецких, князь!Впустить послов? Иль ждут пускай, доколеТы княжеской не сообщишь им воли?»Спросив, окошко затворил на крюк,На господина поглядел украдкой;Он о тевтонах речь завел не вдруг;Приезд послов был для него загадкой.Князь торопливо говорит в ответ:«Когда в чужом нуждаюсь я совете,Себе не веря, для меня на светеОдин советчик – ты, другого нет.Ты истинно доверия достоин,В совете – старец, в поле – юный воин.Я не люблю, чтоб видел чуждый глазТо, что в тиши взрастил я одиноко.Мысль, что во мраке сердца родилась,Нельзя на солнце выставлять до срока.Пусть, воплотясь, она, как вешний гром,Убьет сначала, а сверкнет – потом!Спроси: когда? Спроси: куда? Не скрою:Сегодня-завтра – через Жмудь, на Русь!»«Не может быть!» – «Так быть должно, клянусь!Я сердце открываю пред тобою.Я потому велел седлать конейИ выйти с войском Витовту навстречу,Что ищет он погибели моей,Готовит мне губительную сечу.Меня он хочет в Лиду заманить,Чтоб заточить в темницу иль убить!Но предложили мне союз тевтоны,Они отряд мне посылают конный,А я магистру Ордена за трудПообещал добычи нашей долю.Ты видишь сам – послы у замка ждут:Спешит магистр мою исполнить волю.Еще Седьмые Звезды не зайдут,Мы выступим, и в общий строй с ЛитвоюТри тысячи тевтонов на коняхВойдут, а с ними кнехтов пеших вдвое.Когда я у магистра был в гостях,Я сам назвал количество такое.Бронь боевая тяжко облеглаИх мощные, огромные тела,Копейщики, что скалы, рядом с нами.А уж когда начнут рубить мечами…А каждый кнехт – с железною змеей!Накормит он змею свинцом и сажей,И пасть ее направит к силе вражьей,И хвост уколет искрой огневой,Убьет иль ранит, кнехтом наведенный,Железный гад!.. Так древле в миг одинПовержен был мой прадед ГедиминНа достославных насыпях Велоны.Готово все. Мы потайным путемПриблизимся, покуда Витовт в ЛидеЕще не приготовился к обиде…Ворвемся, перережем, подожжем!»В смятенье Рымвид. НедоумеваяСтоит, нежданной вестью поражен.От близких бурь спасенья ищет он.В бегущей мысли тонет мысль другая.Но ждать нельзя. Печалясь и гневясь,Он говорит Литавору: «Мой князь!Ужель на брата брат пойдет? О, горе!Зачем я дожил до такой поры!Вчера на немцев шли мы в топоры,Днесь топоры мы точим им в подспорье!Ужасна рознь, но хуже мир такой.Огонь скорее примиришь с водой!..Случается, что со своим соседомСосед враждует много лет подряд,Вдруг, словно им старинный гнев неведом,Обнимутся, друг другу молвив: «Брат!»Бывает, что и злейшие соседи,Закон вражды приявшие в наследье,Литвин и лях, – из чаши общей пьют,Проводят время в дружеской беседе,Ночуют рядом, делят ратный труд.В былой вражде сыны Литвы и ПольшиНередко доходили до войны;Но человек и гад ползучий – большеДруг против друга ожесточены.А если уж вползает к нам в жилище,Ему во славу божию литвинОт века не отказывает в пище:Пьют молоко, и ковш у них один.И, зла не причиняя, в колыбелиГад на груди младенца мирно спит,Свернувшись в бронзовое ожерелье.Но кто тевтонских гадов укротитГостеприимством, просьбами, дарами?Мазовии и Пруссии царямиДобра немало брошено им в пасть,И гады часа ждут, чтобы напасть,И пасти их зияют перед нами!Единство сил – вот верный наш оплот!Напрасно мы влечемся что ни год,Чтоб срыть одну из крепостей тевтона.Похож проклятый Орден на дракона:С плеч голова – другая отрастет.Другая с плеч, – а как нам быть с десятой?Все сразу ссечь! Его мирить с ЛитвойНапрасный труд. У нас простой оратай,Не то что князь, – твой подданный любойВозненавидел злобный и лукавыйНрав крестоносца. Крымскую чумуИ ту литвины предпочтут ему;Им легче лечь костьми в борьбе кровавой,Чем увидать врага в своем дому,И лучше руку на огне держать им,Чем обменяться с ним рукопожатьем.Грозит нам Витовт?.. Разве до сих порБез немцев мы не выходили в поле?Разросся впрямь раздор, – но до того ли,Что куколя семейных наших ссорНе вырвут руки дружеской приязни,Меч сохранив для справедливой казни?Откуда, князь, уверенность, что словаНе сдержит Витовт и откажет сноваИ договор нарушит? ПочемуИзменит он? Отправь меня к нему,Возобновим союз…» – «Нет, Рымвид, хватит!Что Витовту его договора!Попутный ветер нес его вчера,Сегодня новый на него накатит.Вчера еще я верить мог ему,Что Лиду я в приданое возьму.Сегодня замышляет он другое,В удобный час пускаясь на обман:Мои войска далеко, на покое,А он под Вильной свой раскинул станИ заявляет, будто бы лидянеМне подчиниться не хотят, и он,Князь Лиды, в исполненье обещанийИной удел мне выдать принужден.Пустую Русь, варяжские болота!..Вот где мне быть! Он, верно, оттого-тоРодных и братьев гонит в край чужой,Что всей намерен завладеть Литвой.Вон как решил! Хоть разные дороги,Да цель зато у Витовта одна:Была бы спесь его вознесена,А равные – повержены под ноги!Иль не довольно Витовт на конеДержал Литву? Навеки ль, в самом деле,Кольчуги наши приросли к спине.Ко лбу заклепки шлема прикипели?Грабеж да битва, битва да грабеж,Весь мир прошел, а все еще идешь:То немцев гнать; то через Татры, дале,На села Польши; то в глухих степях,За ветром, уплывающим в печали,Монголов бить, взметая жгучий прах…И все, что мы в походах добывали,Чего живая сабля не ссечет,Не сгложет голод, пламя не дожжет,Все Витовту! На этих исполинскихУсильях наших мощь его растет;Все города он взял себе – от финскихЗаливов бурных до хазарских вод.Ты видел, каковы его чертоги!Я был в тевтонских крепостях. В тревогеГлядят на них, бледнея, храбрецы.Но трокский или вильненский дворцыЕще величественней их. Под КовноШирокий дол открылся предо мной:На нем русалки раннею веснойЦветы и травы расстелили ровно,Нет благодатней места под луной!Но – веришь ли! – у Витовта в палатахУзорчатые травы и цветыКуда свежее на коврах богатых,На тканях несравненной красоты!То серебро, то золото… БогиниТаких цветов создать бы не могли,Но выткали их ляшские рабыни.Стекло для окон замка привезлиОткуда-то из дальних стран земли:Блестит, как польская броня иль Неман,Когда еще под ранним солнцем нем онИ с берегов уже снега сошли.А я – что взял за ратный труд! С пеленокЧто принял я? Кольчугу да шелом.Природный князь, как нищий татарчонок,Я был вскормлен кобыльим молоком.Весь день в седле. В ночи лошажья гриваПодушкой мне: прижался к ней – и стойДо утреннего трубного призыва…В те времена, когда ровесник мойВерхом на палке, с саблей деревянной,Решив потешить мать или сеструСражения картиною обманной,Устраивал невинную игру,Не в шутку я с татарами сражалсяИ с польской саблей мой клинок скрещался.За Эрдвиллом сменялся князем князь,А вотчина моя не разрослась.Ты погляди на мой дворец кирпичный,На частокол дубовый погляди,Моих отцов обитель обойди,Где свод стеклянный? Где металл добычный?Покрыты стены мшистой скорлупой,А не бесценной тканью золотой.Я шел сквозь дым из боя в бой кровавыйНе за богатством, а за бранной славой.Но Витовт всех их славою затмил:Он – словно солнце средь других светил,Его поет, как Мендога второго,За пиршественной чашей вайделот,Его дела до внуков донесетГул вещих струн и песенное слово.А кто, скажи мне, наши именаВ грядущие припомнит времена?Я не завистлив. Пусть ведет с кем хочетПобедный бой – и славен, и богат,Но пусть зубов на княжества не точит,Что не ему, а нам принадлежат.Давно ль потряс – в дни мира и покояЛитовскую столицу произволИ Витовт беспощадною рукоюС престола прочь Ольгердовича смел?О властолюбец! Как во время оноГонец Крывейта, так его гонецКнязей возводит и низводит с трона.Но мы положим этому конец.На спинах наших ездил он довольно!Пока горит в моей груди огонь,Пока руке железо подневольно,Пока быстрее кречета мой конь,Что был добычей крымскою моею(Такого же я дал тебе коня,Другие десять в стойлах у меня:Для верных слуг я их не пожалею),Пока мой конь… Пока я полон сил…»Тут горло князю гнев перехватил,Меч зазвенел. Собою не владея,Князь вздрогнул и поднялся. И тогдаКакое пламя пронеслось над князем?Так, покидая небосвод, звездаЛетит стремглав, роняя искры наземь…Князь обнажил тяжелый свой клинокИ в пол ударил, и под своды зданьяСнопом взлетело пламя из-под ног.И окружило снова их молчанье.Вновь князь заговорил: «Довольно слов!Пожалуй, ночь достигла половины,Сейчас вторых услышим петухов.Отдай приказ вождям моей дружины.Я лягу. Телу надобен покой,И сна возжаждал дух смятенный мой:Три дня, три ночи я не спал в дороге.Взгляни, как блещет месяц полнорогий,День будет ясен. Кейстута сынамДостанутся не пышные чертоги,А только щебень с пеплом пополам!»В ладони хлопнул князь. Вбежали слуги,Ему раздеться помогли. Он легНа ложе при советнике и друге,Чтобы с орей тот вышел за порог.И Рымвид подчинился поневолеИ, господину не переча боле,Ушел. По долгу верного слугиВеленье князя передал дружинеИ в замок вновь направил он шаги.Ужель вторично он посмеет нынеЛитавора тревожить? Нет, идетК другому, левому крылу твердыни.Уж позади подъемный мост. И вотОн в галерее, у дверей княгини.Тогда за князем замужем былаДочь величавой Лиды властелина,И первою на Немане слылаКрасавицей прекрасная Гражина.Она уже пережила рассвет,Она вступила в полдень женских лет,Зато владела прелестью двойноюИ зрелой и девичьей красотою.Казалось – видишь летом вешний цвет,Что молодым румянцем розовеет,А в то же время – плод под солнцем зреет…Кто краше, чем Литавора жена?Кто стройностью с княгинею сравнится?Гражина тем еще могла гордиться,Что ростом князь не выше, чем она.Когда, как лес, прислужники со свитойВокруг четы толпятся именитой,Князь молодой с красавицей женойКак тополя над чащею лесной.Не только стан красавицы княгини,Но и душа была под стать мужчине.Забыв о пяльцах и веретене,Она не раз, летя быстрее буриВерхом на жмудском боевом коне,Охотилась – в медвежьей жесткой шкуреИ рысьей шапке – с мужем наравне.Порой, со свитой возвратясь, ГражинаОбманывала глаз простолюдина,Литавору подобная вполне;Тогда не князю, а его супругеПочет смиренно воздавали слуги.Среди трудов совместных и забав,Усладой – в горе, в счастье – другом став,Княгиня, с мужем разделяя ложе,С ним разделяла бремя власти тоже.И суд, и договоры, и война,Хоть не было другим известно это,И от ее зависели совета.Была мудрей и сдержанней онаХвастливых жен, главенствующих дома,Самодовольство не было знакомоСупруге князя. Удавалось ейХранить от постороннего вниманья,От самых проницательных людейЖивую силу своего влиянья.Но Рымвиду известно было, гдеИскать ему поддержку надо ныне.Все, что узнал, поведал он княгине,Сказал, что скоро быть большой беде,Что князь не может избежать позора,Ведя народ дорогою раздора.Словами Рымвида потрясена,С собой сумела совладать она.Волненья своего не выдавая,Промолвила княгиня молодая:«Не думаю, чтоб женские словаВлияние на князя возымели.Он сам себе советчик и главаИ замысел осуществит на деле.Но если это временный порыв,То гнев пройдет, грозы не возбудив.Ведь молод князь: порой свое стремленьеОн ставит выше разума и сил:Пусть время и благое размышленьеУтишат мысли и остудят пыл,Забвенья тьма его слова покроет…А нам пока тревожиться не стоит».«Прости, княгиня! Слышал я словаНе те, что в час беседы откровеннойМы забываем, высказав едва;Мне выдал князь не замысел надменный,Которым только миг душа жива;Я наблюдал пожар души смятенной,Я чуял гнева крепнущий порывИ жар, который предвещает взрыв!Уже немало лет при господинеЯ неотлучно состою слугой,Но я не помню, чтобы князь донынеТак откровенно говорил со мной.На Лидском тракте он велел дружинеСобраться перед утренней звездой.Спеши! Не жди до рокового срока,Ведь ночь светла и Лида недалеко».«Какую весть приносишь, старый друг!По всей Литве молва промчится вскоре,Что брата взял за горло мой супруг,Чтоб отстоять приданое! О, горе!Как вынуть мне у мужа меч из рук?Пойду скажу, что счастья нет в раздоре…Покуда солнце высушит росу,Ответ благоприятный принесу!»Хоть цель пред ними общая стояла,Они простились, кончив разговор.Не медля в горнице своей нимало,Княгиня вышла в тайный коридор,Советнику терпенья не хваталоСпокойно ждать, чем разрешится спор,И вот он по наружной галерееК покоям князя поспешил скорее.Он смотрит в щелку. Вдруг, приотворясь,Дверь заскрипела в боковом приделеОпочивальни. «Кто здесь?» – крикнул князь.«Я», – женский голос отвечал. С постелиЛитавор встал. Хоть слов отдельных связьПорой терялась и слова слабели,Поглощены камнями стен сырых,Но Рымвид понял содержанье их.Княгинин голос чаще раздавался.Ее, сперва взволнованная, речьК концу беседы тише стала течь,А князь молчал и, мнилось, улыбался.Он встал (поднять иль оттолкнуть жену?),Когда она упала на колени,И что-то через несколько мгновенийПромолвил с жаром. Больше тишинуНичто не нарушало. ОтвориласьНеслышно дверь. За ней княгиня скрылась,И – снизошел ли князь к ее мольбе,Она ль решила прекратить моленьяКнягиня удаляется к себе.Ложится князь. Пройдет еще мгновенье,Пред ним предстанут сонные виденья.Советник, выйдя, увидал пажа:Тот немцам что-то говорил с балкона;И Рымвид замер, слух насторожа.Хоть ветер, гнавший тучи с небосклона,Ему ни слова разобрать не дал,Значенье речи Рымвид разгадал:Паж на ворота указал рукою.Тевтон, взбешенный дерзостью такою,В седло вскочил, крича: «Святым крестомКлянусь тебе – сим знаком командора,Когда бы только не был я послом,Я б не стерпел подобного позораИ пролила бы кровь моя рука!Властители с почетом не меня лиУ кесарских и папских врат встречали!А здесь, в Литве, у твоего князькаЯ под открытым небом жду ответа,И паж велит мне убираться прочь!Ни в чем языческая хитрость этаНе может вам, отступники, помочь.Вы с Витовтом договорились вместеОружье против нас оборотить,Но Витовту секиры нашей местиОт ваших тощих шей не отвратить!Так и скажи. Князь не поверит, – сноваВсе повторю сначала слово в слово,Не изменив ни буквы, потомуЧто рыцарская клятва как молитва,И мой клинок, чуть разразится битва,То, что сказал я, подтвердит ему.Для нас вы яму роете, но самиОкажетесь еще сегодня в яме!Я – Дитрих фон Книпроде, командорПоклялся так. Эй, кнехты, марш за мною!»И взвился конь. Пустеет княжий двор.Три всадника летят во весь опорЧерез пустое поле под луною.Порой заблещут брони седоков,Порой услышишь звяканье подков,Коней раздастся ржание порою…И в лунной мгле, среди глухих лесов,Скрываются за дальнею горою.«Спеши, посол! Чтоб этих гордых стенТебе до гроба не увидеть боле!С улыбкой Рымвид вглядывался в поле:За ночь одну – как много перемен!Как благотворно женское влиянье!Нет, не дается смертному познаньеЧужого сердца! Гневен и суров,Князь не давал мне вымолвить двух слов,У птицы взял бы крылья для полета,Чтоб ринуться на Витовта, – но вотОдна улыбка, нежной речи медИ вмиг прошла к сражениям охота».Забыл старик – остывшая душа,Что молод князь, княгиня хороша.В раздумье Рымвид подымает очи:«Ужель в окне лампада не зажглась?Но не желтеет огонек средь ночи…И – снова на крыльцо: быть может, князьУже зовет? Ни звука. ЧасовогоОн спрашивает, не было ли зова.К дверям подходит – слышит, как во снеКнязь мерно дышит в полной тишине.«Все, все смешалось ныне. Что за диво!Я, право, ничего не разберу…Вчера во власти гневного порываВелел мне князь войска собрать к утруИ спит еще, хоть близок час рассвета.Он сам призвал врагов страны своей…И вдруг приказ уехать без ответаПослам принес паж госпожи моей!Хотя не мог расслышать я ни слова,Но ясен был мне княжеский ответОн говорил так резко и сурово…Ужель она, не глядя на запрет,Могла решиться на такое дело,Лишь на свою надеясь красоту?Но как бы ей, летящей слишком смело,Не изменили крылья на лету!Она была решительна и ране,Но это – выше всяких ожиданий…»Закончить мысли Рымвид не успел:По лестнице прислужница сбегаетИ с нею в левый замковый приделИдти ему тихонько предлагает.Княгиня вводит Рымвида в покойИ двери затворяет за собой.«Советник добрый, дело наше худо,Но прочь гони отчаяния тень!Ушла надежда в эту ночь отсюда,Ее вернет, быть может, новый день.Терпение! Не выдадим ни словомСвоих тревог солдатам и дворовым,Послов отправим с честью, чтобы князь.Еще пылая местью и гневясь,Не поспешил до времени с ответом:Он будет сам раскаиваться в этом.Не бойся! что бы ни произошло,Не будет князю твоему во зло.Он соберет войска в любое время,Коль гнев его дотоле не пройдет.Но – чтоб немедля вставить ногу в стремяИ столь поспешно двинуться в поход?..Как? Даже дня он здесь не проведет!Вчера Литавор снял кольчуги бремя,Ужель ему сегодня в бой идти,Не отдохнув от долгого пути?»«Что слышу я, княгиня! ПромедленьяНе может быть. Увы, ошиблась ты!Кто за собой решился сжечь мосты,Не станет ждать ни часа, ни мгновенья.Но как твои советы принял князь?Ты высказалась, – что же было дале?»Она уже ответить собралась,Но говорить Гражине помешали.Шум во дворе: примчался верховой.Едва дыша, вбегает паж в покойС известьем от литовского дозора:«На Лидском тракте взяли языка;Тот показал, что подняты войскаТевтонские по воле командора.Уже из леса, как язык донес,За ратью конной двинулась пехота,А за пехотой тянется обоз.Идут они, чтоб город взять с налета.Скорей, скорей! Пока не грянул гром,Пусть Рымвид сговорится с государем!На стенах оборону мы займемИль в чистом поле на врага ударим?Дозорный говорит, что время естьУдар внезапный коннице нанесть.Покуда кнехтов пешие отрядыЕще влекут орудья для осады,Мы конных уничтожим на пути,Не дав им к Новогрудку подойти,Потопчем пеших быстрыми конямиИ крестоносцы в прах падут пред нами!»Княгиня удивляется. ОнаСильнее Рымвида потрясена.«А где ж посол?» – Гражина восклицает.Паж удивленно брови подымает,В упор княгиня смотрит на пажа.Тот говорит: «Что слышу, госпожа!Иль ты не помнишь слов своих? Не мне ли,Когда вторые петухи пропели,Ты княжескую волю принесла,Чтоб до зари спровадил я посла?И твой приказ я выполнил на деле».Она, бледнея, отвращает лик,Не в силах скрыть невольное смущенье,И речи ей – лишенные значенья,Бессвязные – приходят на язык:«Да, я забыла… Я припоминаю…Иду… Как быть? Постойте!.. Нет, я знаю!»Потуплен взор, склоняется чело,Задумалась, не говорит ни слова;Ее черты какой-то мыслью новойВзволнованы. Мелькнуло – и ушлоСомнение. И лик ее светлоСозревшее решенье озарило.Тогда, шагнув, она заговорила:«Пойду – и мужа разбужу опять.Пускай у замка строится дружина.Паж, торопись! Вели коня седлатьДоспехи принеси для господина.Должно быть все готово сей же час.Ты, Рымвид, отвечаешь мне за это,Я волей князя отдаю приказ.О целях и намереньях – до светаНе спрашивать! Ждать во дворе, покаНе выйдет князь, чтобы вести войска!»Ушла, захлопнув двери за собою,И Рымвид размышляет на ходу:«Уже давно колонной боевоюВойска стоят. А я куда иду?»Вот он шаги замедлил понемногу,Вот он стоит с потупленным лицомИ думает, не зная сам о чем,Уже не в силах одолеть тревогу;Разрозненных и беспокойных думСобрать не может истомленный ум.«Жду, а меж тем уйдут ночные тени,Разгадку тайны принесет рассвет.Проснулся государь мой или нетПойду к нему!» Советник входит в сени.Чуть слышно дверь скрипит, приотворясь,Выходит из опочивальни князь.С плеч ниспадает, пурпуром пылая,Обычная одежда боеваяШирокий плащ, а лик забралом скрыт,Грудь облегает тяжело и тугоБлестящая железная кольчуга;В деснице – пояс, в левой – малый щит.Забота ли его душой владела,Но князь нетвердым шагом шел, и знать,Что вкруг него, как пчелы, зашумела.Не пожелал он взглядом обласкать;Из рук он взял свой лук несмело.Меч справа прикрепил, но указатьНикто не смел на это, хоть едва лиНе все оплошность князя увидали.Предвозвещая бой, дружине люб,Стяг золотой уже струит сиянье.Князь на коне. Подъяты жерла труб,Но опустить их, против ожиданья,Он знак дает, не размыкая губ.И, не нарушив странного молчанья,Дружину князь выводит из воротИ в поле через мост ее ведет.Но не по тракту воины погналиСвоих коней, а вниз – направо. ДалеСреди холмов и зарослей. ПотомПересекли пустынную дорогуИ расширяющимся понемногуИдут оврага темным рукавом.От замка на таком же расстоянье,Как слышен гром немецкого ружья,Течет лесная речка без названья,В теснине извиваясь, как змея;И в зеркале озерном цель скитаньяНаходит беспокойная струя:К воде сбегают вековые чащиС большой горы, над озером стоящей.Примчась туда, литовцы на гореТевтонские отряды увидали.Сверкнули шлемы в лунном серебре,И по сигналу звякнули пищали.Сомкнулась рота – и за рядом рядСплошной стеною рейтеры стоят.Не так же ли на Понара вершинеВ лучах луны великолепен бор,Когда зеленый облетит уборИ росный бисер превратится в иней,Мерцающий, как жемчуг светло-синий,И смотрит путник, сердце веселя,На дивные дворцы из хрусталя?Во гневе меч подняв над головою,Помчался князь на немцев. ПозадиНестройною рассыпалась толпоюДружина. Удивляются вожди,Что князь войска не приготовил к бою,Что неизвестно, будет он средиСтрелков иль латников, каким отрядамНа флангах быть, каким сражаться рядом.Но Рымвид, князю и слуга и друг,Летит и строит по пути дружину.Растянутый сжимает полукруг:«Стрелки – на фланги! Латники – в средину!»Обычный строй! Сигнал – и в сотнях рукЗапели струны луков и лавинуСвистящих стрел отправили в полет.«Исус-Мария! На врага! Вперед!»Ударит через несколько мгновенийВ железо лат тяжелых копий лес…Зачем, о ночь побед и поражений,Твой грозный блеск во тьме времен исчез?Сошлись! Хрустит броня. Мятутся тени.Ударов лязг доходит до небес.Гудят клинки. С плеч головы слетают.Меч пощадит – подковы попирают.Литавор не страшится ничего.Он впереди, как и в начале боя.Враги узнали красный плащ егоИ герб на шлеме. С целою толпоюОн рубится. Враги бегут, и онЛетит за ними, битвой увлечен.Какой же бог Литавора караетИ почему ослаб его клинок,Что по броне со звоном ударяет,Но никого свалить не может с ног?С оружьем, видно, не в ладу десница:Удар то мимо, то плашмя ложится.Слабеет князь. Тевтоны, осмелев,К нему внезапно лица обращают,И грозным лесом копий окружают,И на него обрушивают гнев,А он, смутясь, глядит на лес железныйИ опускает меч свой бесполезный.Спасенья нет! Уже со всех сторонСверкают копья, пули свищут рядом.Но вот – литовских конников отрядомЛитавор окружен и защищен;Одни – его щитами прикрывают,Другие – путь мечами пролагают.Уже розоволосая заряНа облаке летит по небосклону,А битва все бушует, не даряУдачи ни литвину, ни тевтону.И бог победы равномерно льетПотоки крови в чаши весовые,А все ж весы недвижны роковые…Так старец Неман, князь литовских вод,Румшишского встречая великана,То стан врага рукою обовьет,То взроет дно, сражаясь неустанно.Скала ему дороги не дает,Войдя в песок до половины стана,И продолжает Неман голубой,Не отступая, вековечный бой.У немцев, неудачей раздраженных,Еще один, резервный был отряд.Сам фон Книпроде возглавляет конных,Литовцев силы новые теснят.В рядах бойцов, сраженьем утомленных,Царит смятенье. Строй литовский смят.Но клич неведомого исполинаУслышала литовская дружина.Все взоры на него устремлены:Муж на коне – как ель на круче горной.Как ветви долу клонятся, темны,Так ниспадает плащ его. просторный…И плащ его и шлем его – черны,И конь под ним горе подобен черной.Клич прогремел, как троекратный гром.Кому ж своим послужит он мечом?И черный рыцарь за тевтоном мчится;Доносятся до слуха с тех сторон,Где щедро сеет смерть его десница,То звон железа, то протяжный стон.Там – стяг упал, а здесь – шишак рогатый.Уже враги бегут, страшась расплаты.Проникший в лес могучий лесорубВ широкошумной зелени потонет,Но упадет с протяжным гулом дуб,Ствол за стволом под топором застонет,И человек средь поредевших купПоявится и в пень топор свой вгонит…Так пролагал дорогу под горой,Круша врагов, неведомый герой.К победе, рыцарь, оживи стремленье:Грозит литовским воинам позор!В сердца мужей вдохни ожесточенье!Тяжелых копий и мечей заборРазрушен в прах. Пылая жаждой мщенья,По полю брани рыщет командор.Навстречу – князь, меча не опуская…Сейчас начнется схватка роковая.Литавор нападает, разъярясь,Но командир стреляет из пищали.О, горе, горе! Меч роняет князь.Взглянув на них, литовцы задрожали.На помощь князю не пришли, смутясь,И повода персты не удержали.В тяжелом шлеме голову клоня,Литавор наземь падает с коня.Безвестный рыцарь застонал и тучейНа командора яростно летит.Свистит клинок, трещит немецкий щит…Недолгий бой! Один удар могучийИ командор во прахе под конем,И черный конь дробит броню на нем!Вот победитель свиту и прислугуРасталкивает, и глядят они,Как тот окровавленную кольчугуСнимает с князя, разорвав ремни.В себя приходит раненый. ТуманныйБлуждает взор. Струится кровь из раны.И вот рука, холодная как лед,Надвинув снова на лицо забрало,Слуг отстранив и гневно и устало,Немея, руку Рымвидову жмет.И слышит Рымвид: «От людского взораВ груди, старик, до гроба тайну скрой.Везите в замок! Час настал. Я скороНавек расстанусь со своей душой!»И Рымвид смотрит, недоумевая,Озноб его охватывает вдруг:От слез влажна, десница ледянаяВыскальзывает из дрожащих рук…Не в силах Рымвид вымолвить ни словаТо не был голос князя молодого!Поводья черный рыцарь старикуВручает, князя обхватив рукою.По сторонам не глядя на скаку,К дороге мчится с ношей дорогою;Из-под ладони кровь бежит ручьем…На двух конях они летят втроем.И горожане путь им преградили,У городских ворот встречая их,Но всадники, взметая вихри пьи л,Помчались к замку на конях лихих.Подъемный мост за ними опустили,И рыцарь повеление даетНи перед кем не отворять ворот.С победой возвращаются отряды.Но воины в столицу на мечахНе принесли на этот раз отрады:На лицах скорбь, сердца стесняет страх.В тревоге спрашивает горожанин:Что с князем? Жив ли? Тяжело ли ранен?Мост подняли, задвинули засов.Нельзя проникнуть в замок. С топорамиИ пилами бойцы сбегают в ров:И лиственницы падают рядами,И слышен треск подрубленных стволов…Привозят бревна и щепу возамиИ тащат в город хворост на плечах,И встречными овладевает страх.У храма бога, свищущего в тучах,И гневного владыки гроз гремучих,Где точит кровь коней или воловНа зорях жрец коленопреклоненный,Горою встал костер, нагроможденныйПревыше набежавших облаков.В средине дуб, к нему прикован пленный,Тройную должен искупить вину.Магистра дерзкого посол надменный,Тевтонский вождь, затеявший войну,Убийца князя, чтимого в народе,Да сгинет трижды Дитрих фон Книпроде!У мещанина, рыцаря, жрецаОдни надежды и одни страданья:Одной и той же мукой ожиданьяТомятся их тревожные сердца.Не ослабляя ни на миг вниманья,Ждут горожане вести из дворца.Мост опустился, и труба запела,И похоронный двинулся кортеж:Несут, несут безжизненное тело,День почернел от траурных одежд,Лишь ткань покрова пурпуром горелаИ меч блестел. Но неподвижных веждРыдавшая толпа не увидала:Лицо скрывало плотное забрало.Смотрите, вот глава народа! Где,В каком краю найдется мощь такая?С кем вам, литовцы, заседать в суде,Тевтонов гнать и воевать Ногая?Обычаев твоя родня в бедеНе помнит, стариной пренебрегая:Не так в последний путь, о государь.Князей Литвы мы провожали встарь!Что ж не ступает твердою стопоюОруженосец верный твой в огоньИ на костер не всходит за тобоюС пустым седлом олененогий конь?Где псы, что ветер встречный рассекали?Где сокол твой таится в час печали?Уж тело на костре. Льют молоко.Медовые выдавливают соты.Слышны труба и флейта далеко.Поют во славу князя вайделоты.Зажегся факел. Жрец занес кинжал.Вдруг: «Стойте!» – черный рыцарь закричал.Кто этот муж? Народ в недоуменье.Дружина незнакомца узнает:«Вчера его мы видели в сраженье,Князь ранен был. Он кинулся вперед…Дружине бы не избежать позора,Да из седла он вышиб командора…Мы ничего не ведаем о нем…Его коня и плащ мы узнаем…Не знаем – кто он и откуда родом…Смотрите все! Он хочет снять шелом!»Литавор-князь стоит перед народом!Молчит народ, как громом поражен,Затем, очнувшись, всколыхнулся он,Приветствуя воскресшего героя,Крик сотрясает небо голубое:«Литавор жив!» Сверкает шелк знамен.А он стоит, склоняя лик свой бледный.Еще разносит эхо гул победный…Князь подымает взор, благодаряДружину и народ улыбкой странной,Не той улыбкой – светлой и желаннойИ радостной, как вешняя заря,Но словно силой привлеченной, словноРожденной, чтобы отлететь в тоске,Улыбкой слабой, как цветок бескровный,Увядший у покойника в руке.«Зажечь костер!» Восходит к солнцу пламя.Князь продолжает: «Знайте, кто онаЧья плоть в огне сгорает перед вами!Герой по духу, красотой – жена,Она, как муж, несла доспехи эти…Я отомстил, но нет ее на свете!»И падает в огонь на милый прах,И погибает в дымных облаках.ЭПИЛОГ ИЗДАТЕЛЯМой читатель, ты в повесть вникал терпеливо.Но концом недоволен. Что ж, это не диво;В лабиринте событий заблудится разум,Не насытишь тогда любопытства рассказом.Как случилось, что войско доверил ГражинеКнязь, так поздно пришедший на помощь дружине?Своевольно ли князя жена заместилаИ в ночи против немцев меч-и обратила?Понапрасну, читатель, ты ищещь ответа!Знай, что автор, кем повесть изложена эта,Живший в те времена, для потомства украдкойТо, что видел и слышал, записывал кратко.В тайну он не проникнул внимательным взором,Почитая догадки обманом и вздором.От него унаследовав рукопись эту,Выдать я наконец порешил ее свету,Чтоб доставить, читатель, тебе развлеченье.Приложив к ней, однако, свое добавленье.Я расспрашивал всех, кто доверья додтоин.В Новогрудкс один лишь дряхлеющий воинРымвид – знал кое-что, но молчал он об этом,Видно, связан присягою или обетом.Вскоре умер старик. Но другого случайноВстретил я человека, владевшего тайной:Паж княгини присутствовал в замке в то время.Почитал он молчанье за тяжкое бремя,Я следил за теченьем рассказа живогоИ записывал бережно каждое слово.Что здесь правда, что вымысел – кто же рассудит?Уличит кто во лжи, мне обидно не будет:Расскажу все, как было услышано мною,Не прибавлю ни слова, ни слова не скрою.Вот как паж говорил мне: «Княгиня в тревогеДолго мужа молила, упав ему в ноги,Чтоб не звал он врагов на литовскую землю,Но упрямился князь, ей с насмешкою внемля:«Нет и нет!» Не сменил, видно, гнева на милость,И от князя супруга ни с чем удалилась.Понадеясь, что он переменит решенье,Мне тотчас отдала госпожа повеленьеПрочь отправить послов. Оба мы виноваты,И отсюда – беда, ибо немец проклятыйОбозлился, и к нашему замку с досадыПриказал он тараны везти для осады.Услыхав эту новость, княгиня, бледнея,Побежала к супругу. Я – следом за нею.Было тихо в покоях. Стою на порогеКрепко спит государь после долгой дороги.То ли князя будить госпожа не посмела,То ли снова его умолять не хотела,План другой приняла и, приблизясь к супругу,Меч близ ложа нашла. Боевую кольчугу,Плащ надела – и вышла и дверь затворила,Строго-настрого мне говорить запретила.Конь уже был оседлан. И странное дело!На боку ее левом, когда она села,Я меча не увидел. На месте и пояс,И кольчуга, и шлем… Нет меча! Беспокоясь,Возвращаюсь, ищу… А за ротою ротаВыступает в поход. Затворяют ворота.Страшно стало, меня словно обдало жаром,Что мне делать – не знаю… Удар за ударомСлышу издали я, вижу блеск отдаленный.Понял я: это начали битву тевтоны.Вдруг Литавор проснулся и спрыгнул с постели:Гром и скрежет до слуха его долетели.Слуг зовет – никого! Разум мой помутился,Я, от страха дрожа, в темный угол забился…Тщетно ищет оружье свое боевое,В дверь колотит, бежит он к супруге в покои,Возвращается – и на крыльцо выбегает.Я в окошко смотрю, а уже рассветает,Князь стоит во дворе, озирается дикоИ кричит. Но не слышит никто его крика.Княжий двор обезлюдел. Спешит к коновязям.Обезумеа от страха, слежу я за князем.На коня – и застыл, чтоб услышать, отколеСлышен грохот сраженья… И ринулся в поле.Через двор, через город летел он стрелою,Черный плащ трепетал у него за спиною…Стихло все. Истомило меня ожиданье.Наконец встало рдяное солнце в тумане,Возвратились они. Госпожу без сознаньяНес Литавор. Печальные воспоминанья!Тяжко ранена пулей немецкой Гражина,Кровь бежит, погибает княгиня безвинно,Молит князя – то ноги его обнимая,То в беспамятстве слабые руки ломая:«Я впервые тебя обманула… Прости же!»Плачет князь. Подойти я осмелился ближе:Умерла! Он лицо закрывает рукою,Слезы льет и недвижно стоит над женою.А когда они тело на ложе слагали,Убежал я… Все знают, что следует дале».Вот и все, что мне паж рассказал под секретом,Ибо Рымвид молчать заповедал об этом.Рымвид умер. Запрет был нарушен, и вскореВесть проникла в народ, разрослась на просторе.Никого в Новогрудке не сыщется ныне,Кто бы песни тебе не пропел о Гражине!Повторяют ее дудари по старинке.А долина зовется Долиной литвинки.