Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Брехт Бертольд

ПРИВЫЧКИ ЕЩЕ ТЕ ЖЕ

Тарелки с грохотом ставятся на стол, Так что выплескивается суп. Резким голосом Подается команда: на обед стройся! Прусский орел Загоняет птенцам Пищу в клювы.

ЖАРКИЙ ДЕНЬ

Жаркий день. На коленях папка с бумагой. Я сижу в беседке. Вижу зеленую лодку За кустами ивы, На корме Толстая монахиня,

плотно укутанная. Перед ней Пожилой человек в купальнике, — наверное, священник. Весла в руках ребенка. Он гребет Изо всех сил. «Как прежде, — подумал я. — Совсем как в прежние времена!»

ДЫМ

Маленький дом под деревьями на берегу озера. Дым поднимается над крышей. Если б не он, Как безотрадны были бы Дом, деревья и озеро.

ЖЕЛЕЗО

Сегодня ночью во сне Я видел сильную бурю. Она сотрясала строенья, Железные рушила балки, Железную крышу снесла. Но все, что было из дерева, Гнулось и уцелело.

ЕЛИ

На рассвете Ели кажутся медными… Такими я видел их Полстолетья назад, Перед двумя мировыми войнами, Молодыми глазами.

ОДНОРУКИЙ В РОЩЕ

Обливаясь потом, он наклоняется за хворостом. Он головой отгоняет комаров и, сжав коленями ветки, С трудом перевязывает охапку. Кряхтя, Он поднимается и вытягивает руку, проверяя, Не пошел ли дождь. Рука вытянута… Да это же он — Эсэсовца жест зловещий.

ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД

В те времена Здесь все было иначе. Жена мясника может подтвердить. У почтальона слишком уж прямая походка, А кем был электрик?

ГРЕБЛЯ, РАЗГОВОРЫ

Вечер. Мимо меня Скользят две байдарки, в них Двое обнаженных юношей. Гребя рядом, Они разговаривают. Разговаривая, Они гребут рядом.

ЧИТАЯ ГОРАЦИЯ

Даже потоп Длился не вечно. Однажды иссякли Черные хляби. Но лишь немногие Это пережили.

ЗВУКИ

Осенью поздней В тополях поселятся вороньи стаи. Но целое лето напролет Я слышу на бесптичье Лишь говор людской. И меня это радует.

НАД СОВЕТСКОЙ КНИГОЙ

Волгу, читаю я, покорить Будет делом нелегким. Она Кликнет на помощь всех дочерей: Каму, Унжу, Оку, Ветлугу, И внучек своих: Чусовую и Вятку… Соберет она все свои силы, и воды семи тысяч притоков На плотину в гневе обрушит у Сталинграда. Ее находчивый гений с чертовским чутьем Одиссея Не упустит ни трещинки в почве, Огибать будет слева, увиливать справа, под землю Проникнет, — и все ж, я читаю, советские люди, Которые любят ее и воспевают, Ее изучили до капли и До 1958 года они Ее покорят. И сухие земли каспийской равнины, Эти черствые пасынки Хлебами отплатят за это.

РАССКАЗЫ

СМЕРТЬ ЦЕЗАРЯ МАЛАТЕСТЫ

Цезарь Малатеста стал властелином небольшого города Казерты четырнадцати лет от роду, а на семнадцатом году, как свидетельствует историческая хроника Кампаньи, убил своего брата, бывшего на два года моложе. В течение двадцати лет он приумножал свои владения и славу отвагой и шуткой, и его имя вселяло страх даже в тех, кто его любил, — не столько из-за ударов, которые он наносил, сколько из-за ударов, которые он мог вынести. Но на тридцать первом году жизни он оказался вовлечен в незначительную, но неприятную историю, которая привела его спустя несколько лет к гибели. Сегодня во всей Кампанье он слывет позором Италии, скорбью и грязью Рима.

Вот как это случилось.

В беседе с Франческо Гаия, столь же славившимся своим изящным образом жизни, сколь и беспредельной подлостью, Малатеста среди прочих шуток, весьма веселивших его гостя, отпустил насмешливое замечание об одном из дальних родственников папы, не подозревая, что тот приходится дальним родственником и Гаие. Ничто в поведении гостя не указывало на это обстоятельство. Они расстались большими друзьями, обменявшись изысканными любезностями и сговорившись о совместной охоте осенью. После этой беседы Цезарю Малатесте оставалось жить три года.

То ли Гаия, ставший к тому времени кардиналом, был всецело поглощен денежными делами, то ли не чувствовал желания проводить время вне стен города, но, так или иначе, Цезарь Малатеста ничего не слышал о нем, если не считать учтивого, но холодного послания, содержавшего извинения Гаии в том, что у него нет возможности принять участие в охоте, о которой они договорились. Однако спустя два с половиной года после той беседы Франческо Гаия стал собирать войско. Никто во всей Кампанье не знал, против кого он_вооружается, и сам он ничем не выдавал своих намерений; а так как папа не препятствовал ему, речь шла, по всей видимости, о турках или немцах.

Цезарь Малатеста, узнав, что войска кардинала не минуют его города Казерты, послал навстречу Гаие нескольких слуг с любезным приглашением. Посланцы не вернулись. Цезарю в это время докучал один бесстыдный монах, который в деревушке неподалеку от Казерты поносил его перед собравшимися казертинцами неподобающим образом и варварским стилем. Цезарь приказал схватить монаха и запереть в подземелье, но несколько дней спустя монах бежал, а с ним и его стража. Изумление Цезаря, вызванное тем, что четверо его лучших слуг бежали с заключенным, который изрыгал на него хулу, возросло, когда однажды утром он не досчитался еще трех слуг, и среди них того, кто служил прежде его отцу. Вечерами он спускался из замка и, гуляя по стене, часто замечал, как толпятся на улицах люди и говорят о нем. И только когда войска Гаии находились в двух часах пути от Казерты, Цезарь узнал случайно из разговора с одним из окрестных крестьян, что поход Гаии направлен против него самого. Он не верил этому, пока какой-то негодяй не прибил к воротам замка бумагу, где Франческо Гаия требовал, чтобы все наемники и слуги Малатесты покинули его. Из этой же бумаги Цезарь узнал, что папа отлучил его от церкви и приговорил к смерти. Утром того дня, когда была прочитана бумага, из замка исчезли последние слуги.