Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Брехт Бертольд

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Родной мой город, каким я его найду? Вслед за стаями бомбардировщиков Я возвращаюсь домой. Где же он? Там, где вздымаются Исполинские горные хребты дыма. Там, в этом море огня, Город мой. Родной мой город, как он встретит меня? Впереди меня летят бомбардировщики. Эскадрильи смерти Вам возвещают мой приход. Языки огня Предшествуют возвращению сына.

¹⁹⁴³

ВСЕ СНОВА И СНОВА

Все снова и снова в гуще резни Стоит человек: он раздирает рубаху На полосы — перевязать человека. От побережья, от своих домов Тянутся желтые люди в мертвые лагеря. А

из толпы, теснящейся у дороги, Раздается возглас: — Бодритесь! Это не навсегда! Разрушителям их изб, Взятым в плен Зимнею битвой, Советские крестьянки протягивают каравай; — Ешь, бедолага! Палачи, свирепея, бушуют. А жертвы о них говорят; — Жалко несчастных. Чужака угощают. Новичку помогают советом. Поверженному помогают подняться. Все снова и снова — Даже в такое время, как наше.

¹⁹⁴³

ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ СУДЬЯ

В Лос-Анджелесе перед судьей, экзаменовавшим людей, Которые хотели получить гражданство Соединенных Штатов, Предстал содержащий ресторан итальянец. После серьезной подготовки, К сожалению, затрудненной для него незнанием государственного языка, Он ответил на экзаменационный вопрос: «Что гласит восьмая поправка к Конституции?» — неуверенно: «Тысяча четыреста девяносто два». Как и предписывает Закон о том, что желающие стать гражданами должны знать Государственный язык, ему было отказано. Через три месяца, Проведенных в дальнейших занятиях, Правда, все еще затрудненных незнанием государственного языка, Он пришел снова, и на этот раз ему был предложен вопрос: «Какой генерал победил в гражданской войне?» Он ответил: «Тысяча четыреста девяносто два» (это было сказано громко и приветливо). Отосланный вновь и придя в третий раз, он ответил На третий вопрос: «На сколько лет избирается президент?» — Снова: «Тысяча четыреста девяносто два». И вот Судья, которому этот человек понравился, понял, Что он никогда не сможет изучить государственный язык, справился, Как ему живется, и узнал, что он тяжело работает, вследствие чего При четвертом заходе судья предложил ему вопрос: «Когда Была открыта Америка?» — и на основании его совершенно правильного ответа: «Тысяча четыреста девяносто два», — предоставил ему гражданство.

ПОЛИВКА САДА

Полить сад, чтобы освежить зелень! Напоить жаждущие деревья! О, не жалей влаги И не забудь о кустах, не забудь Также о тех, которые не приносят плодов, об измученных, Жадных. И не забудь О сорняках, пробившихся между цветами, они Тоже хотят пить. Поливай не только Свежую траву и траву, обожженную солнцем: Освежи и сухую голую землю.

¹⁹⁴³

ОБЩИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

В ниборгской шлюпке рассветы… Финский рейд зарею омыт… Луковый суп и газеты… Нью-Йорк, Фифти-Севен-стрит… Парижские заседанья… Свендборг и Валенбек… Дождь на палубе «Анни Ионзон». И в Лондоне снег… Над палаткой деревьев купы… Малербак на заре ненастной… О, знамя рабочей труппы В предместье столицы датской!

¹⁹⁴³

ДОБРОВОЛЬНЫЕ СТОРОЖА

Благодаря моим литературным трудам Я обрел несколько сторожей-добровольцев. Они за мною следят в этом городе купли-продажи. Дорогие дома и дома в экзотическом стиле — Не для меня. Некоторых людей Я могу видеть, только представив Доказательство, что у меня к ним дело. Пригласить их к своему столу Мне запрещено. Когда я осмелился Заговорить о покупке изящного стола, Мне в ответ рассмеялись в лицо. Если б мне взбрело Купить пару брюк — я бы, наверно, услышал; Тебе, что ли, мало одной? Так следят за мною они в этом городе, Чтобы право иметь сказать: Нам известен один неподкупный.

ДРУГУ СТИХОТВОРЦУ

О той стране, чьим воздухом не дышишь — Для нас запретен он, — на языке, еще нам И посейчас не вовсе запрещенном, Ты с ненавистью и любовью пишешь, Как о любимой, что соперник подлый Увел при помощи интриг бездушных. То вспомнишь губы, те, что лаской полны, То жаркий аромат подмышек душных. К строке ты снова прибавляешь строку, Чтобы скорей закончить эту стройку, Огни домов опять зажечь во мгле. Но не к стране ты тянешься рукою, К воспоминанью — лишь оно такое. Ты ходишь по словам, не по земле.

НАСТУПЛЕНИЕ ДНЯ

Недаром Наступление нового дня Предвещается пением петуха — Предательства древним знаком.

ПИСЬМА О ПРОЧИТАННОМ

Гораций, Послания,

книга II, послание I

1 Поберегитесь вы, Воспеватели Гитлера! Я, видевший колонны демонстрантов в мае И октябре на Красной площади, Видевший лозунги их транспарантов, а также Громыхавшие по рельсам Рузвельтовой дороги у Тихого океана Цистерны с нефтью и платформы, где Громоздилось по пяти грузовиков, — я знаю, Что он скоро умрет и, умерев, Переживет свою славу, но Если бы даже он вытравил жизнь на земле, Захватив ее всю, то и тогда бы Ни одна прославляющая его Песня не осталась. Правда, Крик страдания даже целых материков Слишком скоро угасает и не может Заглушить гимны в честь мучителя. Правда, И у воспевателей злодейств Звучные голоса. И все же Песнь умирающего лебедя прекрасней: он Поет, не ведая страха. В маленьком садике в Санта-Моника Читаю под перечным деревом, Читаю Горация — о некоем Варии, Воспевшем Августа, или, вернее, все то, Чем Цезарь был обязан удаче — его полководцев И развращенность римлян. Лишь маленькие отрывки, Приведенные в чужом сочинении, говорят Об искусном владенье стихом. Но ради этого Не стоило тратить труда На долгое списывание. 2 С удовольствием читаю о том, Как Гораций возводит Сатурнов стих К крестьянским побасенкам, Не щадившим высоких родов, пока Полиция не наложила запрета На злые песни, после чего Насмешникам пришлось создавать Более благородное искусство и насмехаться В более изысканной форме. Так, по крайней мере, Я понял это место.

ОСУЖДЕНИЕ АНТИЧНЫХ ИДЕАЛОВ

Дутая честь — что мы имеем в итоге? Что ты оставил нам, непоколебимый старик? Почти не поношенные имперские тоги, С которых кто-то содрал торговый ярлык? О эта тупость величия древних преданий, Долготерпенья каменный вдавленный след, Покорность под гнетом вполне устранимых страданий, Вечная вера в неустранимость бед! Тех, кто вашу судьбу свысока назначает заранее, Вы зовете богами, и, значит, во всем вы правы? О невозмутимость, о это тупое молчанье, Что бы с вами ни делали и что бы ни делали вы. Ты, который удар переносишь без сопротивленья, Ты, который от полных столов голодный идешь, Ты, который все понял, поэтому полон прощенья, Ты, который гибнешь в огне и глупую песню поешь, Ты, который с вечным своим согласился позором, Ты, далекий от мыслей даже: бороться, восстать! Знай, под смертным твоим приговором Наши жестокие подписи тоже будут стоять.

Я, ВЫЖИВШИЙ

Я, конечно, знаю: единственно по счастливой случайности Я пережил стольких друзей. Но прошлой ночью во сне Я слышал, как эти друзья говорили про меня: «Выживают сильнейшие». И я ненавидел себя.

ВСЕ МЕНЯЕТСЯ

Все меняется. Вздох последний Может стать твоим новым рождением. Но что свершилось — свершилось. Воду, Которой ты разбавляешь вино, никогда Из вина ты не выплеснешь. Что свершилось — свершилось. Воду, Которой ты разбавляешь вино, никогда Из вина ты не выплеснешь. Все же Все меняется. Вздох последний Может стать твоим новым рождением.