Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Брехт Бертольд

ТРУДНОСТИ ПРАВЛЕНИЯ

1 Министры твердят без конца народу, Как трудно руководить. Без министров Хлеб рос бы внутрь земли, а не вверх. Ни куска бы угля не вышло из шахты, Когда бы канцлер не был столь мудрым. Без министра пропаганды женщины беременеть бы не соглашались. Без военного министра ни одна война бы не началась. Да и солнце без разрешенья фюрера не всходило б, а если б даже всходило, То наверно, всходило б не в должном месте. 2 Управлять страной, говорят министры, Столь же трудно, как фабрикой. Без владельца Обрушатся стены, заржавеют машины, И, даже если плуг изготовят, Все равно он не попадет на пашню Без тех хитрых слов, которые пишет Для крестьян предприниматель: кто мог бы еще Им сообщить, что имеются плуги, и что бы Стряслось с поместьем, когда из него ушел бы помещик? Наверно, посеяли бы рожь на поле, на котором уже посажен картофель. 3 Если бы править было легко, То к чему был бы нужен светлый ум фюрера, Если б сам рабочий знал, как управлять машиной, И крестьянин отличал бы пашню от доски, на которой рубят лапшу, Не нужны были бы заводчики и землевладельцы, И лишь потому, что все так глупы, Нужен кто-то, кто очень умен. 4 А

быть может, лишь Потому так трудно править, Что обману и эксплуатации нужно учиться?

¹⁹³⁷

УЖАСЫ РЕЖИМА

1 Путешественник, вернувшийся из Третьей империи И спрошенный, кто там воистину властвует, ответил: Страх. 2 В страхе Ученый прерывает диспут с коллегой и, побледнев, Озирает тонкие стены своего кабинета. Учитель Лежит в кровати, не смыкая глаз, старается понять Темный намек, брошенный ему инспектором. Старуха в бакалейной лавчонке Прижимает дрожащие пальцы ко рту, чтобы удержать Гневное слово по поводу скверной муки. В страхе Разглядывает врач кровоподтеки своего пациента. В страхе Взирают родители на своих детей — не предадут ли? Даже умирающие Заглушают угасающий голос, Прощаясь с родными. 3 Но и сами коричневые рубашки Боятся каждого, чья рука не взлетает кверху, И трепещут, когда кто-нибудь Желает им доброго утра. Пронзительные голоса крикливых командиров Полны ужаса, как визг поросят, Которых ждет нож мясника. В чиновничьих креслах потеют от страха Жирные зады исполнителей. Подгоняемые страхом, Мерзавцы вламываются в квартиры и обыскивают казематы; Это страх Заставляет их сжигать целые библиотеки. Так Властвует страх не только над подвластными, но И над властителями. 4 Почему Так боятся они правдивого слова? 5 Казалось бы: у режима такая могучая сила — Концлагери и камеры пыток, Откормленные полицейские, Запуганные или подкупленные судьи, Картотеки и проскрипционные списки, Доверху заполняющие огромные зданья. Казалось бы: можно не бояться Правдивого слова простого человека. 6 Но их Третья империя напоминает Постройку ассирийца Тара, ту могучую крепость, Которую, как гласит легенда, не могло взять ни одно войско, Но которая от одного громкого слова, произнесенного внутри, Рассыпалась в прах.

¹⁹³⁷

МОЛОДЕЖЬ И ТРЕТЬЯ ИМПЕРИЯ

1 Государство утверждает, что молодежь Исполнена преданности Третьей империи, А это, мол, значит, что лет через десять Весь германский народ будет сплошь состоять Из горячих сторонников режима. Какой нелепый, детский просчет! 2 Кто не знает труда во имя хлеба насущного, А получает его даром от родителей, Говорит: «Что ж тут трудного — добывать хлеб?» Значит ли это, что через десять лет, Когда ему самому придется трудиться И добывать хлеб для своих детей, Он все еще будет повторять: «Что ж тут трудного?» Кто еще полон молодых сил, Тот хвалит режим. Значит ли это, Что, когда силы его иссякнут И он согнется под бременем труда, Он все еще будет хвалить режим? 4 Кто еще никогда не слыхал свиста пуль, Говорит: «Как прекрасна война!» Значит ли это, что, услышав свист пуль, Он все еще будет повторять; Жак прекрасна война!»? 5 Если бы дети вечно оставались детьми, Им можно было бы вечно рассказывать сказки. Но так как они растут и взрослеют, То это — увы! — невозможно. 6 Когда правительство рассуждает о молодежи, Радостно потирая руки, Оно походит на дурака, Который, глядя на снежную равнину, Радостно потирает руки и говорит: «При таком снеге и летом жара не страшна!»

¹⁹³⁷

ПРАВИТЕЛЬСТВО КАК ХУДОЖНИК

1 На сооруженье дворцов и стадионов Прорва денег идет. Правительство Подражает при этом молодому художнику, Который голода не боится, Лишь бы обессмертить свое имя. Правда, голод, который не страшен правительству. Это голод других, а точнее — Народа. 2 Как художник, Правительство наделено сверхъестественной силой И все, что таят от него, Оно знает. Оно не училось тому, Что умеет. Оно вообще ничему Не училось. И образованьем Похвастать не может. Однако каким-то волшебным наитьем Способно высказаться на любую тему и решать Вопросы, в которых ни капли не смыслит. 3 Как известно, художник может быть глуп, однако Быть великим художником. В этом Правительство сходно с ним. О Рембрандте Кто-то сказал, что, родившись без рук, Он рисовал бы ничуть не хуже. То же можно сказать о правительстве: Оно, родившись без головы, правило б точно так же. 4 Удивительна находчивость Художника. Но если послушать правительство, Когда излагает оно положение дел, поймешь, что оно Находчиво тоже. К экономике художник испытывает Пренебреженье. И правительство так же ее презирает Конечно, У него богатые покровители. И как всякий художник, Оно живет тем, Что берет в долг.

¹⁹³⁸

КАК ДОЛГО ПРОСУЩЕСТВУЕТ ТРЕТЬЯ ИМПЕРИЯ

1 Фюрер заверяет, что Третья империя Просуществует тридцать тысяч лет. Это Не должно вызывать у высших инстанций никакого сомнения. Сомнение Высших инстанций вызывает лишь то, Просуществует ли Третья империя следующую зиму. 2 Фюрер заверяет, что наступающая война Будет выиграна. Это Не должно вызывать у высших инстанций никакого сомнении. Войну выиграет тот, У кого больше сырья, больше пищевых продуктов И самые стойкие солдаты. И так, если все солдаты залезут в танки И просидят там достаточно долго, А их жены и дети будут жрать репу И дедушка Штильке усердно выскребет олово из помойного бака, Наступающая война, конечно, будет выиграна. 3 Следующую мировую войну мы выиграем, Если соберем достаточно утиля. Это Не должно вызывать у высших инстанций никаких сомнений. Сомнение вызывает лишь го, Смогут ли, например, провода, Если их делать из алюминия, вместо меди, Служить достаточно долго. Фюрер заверяет, Что они прослужат тридцать тысяч лет.

¹⁹³⁷

ЗАПРЕЩЕНИЕ ТЕАТРАЛЬНОЙ КРИТИКИ

Когда министр пропаганды Захотел запретить народу критиковать правительство, прежде всего он Запретил театральную критику. Режим Очень любит театр. Если режим Кое-чего достиг, то это главным образом в области театра. Виртуозному применению прожекторов Он обязан не менее, Чем виртуозному применению резиновых дубинок. Его гала-представления Радио передает по всей империи. В трех колоссальных фильмах (В последнем — восемь тысяч метров) Главный исполнитель играл фюрера. Чтобы укрепить в народе любовь к театру, Посещение зрелищ проводится принудительно. Ежегодно первого мая, Когда первый актер империи Играет роль бывшего рабочего, Зрителям за то, что они смотрят, даже платят — по две марки На рыло. Дирекция не щадит затрат на торжественный спектакль, Проводимый вблизи Байрейта, под названием: ИМПЕРСКИЙ ПАРТЕЙТАГ. Сам канцлер выступает здесь в качестве шута И поет дважды в день знаменитую арию: «НЕ ЗАДАВАЙ ВОПРОСОВ». Ясно, что такие дорогостоящие церемонии Должны охраняться от критики. Хорошо бы выглядел режим, Если бы каждый имел право критиковать: Дескать, руководитель гитлеровской молодежи Бальдур Слишком ярко нарумянен, А министр пропаганды настолько заврался, что Ему уже ни в чем не верят, не верят даже, Что у него искривленная ступня. Вообще должно быть Решительно запрещено высказываться вслух об этом балагане И чтобы не смели говорить, что исполняется, Кто финансирует спектакль и Кто играет главную роль.

О СЛОВЕ «ЭМИГРАНТ Ы»

Я всегда считал неверным название, которое нам дали: Эмигранты. Это значит — покинувшие родину. Но ведь мы Не покинули нашу страну, чтобы по вольному выбору Избрать другую страну. И мы не избрали другую страну, Чтобы остаться там по возможности навсегда. Нет, мы бежали — изгнанники, ссыльные. Страна, принявшая нас, не дом для нас — лишь убежище. В вечной тревоге живем мы — живем поближе к границам, Ждем дня возвращения, следя с замиранием сердца За малейшим изменением по ту сторону границы, Ревностно расспрашивая каждого новоприбывшего оттуда, Ничего не забывая, ни от чего не отказываясь И ничего не прощая, — нет, ничего не прощая, что было. Безмолвие пролива нас не обманет! Мы слышим крики, Которые к нам долетают из их лагерей. Мы ведь и сами Подобны слухам о зверствах, перелетевшим Через границы. Каждый из нас, Идущий в разбитых башмаках сквозь толпу, Свидетельствует о позоре, пятнающем нашу страну. Но ни один из нас Здесь не останется. Еще не сказано Последнее слово.

¹⁹³⁷

МЫСЛИ О ДЛИТЕЛЬНОСТИ ИЗГНАНИЯ

1 Не вбивай в стенку гвоздя, Брось пиджак просто на стол. Стоит ли устраиваться на три дня? Завтра ты вернешься домой. Незачем поливать саженцы. Стоит ли выращивать новое дерево? Оно еще не успеет достигнуть вот этой ступеньки, Как ты уже с радостью уедешь отсюда. Нахлобучь шляпу на глаза, когда мимо проходят люди. Стоит ли долбить чужую грамматику? Весть, зовущая домой, Дойдет до тебя на родном языке. Подобно тому как побелка сыплется с потолка (Сама по себе, без всякого вмешательства!), Так рассыплется трухой ограда насилия, Ныне преграждающая путь справедливости. 2 Видишь гвоздь — это ты вбил его в стенку! Когда же теперь ты домой вернешься? Хочешь знать, что ты в глубине души думаешь? День за днем Ты трудишься ради освобождения, Ты сидишь в каморке и пишешь. Хочешь знать, веришь ли ты в свой труд? Посмотри на каштановое деревцо в углу двора. Которое ты поливаешь водой из большого кувшина.

УБЕЖИЩЕ

На крыше лежит весло, но ветер так тих — Не шевелит солому, не дует в щели. Вбиты столбы посредине двора — на них Недвижны качели. Почта приходит дважды — туда, где дышать Трудно без писем, и ждут их нетерпеливо. По Зунду плывут паромы неторопливо. У дома четыре двери, чтоб убежать.

А В ВАШЕЙ СТРАНЕ?

В нашей стране к Новому году, И когда завершена работа, и ко дню рождения Должны мы счастья друг другу желать, Ибо праведник в нашей стране Очень нуждается в счастье. Кто не пакостит никому, Попадает в нашей стране под колеса, А власть и богатство Добываются лишь обманом. Чтобы добыть обед, Храбрости нужно не меньше, Чем когда-то для завоевания царств. Тот, кто смерти в глаза не глядел, Страждущему не поможет. Говорящих неправду все готовы носить на руках. Говорящие правду Нуждаются в личной охране, Но не могут ее найти.

¹⁹³⁵

ИЗГНАННЫЙ ПО ВЕСКИМ ПРИЧИНАМ

Я вырос в богатой семье. Мои родители Нацепляли на меня воротнички, растили меня, Приучая к тому, что вокруг должна быть прислуга. Учили искусству повелевать. Однако Когда я стал взрослым и огляделся вокруг, Не понравились мне люди моего класса, Не понравилось мне повелевать и иметь прислугу. И я покинул свой класс и встал В ряды неимущих. Так Взрастили они предателя, они его обучили Всем своим хитростям, он же Выдал их с головой врагу. Да, я выбалтываю их тайны. Я живу среди народа, И я объясняю народу Все их обманы, все их намеренья, Ибо Я посвящен в их тайны. Они подкупили попов, и попы говорят по-латыни, А я перевожу эти речи с латыни на простой язык, и тогда Они оказываются шарлатанством. Я сбрасываю с возвышения Весы их правосудия и показываю всем Фальшивые картонные гири. А их соглядатаи им доносят, Что я сижу в кругу обворованных и вместе с ними Обсуждаю планы восстания. Они мне грозили, они отняли у меня все, Что я заработал трудом. Но я не исправился. И тогда они стали травить меня, но У меня были в руках документы, Обличавшие их заговор Против народа. Тогда они Послали мне вслед тайную грамоту, в коей Я обвиняюсь в низменном образе мыслей, то бишь В образе мыслей униженных. Куда бы я ни приехал, всюду я заклеймен В глазах имущих, но неимущие Читают тайную грамоту И дают мне убежище. Тебя, говорят бедняки, Тебя изгнали По веским причинам.