Стихотворения

Толстой Алексей Константинович

“Про подвиг слышал я Кротонского бойца...”[*]

Про подвиг слышал я Кротонского бойца, Как, юного взвалив на плечи он тельца, Чтоб силу крепких мышц умножить постепенно, Вкруг городской стены ходил, под ним согбенный, И ежедневно труд свой повторял, пока Телец тот не дорос до тучного быка. В дни юности моей, с судьбой в отважном споре, Я, как Милон, взвалил себе на плечи горе, Не замечая сам, что бремя тяжело; Но с каждым днем оно невидимо росло, И голова моя под ним уж поседела, Оно же все растет без меры и предела! Май 1871

НА ТЯГЕ

Сквозит на зареве темнеющих небес И мелким предо мной рисуется узором В весенние листы едва одетый лес, На луг болотистый спускаясь косогором. И глушь и тишина. Лишь сонные дрозды Как нехотя свое доканчивают пенье; От луга всходит пар... мерцающей звезды У ног моих в воде явилось отраженье; Прохладой дунуло, и прошлогодний лист Зашелестел в дубах... Внезапно легкий свист Послышался;

за ним, отчетисто и внятно, Стрелку знакомый хрип раздался троекратно, И вальдшнеп протянул— вне выстрела. Другой Летит из-за лесу, но длинною дугой Опушку обогнул и скрылся. Слух и зренье Мои напряжены, и вот через мгновенье, Свистя, еще один, в последнем свете дня, Чертой трепещущей несется на меня. Дыханье притаив, нагнувшись под осиной, Я выждал верный миг— вперед на пол-аршина Я вскинул— огнь блеснул, по лесу грянул гром — И вальдшнеп падает на землю колесом. Удара тяжкого далекие раскаты, Слабея, замерли. Спокойствием объятый, Вновь дремлет юный лес, и облаком седым В недвижном воздухе висит ружейный дым. Вот донеслась еще из дальнего болота Весенних журавлей ликующая нота — И стихло все опять— и в глубине ветвей Жемчужной дробию защелкал соловей. Но отчего же вдруг, мучительно и странно, Минувшим на меня повеяло нежданно И в этих сумерках, и в этой тишине Упреком горестным оно предстало мне? Былые радости! Забытые печали! Зачем в моей душе вы снова прозвучали И снова предо мной, средь явственного сна, Мелькнула дней моих погибшая весна? Май 1871

“То было раннею весной...”[*]

То было раннею весной, Трава едва всходила, Ручьи текли, не парил зной, И зелень рощ сквозила; Труба пастушья поутру Еще не пела звонко, И в завитках еще в бору Был папоротник тонкий. То было раннею весной, В тени берез то было, Когда с улыбкой предо мной Ты очи опустила. То на любовь мою в ответ Ты опустила вежды — О жизнь! о лес! о солнца свет! О юность! о надежды! И плакал я перед тобой, На лик твой глядя милый,— Tо было раннею весной, В тени берез то было! То было в утро наших лет — О счастие! о слезы! О лес! о жизнь! о солнца свет! О свежий дух березы! Май 1871

“Прозрачных облаков спокойное движенье...”

Прозрачных облаков спокойное движенье, Как дымкой солнечный перенимая свет, То бледным золотом, то мягкой синей тенью Окрашивает даль. Нам тихий свой привет Шлет осень мирная. Ни резких очертаний, Ни ярких красок нет. Землей пережита Пора роскошных сил и мощных трепетаний; Стремленья улеглись; иная красота Сменила прежнюю; ликующего лета Лучами сильными уж боле не согрета, Природа вся полна последней теплоты; Еще вдоль влажных меж красуются цветы, А на пустых полях засохшие былины Опутывает сеть дрожащей паутины; Кружася медленно в безветрии лесном, На землю желтый лист спадает за листом; Невольно я слежу за ними взором думным, И слышится мне в их падении бесшумном: — Всему настал покой, прими ж его и ты, Певец, державший стяг во имя красоты; Проверь, усердно ли ее святое семя Ты в борозды бросал, оставленные всеми, По совести ль тобой задача свершена И жатва дней твоих обильна иль скудна? Сентябрь 1874

“Земля цвела. В лугу, весной одетом...”[*]

Земля цвела. В лугу, весной одетом, Ручей меж трав катился, молчалив; Был тихий час меж сумраком и светом, Был легкий сон лесов, полей и нив; Не оглашал их соловей приветом; Природу всю широко осенив, Царил покой; но под безмолвной тенью Могучих сил мне чуялось движенье. Не шелестя над головой моей, В прозрачный мрак деревья улетали; Сквозной узор их молодых ветвей, Как легкий дым, терялся в горней дали; Лесной чебер и полевой шалфей, Блестя росой, в траве благоухали, И думал я, в померкший глядя свод: Куда меня так манит и влечет? Проникнут весь блаженством был я новым, Исполнен весь неведомых мне сил: Чего в житейском натиске суровом Не смел я ждать, чего я не просил — То свершено одним, казалось, словом, И мнилось мне, что я лечу без крыл, Перехожу, подъят природой всею, В один порыв неудержимый с нею! Но трезв был ум, и чужд ему восторг, Надежды я не знал, ни опасенья... Кто ж мощно так от них меня отторг? Кто отрешил от тягости хотенья? Со злобой дня души постыдный торг Стал для меня без смысла и значенья, Для всех тревог бесследно умер я И ожил вновь в сознанье бытия... Тут пронеслось как в листьях дуновенье, И как ответ послышалося мне: Задачи то старинной разрешенье В таинственном ты видишь полусне! То творчества с покоем соглашенье, То мысли пыл в душевной тишине... Лови же миг, пока к нему ты чуток,— Меж сном и бденьем краток промежуток! Май-сентябрь 1875

“Во дни минувшие бывало...”[*]

Во дни минувшие бывало, Когда являлася весна, Когда природа воскресала От продолжительного сна, Когда ручьи текли обильно И распускалися цветы, Младое сердце билось сильно, Кипели весело мечты; С какою радостию чистой Я вновь встречал в бору сыром Кувшинчик

синий и пушистый С его мохнатым стебельком; Какими чувствами родными Меня манил, как старый друг, Звездами полный золотыми Еще никем не смятый луг! Потом пришла пора иная И с каждой новою весной, Былое счастье вспоминая, Грустней я делался; порой, Когда темнели неба своды, Едва шептались тростники, Звучней ручья катились воды, Жужжали поздние жуки, Казалось мне, что мне недаром Грустить весною суждено, Что неожиданным ударом Блаженство кончиться должно. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

“Как часто ночью в тишине глубокой...”

Как часто ночью в тишине глубокой Меня тревожит тот же дивный сон: В туманной мгле стоит дворец высокий И длинный ряд дорических колонн, Средь диких гор от них ложатся тени, К реке ведут широкие ступени. И солнце там приветливо не блещет, Порой сквозь тучи выглянет луна, О влажный брег порой лениво плещет, Катяся мимо, сонная волна, И истуканов рой на плоской крыше Стоит во тьме один другого выше. Туда, туда неведомая сила Вдоль по реке влечет мою ладью, К высоким окнам взор мой пригвоздила, Желаньем грудь наполнила мою. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я жду тебя. Я жду, чтоб ты склонила На темный дол свой животворный взгляд,— Тогда взойдет огнистое светило, В алмазных искрах струи заблестят, Проснется замок, позлатятся горы И загремят невидимые хоры. Я жду, но тщетно грудь моя трепещет, Лишь сквозь туман виднеется луна, О влажный берег лишь лениво плещет, Катяся мимо, сонная волна, И истуканов рой на плоской крыше Стоит во тьме один другого выше.

ГАРАЛЬД СВЕНГОЛЬМ[*]

His voice it was deep like the wave of the sea.

Его голос звучал как морская волна, Мрачен взор был грозящих очей, И была его длань как погибель сильна, Сердце зыблемой трости слабей. Не в кровавом бою он врагами убит, Не грозою повержен он в прах, Под могильным холмом он без раны лежит, Сам себе разрушитель и враг. Струны мощные арфы певец напрягал, Струны жизни порвалися в нем, И начатую песню Гаральд не скончал, И лежит под могильным холмом. И сосна там раскинула силу ветвей, Словно облик его, хороша, И тоскует на ней по ночам соловей, Словно песню кончает душа.

В АЛЬБОМ[*]

Стрелок, на той поляне Кто поздно так бежит? Что там в ночном тумане Клубится и кипит? Что значит это пенье, И струн в эфире звон, И хохот, и смятенье, И блеск со всех сторон? — Друзья, то вереница Волшебниц и сильфид; Пред ними их царица Воздушная бежит; Бежит глухой дорожкой, Мелькает вдоль реки,— Под маленькою ножкой Не гнутся стебельки. Ей нет красавиц равных, Ее чудесен вид, И много бардов славных Любовью к ней горит; Но бойся, путник смелый, В ее попасться сеть Иль кончик ножки белой Нечаянно узреть. Когда луна златая Глядит в зерцало вод, В лучах ее играя, Как сон она плывет; Наступит ли денница, Она спешит уж прочь; Пушок — ей колесница, Ее отчизна — ночь. Лишь в сумерках застанет В лесу она стрелка, Зовет его и манит К себе издалека; Скользит над влагой зыбкой Среди глухих болот И странника с улыбкой Над пропастию ждет. Сильфид она всех краше, Волшебниц всех милей; Седые барды наши Горят любовью к ней; Но бойся, путник смелый, В ее попасться сеть Иль кончик ножки белой Нечаянно узреть.

БАЛЛАДЫ, БЫЛИНЫ, ПРИТЧИ

ВОЛКИ

Когда в селах пустеет, Смолкнут песни селян И седой забелеет Над болотом туман, Из лесов тихомолком По полям волк за волком Отправляются все на добычу. Семь волков идут смело. Впереди их идет Волк осьмой, шерсти белой; А таинственный ход Заключает девятый. С окровавленной пятой Он за ними идет и хромает. Их ничто не пугает. На село ли им путь, Пес на них и не лает; А мужик и дохнуть, Видя их, не посмеет: Он от страху бледнеет И читает тихонько молитву. Волки церковь обходят Осторожно кругом, В двор поповский заходят И шевелят хвостом, Близ корчмы водят ухом И внимают всем слухом, Не ведутся ль там грешные речи? Их глаза словно свечи, Зубы шила острей. Ты тринадцать картечей Козьей шерстью забей И стреляй по ним смело, Прежде рухнет волк белый, А за ним упадут и другие. На селе ж, когда спящих Всех разбудит петух, Ты увидишь лежащих Девять мертвых старух. Впереди их седая, Позади их хромая, Все в крови... с нами сила господня! 1840-e годы