Стихотворения
Шрифт:
И действительно, внешне «безобидные» лирические стихи поэта не раз становились объектом цензурных придирок. Показательна судьба стихотворения «Жалобы бедняков», которое, несмотря на маскирующий под заголовок (Из Роберта Соути), при жизни Сурикова трижды запрещалось цензурой [5] . Даже в стихах о природе чувствуется глубокая душевная боль поэта В них редко светит солнце, зато постоянно встречающиеся образы заката, метели, дождя, бездорожья приобретают символическое звучание. Вот характерная для него пейзажная зарисовка:
5
И. 3. Суриков и поэты суриковцы. М. — Л., 1966, с 482
Природа у Сурикова плачет, как бы соболезнуя людскому горю:
Кусты и тощие березы Стоят, как грустный ряд теней. И капли, крупные, как слезы. Роняют медленно с ветвей.Иногда красота родной природы действовала умиротворяюще. И в редкие минуты душевного покоя у поэта рождались нежные, чуть размытые, слепню акварель, строки:
Ночь тиха, сад объят полутьмою. Дремлют липы над сонным прудом; Воздух дышит цветущей весною; Мы сидим пред раскрытым окном.Или:
Как в сумерки легко дышать на берегу! Померкли краски дня, картины изменились; Ряды больших стогов, стоящих на лугу, Туманом голубым, как дымкою, покрылись.Музыкальными описаниями природы, светлыми и гармоничными тонами отличаются стихотворения детского цикла Жизненный оптимизм автора чувствуется в величавых картинах степного простора, в колоритных жанрово пейзажных сценах уборки урожая Любовь Сурикова к сельской жизни, к крестьянскому труду проявилась уже в самих названиях его стихов: «Косари», «Косарь», «Слеза косаря»… Автор стремится вырваться из «душного» и «шумного» города, его неодолимо влечет на деревенское приволье с его «целебной тишиной» и «запахом травы на скошенном лугу» Некоторая идеализация деревенского быта объясняется противопос тавлением его ужасающим условиям жизни городской бедноты:
На ширь глухих нолей, под тень лесов густых Душа моя рвалась, измучена тревогой, И, может быть, вдали от горьких слез людских Я создал бы в тиши здесь светлых песен много.Но реализм Сурикова не позволяет ему долго пребывать в плену таких сладостных иллюзий. Поэт прекрасно понимает, что страдания простых людей не ограничены чертой города. Посмотрите, как в рамках одного стихотворения автор мастерски показывает процесс освобождения от иллюзорного внеклассового подхода к анализу действительности. Вот, полное ностальгических переживаний, начало:
Вот село. Давно знакомы В том селе моим очам Избы, крытые соломой, И старинный божий храм.Дальше оживают жизнерадостные детские впечатления:
Я живал в селенье этом Много лет тому назад, Беззаботно жарким летом Здесь играл в кругу ребят.Но в третьей строфе наступает кульминация — мечта сталкивается с действительностью:
Жизнь тогда была утеха Для меня… Теперь не то! Здесь не слышно больше смеха. Глаз не радует ничто…Освобождение крестьян от крепостного ярма не сделало их жизнь счастливее, а некоторым из них пришлось испытать даже большую нужду. Вот почему автор вынужден с горечью констатировать в заключительных строфах:
И теперьОднако Суриков в своем творчестве так и не пришел к идейному осмыслению царящей в стране социальной несправедливости. Поэтому среди его обличительных по содержанию стихотворений все же превалируют антиурбанистические мотивы, своеобразно предвосхищая неприятие капиталистического города в русской поэзии девятисотых годов.
Все убито во мне суетой и нуждой. Все закидано грязью столицы. В книге жизни моей нет теперь ни одной Освежающей душу страницы…Получивший распространение в поэзии Сурикова руссоистский взгляд на природу, как живительный источник нравственной силы и жизненной энергии, позволил автору создать произведения, даже опередившие свое время. «Природа-мать! врачуй и дай мне силы снова!» Это страстное обращение просто поражает сегодняшней злободневностью.
В 1875 году, п осле выхода второго сборника, Ивана Сурикова, по предложению известного издателя Ф. Б. Миллера и выдающегося филолога академика Ф И. Буслаева, поддержанного Л. Н. Толстым, единогласно избирают действительным членом Общества любителей российской словесности. Суриков приобретает известность и как организатор литературных сил из народа. Вокруг него складывается кружок писателей-самоучек, впоследствии, уже после смерти поэта, получивший название «Суриковского литературно-музыкального кружка». Теперь Сурикова охотно печатают солидные толстые журналы — «Дело». «Вестник Европы». Песни, сложенные им еще в молодости, прочно входят впесенный обиход народа, а новая лирика поэта приобретает большую философичность. Он находится в расцвете сил и обращается к новой и трудной для него исторической тематике. На материале русской и европейской истории он создает ряд замечательных произведений — былины и поэмы: «Богатырская жена», «Садко», «Василько», «Казнь Стеньки Разина». «Канут Великий».
На этом этапе творчества Сурикова следует остановиться подробнее, ибо стихи этих лет в значитель ной степени расширяют наше представление о творческих возможностях поэта. В его традиционном облике возникают новые черты стремление к эпическом, мышлению и умение создать яркий драматический образ исторической личности. Как это ни парадоксально, но у современной читательской аудитории именно исто рические произведения Сурикова, недооцененные критикой и исследователями его творчества, находят наи больший отклик.
На упреки в субъективности, болезненности и однообразии своей поэзии ИЗ. Суриков отвечал: «Я убежден, что в душе моей есть еще много звуков и для объективных песен» [6] . Обращение к сюжетам русской и зарубежной литературы и ознаменовало попытку поэта коренным образом изменить свою художественную направленность и стать певцом «объективных песен». Очевидно, интерес к исторической поэзии основывался и на внутренней предрасположенности. Несмотря на те матическую новизну и жанровое отличие, исторический цикл, благодаря своей фольклорной основе, органически вписывается в творчество Сурикова. Сам поэт признавал, что ему «удаются былинные и исторические стихотворения», хотя и считал своим призванием поэзию «действительной жизни» [7] . Объяснить причину подобного скептицизма легко. Историческая поэзия— это уже труд настоящего профессионала, и Суриков болезненна чувствовал разницу между любительством и профессионализмом: «Писать «Василько» для меня нелегкая материя: копаюсь в истории по различным летописям, просматриваю в подлиннике « Слово о полку Игореве» [8] . По этим словам можно определить серьезность отношения Сурикова к работе с историческими источниками.
6
Письмо И. 3. Сурикова к его другу М. А Козыреву. — ЦГАЛИ, ф 66. оп 1.
7
Суриков И. Стихотворения. 1863–1880. Полн. собр. соч. 4-е изд. (посмертное) К. Т. Солдатенкова. М… 1884, с. 23.
8
Там же, с. 24.